1. Plus grandir.

Белые ночи… Питер… Река с её многочисленными каналами, львами и сфинксами; дво-ры, старые и мрачно-красивые, дворы, толкающие на подвиг и на преступление – именно так Линда помнила первые пять лет своей жизни. Совсем ещё ребёнок, она очень любила этот мрачный и красивый город, он тянул её к себе и заставлял о многом думать.
Вторым самым дорогим её воспоминанием была её бабушка по матери Евгения Георги-евна Жанова. Это была очень умная женщина лет семидесяти, несколько полная, однако вы-глядевшая довольно живо для своих лет. Про таких говорят: «Хорошо сохранилась!» и при любом удобном случае ставят в пример. Всю жизнь она работала редактором в какой-то лите-ратурной газете, была на хорошем счету и, наконец, в старости вышла на пенсию. Характер она имела весьма своеобразный, и, ходили слухи, в юности очень несдержанный. К старости же, часть острых углов сгладилась, часть ушла внутрь – её больше не опасались и считали про-сто чудачкой. Она же, в свою очередь, всех, кроме своей любимой внучки считала людьми ме-лочными и даже недалёкими; это безобидное старческое убеждение, впрочем, немало смягча-ло жизнь и той, и другой стороне. Внучка же была безгранично на её стороне. За это, а также за некоторые странности в характере и сходство с бабкой её как-то молча, тихо и скрываемо не любили; родители, в особенности отец, замечая любые признаки «неправильного поведения» безжалостно наказывал дочь и подолгу выговаривал тёще, которая, впрочем, и не была винова-та, никто не был виноват, - просто он не очень жаловал свою тёщу. Жена в свою очередь, была полностью согласна с мужем и дочь не очень-то любила, хотя и скрывала это; на мать же она смотрела сквозь пальцы.
Евгения Георгиевна старалась этого не замечать и даже пыталась сглаживать обиду внуч-ки; успокаивала её, иногда даже переводила всё на шутку. Любимым занятием бабки и внучки было посещение кладбищ. Там они подолгу ходили – иногда тихо разговаривая, иногда молча, думая каждая о своём. Евгения Георгиевна, как человек доброй души не могла не исполнять одной добровольной кропотливой обязанности, впрочем почётной и уважаемой, хотя никем и незамеченной. В любой культуре, в любой религии забота о могилах, неважно – чужих, или своих – одно из самых святых дел. В этом есть глубокий смысл. Каждая бабка, убираясь на чужой могиле, думает: «Сегодня я уберу во-о-от эту могилку – а завтра, может, уже и мою мо-гилку кто-нибудь приберёт… Да и богу приятно… Биг зур сабап булыр (большая польза бу-дет)…». Хотя и можно углядеть толику невинного эгоизма в этих мыслях, она всё же прости-тельна. Та же бабка в пору грусти может думать и иначе: «А вот умру я сейчас – кто будет о них (могилах) заботиться?.. Ведь не кому….». Немного иначе думала наша старушка. Ей было просто жалко старые, заброшенные могилы; кроме того – таким довольно странным образом она воспитывала свою внучку.
Маленькая Линда кажется, тоже что-то понимала, - и потому слушала бабушку очень внимательно. Та рассказывала ей многочисленные народные поверья, сказки, обычаи и проч., добавляя, иногда, кое-что и посовременнее ( она так наивно думала о литературе тех времён, когда работала в редакции). Со временем она прониклась глубоким уважением к этому беско-нечному глубокому покою.
Было в нём что-то, способное заставить перед ним преклоняться. Кроме того, Евгения Ге-оргиевна иногда читала вслух надписи на могильных плитах, иногда добавляя что-то и от себя. Линда начинала осознавать, что такое смерть. Обычно это происходит значительно позже – лет в десять-двенадцать ребёнок в один прекрасный день понимает, что тоже когда-нибудь умрёт; мысль эта безжалостно атакует его сознание – иногда очень подолгу, но рано или поздно он к этому привыкает и учиться забывать об этом. Но страх перед смертью всё равно остаётся. Линда же уже в четыре года видела, что люди умирают, что все они смертны; одновременно с этим она понимала, что и она когда-нибудь умрёт, как и все – но ей даже не приходило в голо-ву этого бояться. Ведь бабушка тоже умрёт (и даже раньше Линды) – а потом, глядишь, они и встретятся там, на том свете.

Отцу с матерью было как-то не до их прогулок, хотя они им очень не нравились; однако на это закрывались глаза, так как пока они были на кладбище, их не было дома.
Тем более, что родители были всецело заняты работой. Следует сказать пару слов и о них. Отец Линды, Павел Петрович Гордеев, работал строителем. Внешность его была довольно не-заметная: среднего роста, светловолосый, кареглазый, телосложения среднего; к сорока четы-рём годам незначительно пополнел и приобрёл серьёзный вид. Это был специалист высокого уровня, которого уважаемый абсолютно всеми – начальниками, подчинёнными, коллегами. Он очень много добился в жизни благодаря своему расчётливому до мелочности характеру и до-вольно неглупому мышлению; кроме того, он был правильно ориентирован в своё время роди-телями. Он всегда видел свою выгоду и не разменивался по мелочам – и поэтому везде имел успех. Его жизненным кредо было жить порядочным и уважаемым человеком; он делал всё, чтобы достичь этого – делал карьеру и работал на свою семью – умножал капитал, готовился вывести двух своих сыновей в люди. Это был довольно немногословный и даже суровый чело-век, однако в глубине души он был довольно мелким и тщеславным. Жену свою он немного любил, но относился к ней без особого уважения – для него она была чем-то вроде домработ-ницы, к которой со временем привыкают. В бога верил, но в церковь ходил лишь по особым случаям; сыновей крестил, хотел крестить и дочь – но бабка не дала.
Мать, Жанна Андреевна, работала бухгалтером в разных фирмах. Это была всё ещё кра-сивая женщина лет сорока, чуть ниже среднего роста, с чёрными вьющимися волосами до плеч, стройная и круглолицая. Она любила улыбаться и всегда улыбалась какой-то домашней улыбкой; носила очки на тонком носу с горбинкой. Она ничем не выделялась на фоне других – ни на работе, ни в хозяйстве. В молодости она, в отличие от матери, была довольно бестолко-вой, и это очень раздражало последнюю; та растила дочь без мужа и была очень раздражена при виде того, что дочь, несмотря на все её старания, особым умом не отличалась. Женилась по расчёту – мать подыскала ей жениха и настояла на браке. Сначала никаких чувств, кроме дружеских, не было – но со временем она полюбила мужа. К матери относилась снисходитель-но и без раздражения; однако дочь недолюбливала из-за того, что та была похожа на свою баб-ку. В целом это была довольно милая женщина, добрая в душе; однако немало её хороших сто-рон были незаметны по причине того, что она боялась противоречить мужу. Несмотря на всё это она была довольно положительным персонажем во всей этой кампании.
Братья Линды, Артём и Денис, ничем особенно не отличались, во всём смотрели на от-ца и следовали его примеру. Учились они хорошо (за плохую учёбу отец наказывал беспощад-нейшим образом), девушками почти не интересовались, как и отец в своё время; сестру немно-го презирали вслед за отцом.
Так прошли первые годы жизни Линды. Но потом начались перемены. Отцу Линды пред-ложили более выгодную работу в Казани, обещав выделить ему четырёх комнатную квартиру в доме на улице Братьев Касимовых, и он согласился. Евгения Георгиевна наотрез отказалась – она родилась и выросла в Питере, и умереть хотела в своём родном городе; поэтому Гордее-вы переехали без неё, оставив ей квартиру. Она хотела также, чтобы внучка осталась с ней, но отец «во избежание вредного влияния» ей этого не позволил категорически.
Ей оставалось только смириться с волей глупого и тщеславного зятя; она сразу же поста-рела. Это была уже не та Евгения Георгиевна, с чьим мнением считались. Она как-то сразу притихла и загрустила. Всё, что она смогла сделать, чтобы хоть как-то скрасить свою жизнь – завести трёх кошек – всех она подобрала на улице и пригрела. Но о внучке забыть она никак не могла.
Линда тоже не хотела этого переезда – но её, разумеется, даже слушать не стали; её нико-гда – ни до, ни после этого не ставили ни во что и не слушали ни при каких обстоятельствах. Она видела, что сделалось с бабушкой, она была возмущена – но так ничего и не смогла поде-лать – да и что она могла?..
Переехали за неделю. Мать на новом месте тут же устроилась на работу – люди её про-фессии востребованы у нас повсеместно. Она заметно оживилась, завела множество знакомых, словом прижилась хорошо. Её жизнерадостный характер, а также свойство подолгу не задумы-ваться над всякими философскими вопросами немало этому способствовало; она везде с лёгко-стью заводила новых друзей и пользовалась вниманием мужчин. Она даже немного жалела свою дочь.
Отцу же с самого его рождения было чуждо замечать что-либо кроме себя и своей выго-ды; людей других он почитал менее удачными, ниже себя – поэтому переезд ничего, кроме ра-дости от более выгодной квартиры и большей зарплаты не вызвал. Дочь он третировал по-прежнему; добавилось и некоторое злорадство, за проступки стал наказывать ещё сильнее. Он с остервенением пытался сделать из неё ничем не заметную заурядную девочку «как все», ко-торую со временем можно выгодно (для него) выдать замуж.
Братья переезду радовались чрезвычайно; радовались и новым условиям. Во всём осталь-ном придерживались отца. Оба они были безыдейными псами, готовыми делать всё, что им укажет отец; это было хорошо скрываемое безволие, прикрываемое маской тщеславия, по примеру отца они считали себя умнее сверстников и держались очень заносчиво, за что не раз бывали биты одноклассниками.
Павел Петрович сразу же после переезда устроил младшего сына в одну из престижных казанских школ, старшего в Казанский Государственный Университет на физическое отделе-ние, а дочь в детский сад – с глаз подальше. Она всё воспринимала с болью, в первую неделю даже заболела от этого; усугубляло её эмоции так же и то, что родители не давали ей общаться с бабушкой. Она ещё сильнее замкнулась в себе, новых друзей не приобрела и общалась толь-ко с книгами.
В Питер они никогда не приезжали – на этом настоял отец семейства.


2. Linda S’en fout.

Спустя три года она пошла в школу. Там она училась довольно посредственно, успевала только по естественным наукам и сразу же завоевала ненависть почти всех учителей, друзей по-прежнему не имела. Кроме плохой учёбы её не любили за очень резкий, несдержанный и агрессивный характер; сказались гены. Она была неким аутсайдером, который на любое при-косновение реагировал агрессией; всем своим поведением она напоминала волчонка в неволе. Всё это происходило оттого, что никто даже не старался её понимать, все только смеялись над ней в глаза и за глаза – это провоцировало множество драк, когда она кидалась на однокласс-ников, чтобы защитить свои честь и достоинство; всех она считала за врагов и держала в душе лишь обиду.
Драки эти не проходили даром – нередко она наносила одноклассникам увечья, правда небольшие, и это быстро находило отклик на родительских собраниях; родители требовали «оградить детей от этого чудовища, этой ненормальной девчонки». Требования исполнялись. К восьмому классу Линда успела переменить три школы, в четвёртой её положение было крайне шатко. Родители наказывали её, как могли, но это не помогало. Единственным, чего им уда-лось добиться, было то, что Линда перестала затевать драки – сказался кроме этого и возраст её – она начала задумываться над некоторыми вещами, и открыто буянить перестала.
Она, как только её стали отпускать одну, возобновила прогулки по кладбищам – она гу-ляла по двум Арским кладбищам. Там она ходила молча, думая о своём; она вспоминала свою бабушку, Питер – ей их очень не хватало. Иногда она писала письма Евгении Георгиевне – но этого не хватало; старушка пыталась как-то её приободрить, но переезд не прошёл для неё да-ром: её ум был уже далеко не таким ясным, как прежде; появлялись проблески грядущего сла-боумия. Линда чувствовала это, и это её ранило; однако она продолжала писать – чтобы хотя бы Евгении Георгиевне было хорошо.
Кроме того, она довольно часто навещала детскую больницу, отделение, где лечились де-ти инвалиды. Делала она это не из праздного любопытства, как могло бы показаться со сторо-ны; она видела, что не одна она страдает, что бывают и большие несчастья в жизни, по сравне-нию с которыми её как-то забываются. Ей от этого легче не становилось – напротив, она всегда уходила оттуда подавленной – ведь только самый чёрствый человек способен смотреть на чу-жое несчастие без жалости, сочувствия и сострадания, особенно, если это девушка. Так для че-го же она туда ходила? Она пыталась хоть как-то скрасить жизнь этих детишек; она сидела с ними, иногда разговаривала, если им этого хотелось, иногда просто сидела рядом, поддержи-вая их своим присутствием. Она помогала им потому, что знала, как это жить в одиночестве, когда о тебе забыли почти все; она, в отличие от своих сверстниц, видела чужое страдание, она могла его видеть, ибо человек счастливый в полной мере почти ничего вокруг себя не замеча-ет, в то время как человек хоть немного несчастный видит не только своё, но и чужое горе. Общаясь с ними, она улыбалась, смеялась с ними – и могло показаться, что это всё искренно. На самом деле она делала это для них. Когда она выходила оттуда, на глазах у неё были слёзы. Больше нигде она не улыбалась.