"Фабула - православный (это всюду автором выделяется) Иван-дурак наперекор своим умным собратьям становится царем, - нельзя лучше сатира на дореволюционную Россию. Но беда в том, что услужливый автор, как националист-ненавистник басурман и мечтающий о "святом кресте" даже на Луне (конечно, в образе сказочных достижений) глубоко верует в звезду Ивана-дурака. Не в пример сказкам Пушкина сказка Ершова лишь лубочная карикатура на них. По части воспитательной для детей в ней все от реакционного и непедагогического, - здесь все по царю мерится и по боярам. Восхваляется "Царь-надежда", которого, конечно, народ встречает восторженным "ура". На с. 42 - даже порнография - царь, "старый хрен", жениться хочет: "Вишь, что старый хрен затеял: хочет жать там, где не сеял! Полно, лаком больно стал!"
На основании вышеизложенного считаю "Конек-Горбунок" к выходу в свет нежелательным, если не недопустимым.
Лев Жмудский. 1 декабря 1922 г."(2)
Отзыв написан на бланке с шапкой "Политредактор" и оставленными строками для следующих пунктов: "Автор. Название. Точное указание мест, политически недопустимых или сомнительных (в сложных случаях указать мотивы)". Такие формы заполняли редакторы Политотдела Госиздата, которым, в знак особой доверенности, Главлит разрешал самим, минуя общую цензуру, допускать или не допускать к печати книги, предполагаемые к выпуску в свет.
Это был "сложный случай", и политредактор вынужден был как-то мотивировать запрещение знаменитой сказки. В комментариях, кажется, этот отзыв не нуждается. Замечу лишь, что бедный "Конек-Горбунок", печатавшийся всегда, в общем-то, свободно, не смог однажды угодить предшественнику Льва Жмудского, правда по мотивам, прямо противоположным. В 1855 году (это был последний год "эпохи цензурного террора") один цензор не позволил выпустить очередное издание ершовской сказки, поскольку в ней "встречаются выражения, имеющие прикосновение к православной церкви, к ее установлениям и поставленным от правительства властям... во многих шуточных сценах приводится имя Божие и употребляется крестное знамение"(3).
Забавно, но тут советский цензор не был особенно оригинален. Оберегая нравственность "детей и народа", цензоры и дореволюционного времени порождали, как мы видели, настоящие анекдоты. Так, например, целая баталия разразилась на заседании Особого отдела Ученого комитета Министерства народного просвещения в 1897 году. Члены его, ведавшие допуском в ученические и бесплатные народные библиотеки-читальни книг, вполне серьезно обсуждали вопрос о допуске в них "Сказки о царе Салтане". Их шокировали, в частности, такие строки:
А потом честные гости
На кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
Мнения разделились: три члена и сам председатель "дореволюционного ГУСа" (ГУС- Главный Ученый Совет) полагали, что необходимо их из сказки исключить, так как "они (строки) могут дать повод ученикам к неуместным расспросам и разговорам"; пять других членов, "признавая такое опасение в известной мере основательным по отношению к городским детям", считали все же, что они "не явятся препятствием для сельских школ, ученикам которых, растущим в иных условиях, слова эти представляются совершенно естественными и не вызовут в воображении никаких картин, от которых их следует оберегать"(4).
Большинством в один голос (было устроено даже голосование) победили сторонники второй точки зрения. Но книга была допущена без указанного изъятия только для сельских школ. Так что "нет ничего нового под Солнцем"... Сам Пушкин, пытавшийся так все "изъяснить, чтоб совсем не рассердить богомольной важной дуры, слишком чопорной цензуры", смеялся бы до упаду, доведись ему узнать об этой полемике, так же, как и об отзыве Льва Жмудского, запретившего "Конька-Горбунка", так понравившегося в свое время Пушкину ("Теперь этот род сочинений можно мне и оставить...").
Арлен Блюм. Журнал "Родина" № 3/2000
