Вероника снова решает умереть.


Это повторялось уже два дня подряд. Утром, ранним и промозглым зимним утром (каким оно бывает, когда нужно обязательно куда-то идти) к Лене в небольшую двухкомнатную квартиру в сталинском доме, такой же причудливой и странной планировки, какой была вся Ленина семья, да и вообще - вся ее жизнь, заваливалась пьяненькая, легко и нетвердо ступающая Вероника.
Лена меланхолично чистила зубы, в то время как щуплое тельце ее подруги, невменяемое и какое-то сразу поэтому чужое, укладывалось на свежезаправленную кровать. Потом Лена нахлобучивала белую кроличью шапку, вешала футляр на правое плечо, надевала осенние, не по погоде сапожки, хлопала дверью и быстро-быстро бежала в здание напротив, на репетицию в оперный театр.
Когда она возвращалась, никого не было.
***
Прошло две недели после Нового года. Из-за того, что институт, в котором Лена училась, выходил окнами на ее дом, а театр, где она сидела за пультами вторых скрипок, был на другой стороне улицы, да и любимое их с друзьями кафе находилось в нескольких шагах, вся ее жизнь начала вдруг представляться ей, как представляется мир попавшей в колесо белке – он был разорван на дергающиеся, несвязные, однообразно подпрыгивающие клочья. Квартира ее была во всех этих телодвижениях перевалочным пунктом , местом открытым , продуваемым ветрами. Знакомые Лены справедливо считали ее очень удачно расположенной, и часто заходили на чай, на фильм или на ночь. В соседней комнате уже неделю лежал синтезатор, который сюда занесли после эстрадного концерта, и с тех пор все никак не могли унести обратно.
- Ну, как она?
- Да все так же. Достала, видеть не могу ее. Наши все уже не могут с ней.
- Что, готовится к новой попытке? Осваивает разные способы? – мрачно шучу я.
- Да нет, наоборот, вся такая веселая, глаза бегают. Постоянно доказывает мне, что живу неправильно. Кричит на меня, прикинь? Она ж всегда была ботан, филологиня, а теперь с пивом каждый вечер, ведет себя как… Уфф.
Лена гримасничает, а затем аккуратно кладет печеньку в маленький рот. За окном темно, и падающие снежинки почти незаметны. Мы сидим в кафешке, вяло попиваем кофе. Тянем бесконечное зимнее время.
- Я теперь вообще не могу общаться с ней, подружка блин. А главное, после этого Нового года Чиз и Серый издеваются постоянно, подкалывают ее, и Олег туда же. Не знаешь, смеяться или плакать.
- А не жалко?
На новый год Лена решила устроить, как она говорила, маленькую пати («тот романтический вариант из космо») на двоих, которая в результате немного расширилась : с ее Олегом увязался брат, Серый, и его друг Чиз, а с ее стороны неожиданно пришла Вероника. Маленькая, узкогабаритная и молчаливая, как продрогшая на городском ветру птичка, она сидела на стульчике в кухне, пока Лена бегала от холодильника к раковине, от раковины к столу, к плите, к полочке, где лежали часы Олега – посмотреть на оставшееся время. Без пятнадцати одиннадцать рыба была все еще покрыта струпьями льда, а на салат не хватало майонеза. За майонезом услали Чиза и Веронику. В довершение ленкиных несчастий, под полочкой, на которой лежали часы (швейцарские, «дорогущие», предмет собой гордости Олега) была батарея, и тепло сбило настройки механизма – они отставали на 10 минут. («Ну, мы поссорились, чуть новый год не пропустили, я пошла в туалет плакать, Олег на меня еще потом обижался, что я им вечер испортила»). Чиз и Вероника пришли через час - он, как обычно, неконтролируемо шумный, отпускающий скабрезные шуточки, она с неопределенным лицом - пьяные и без всякого майонеза. За своими треволнениями Лена как-то упустила момент начала истерики в соседней комнате, а когда заломилась туда, увидела быстро буреющее от напряжения лицо подруги - уже в следующую секунду это напряжение выродилось в слезы, запрыгавшие по лицу мелким горохом. Вслед за тем и жалобные, хмельные стенания полились изо рта девушки бессмысленными и путаными ручейками, не имевшими направления и адресата (повод их, в конечном итоге, так и не был установлен). Тут и началось, как рассказывала потом Ленка, «самое интересное» – обиженная на весь мир, а точнее, на всех обитателей квартиры сталинской планировки, Вероника оккупировала туалет, с криками, из которых можно было понять, что напряженно ищется спасительная бритва. Дверь была взломана, руки замотаны кусочком бинта и почему-то ярко-синей изолентой (другого в доме не нашлось), новый год встречен. Ближе к утру девушка вновь добралась до бритвы... Разумеется, ее снова остановили. За неделю она, потаенная, тихая прежде паинька, достала все свое окружение…
***
Еще через две с небольшим недели, когда город понемногу разошелся на разнообразные работы, и немного отступила праздничная, сонная жизнь, та же кампания собралась на день рождения Вероники в японском ресторанчике. Наступил момент вручения подарков, и тут шутник-Чиз, небрежно тряхнув буйными своими кудрями, преподнес девушке круглую бархатную коробочку...
Дрожащими пальцами, под дружный хохот, она открыла подарок. Там, где должно было быть кольцо, была аккуратно, на спички, вставлена идеально острая бритва.