По второму разу подняли хайп на тему скандального "Блокадного дневника". Если честно, на мой взгляд, неудачный объект для хайпа, даже если он сделан не так. Но обществу не прикажешь, народ требует хлеба и хайпа.

Коробит то, что высказываясь негативно о фильме, критики неосознанно попадают и по книге Ольги Берггольц, которая легла в основу. Не знаю, по недомыслию или специально Зайцев оставил сюжет книги нетронутым, слегка сместив акценты, чтобы критикой задело достойного человека.

Я смотрела фильм дважды, чтобы понять, почему мне не просто больно, а еще и мерзко. И нашла несколько причин.


Первая - это использование художественного произведения человеком, который либо не умеет воплощать прочитанное, либо осознанно искажает смысл.
И делает это двумя способами. Как раз вторая причина, по которой невозможно смотреть фильм без ощущения соприкосновения с мерзостью - неудачные противопоставления. Вроде бы ничего криминального: первым эпизодом страдающим жителям блокадного Ленинграда противопоставляются злобные фашисты.

Но на деле получается совсем не тот эффект. Немцы в первом эпизоде: утонченные, образованные и очень вежливые. Это впечатление не портит даже нарочитый момент, когда солдат мочой вырисовывает на снегу нацистский крест - он же рядовой, ему положено быть туповатым. Зато офицер - прямо няшка, искренне влюбленная и обожающая Моцарта. Видеоряд моментально сменяется воспоминаниями героини, где "правильная" советская продавщица мороженного с беломором и диалектным говором совсем невыгодно выглядит на фоне утонченной немецкой Гретхен. Не будь этого противопоставления, высказывание Гретхен "Не сердись, сусличек!" выглядело бы пошло. Но на фоне жирной советской коровы с беломором Гретхен - просто влюбленная невеста, которая еще не совсем отошла от счастливой ночи с женихом.

Почти сразу же появляются мать, отказавшаяся кормить грудного ребенка и запугивающая остальных детей сдачей на котлеты. Эпизод этот есть у Берггольц, кажется. Но выглядит все иначе: несчастная мать принимает такое решение от бессилия, ее эмоции смазаны из-за длительного голода и невыносимой необходимости решения, кого из детей спасать. У Зайцева эта мать - просто опустившаяся женщина готовая на все ради выживания своих детей. Чувствуете: разница небольшая, но она есть. Мать у Берггольц - это трагедия, мать у Зайцева - мерзость.

Это и есть третий и самый главный недостаток режиссерской работы - смещение акцентов. И у меня серьезные сомнения, что это просто режиссерская ошибка. Для начала, закадровый голос читает дневник женщины. Но почему голос мужской? Чтобы метания несчастной Оли не воспринимались сразу так, как должно быть? Или... простите, но в контексте популярного на западе сдвига по фазе - гендер не важен?

Затем возникают вопросы, зачем использовать утрированные декорации замерзшего Ленинграда? Существует множество фотографий, которые позволили бы воспроизвести картину замерзшего города реалистично. Блокада - это была трагедия, но не апокалипсис. Однако, планы города сделаны режиссером именно в стиле постапокалипсиса. Просто переборщил с выразительностью? Или провел осознанную подготовку к созданию образа блокадников?

И это самое главное смещение акцента. Да, блокадники той зимой красотой не отличались. Голодный замерзший человек на самом деле заторможен, слаб и не может фиксировать взгляд из-за сильного желания спать. Глаза таких людей обычно полузакрыты. Я бы поверила, что режиссер не знает этого, но слишком уж хорошо он подготовил антураж зомби-апокалипсиса. Блокадники Зайценва - зомби. Их глаза широко открыты и взгляд, хоть и бессмысленный, хорошо фиксирован на дальней точке. Их движения неуклюжие, но это не заторможенность, а именно неуклюжесть. Их реакции слишком быстры, особенно в эпизоде с хлебом для детдомовцев. Их речь очень четкая: женщина, потерявшая руку с карточками, ровным голосом просит их найти - сразу после того, как ей руку оторвало. Шок, да. Но у человека в шоке не бывает такого голоса. Это - зомби!

И даже крик голодного ленинградца, обращенный к немцам "Монстры, выблядки!" выглядит, как вой монстра, а не исстрадавшегося человека. Монстра, которого тут же настигает его же проклятие.

И вроде бы режиссер совершенно не исказил факты. Но почему такое острое ощущение боли от того, что жертв блокадного голода унизили и измазали в грязи?

Почему, когда мужик из похоронной команды говорит героине "До скорого свиданьица!" я вижу не фатальный юмор и горький сарказм человека, привыкшего видеть в еле живых жителях будущие трупы, а сальную шутку? Актер играть не умеет? Или Режиссер старательно добивался этого эффекта, чтобы показать работу похоронных команд блокадного Ленинграда в невыгодном свете?

К счастью, сцены общения дочери с отцом испоганить режиссеру не удалось, как ни старался. Невозможно испачкать добродетель. Невозможно полностью переформатировать "Дневные звезды" Берггольц, написанные не руками, а сердцем.

И я не могу сказать, что фильм надо запретить. История должна знать как своих героев, так и антигероев. В моих глазах блокадники и Ольга Берггольц так и остались героями, несмотря на то, что их обрядили в костюм зомби. А вот Зайцев - номинант на премию мерзости.