Некоторые ищут земного покоя в лиловых и желтых цветах, чужих картинах, свои часто колют, в стихах, милосердии (ну, милости к падшим) и молитвах, особенно если не про себя. Они еще путешествуют, гладят рукой шероховатые стены и, щелкнув, помнят, как сквозь изгиб былинки подглядывает солнце. Ещё вдруг ткнутся в детскую голову, замрут, и всматриваются в линии будущих жизней, иногда плачут из-за ледников, дырявого озона и хлорной воды. Да, еще строят что-то, таскают пахучие брёвна в липких подтёках смолы. И кашу едят, да так, особенно, и если понюхают хрустящую хлебную корочку, то замрут, будто чудо, и поцелуют. Еще нянчатся со словами. Иногда гоняют по пыльным дорогам, но последнее спорно.

Так по лестнице, у которой ступени всё шире, и бодро начав, всё чаще воздух хватаешь, но остановиться жаль.

Другие  - ещё. Клянут, сквернословят, их пучит тёмным, мир в окнах - брр, мутный такой, трубы дымят смрадным, камешек из туфли не вытряхивается, жало язвит, сливки прокисли, газеты врут и солнце светит в полсилы. И их жалко.