Съемная квартира, недопитый чай. Никогда не мытые стекла, и вот уже скоро наступит завтра. Смысл этого завтра туманен и неясен, впрочем, так было всегда. Мне с каждым днем становится всё труднее вспомнить, что я делал вчера. Наверное, потому, что вчера я делал то же самое, что делал сегодня, и буду делать завтра, - я заставляю себя усилием воли забывать об этом факте. Голубенькие листики на обоях - у меня теперь есть такие обои.

А раньше были другие, - белый мрамор с золотистыми вкрапленииями. Я помню, как я их выбирал. Моя мама решила сделать ремонт, втайне от папы, который уехал в командировку. Мы делали его вместе, я тоже старался. Тогда у мамы были деньги, это было один из немногих периодов, когда у неё были хоть какие-то деньги. Купили новую мебель, поставили новую сантехнику, везде пахло краской, я спал в этом запахе день за днем. В моей комнате стоял диван, накрытый белой клеенкой, всё было в известковой пыли. Я просыпался и шел к метро, завтракать какой-нибудь шаурмой. А еще мы ездили выбирать обои, не знаю, почему я тогда выбрал такие странные белые обои под мрамор. Сейчас я думаю, что они хорошо бы смотрелись в каком-нибудь офисе, - как странно, что мне они тогда понравились. Может быть потому, что они были белые, они выглядели такими из себя очень новыми, что хотелось их купить только поэтому. У меня тогда начинался белый период в жизни, когда я решил, что нужно как-то изменится, нужно стать кем-то другим. И мы с мамой купили эти обои.

Так получилось, что эти обои видели многое, и девушек, с которыми мы занимались сексом на моем скрипящем диване, обтянутом зеленой выцветшей тканью, на котором когда-то спала еще моя бабушка, вместе с моей сестрой - представить только, они спали вдвоем на одном диване. Моя комната досталось мне по наследству, - сестра переехала жить к мужу, а бабушка умерла. Там был балкон, и он был очень солнечным - солнце там было днем, где-то часов до восьми, летом конечно. У меня даже есть фотография, которую сделал мой друг, где я сижу на этом балконе. Там было тепло. В окно был видна дорожка, а потом, когда я начал зарабатывать какие-то деньги, я повесил там тарелку нтв-плюс, и вообще я там старался всё сделать как-то под себя. Брал старые вещи, там была тьма старых вещей, которые "жалко выкинуть" и относил их в другие комнаты, я помню, как мама ругала меня за это. Многое видели эти обои. Эта история с ними, да и вообще с ремонтом, закончилось грустно. Приехал папа и ругался на маму, мой папа не любит, когда что-то делают без его ведома, даже когда это что-то очень хорошее. Просто ему жалко тех денег, которые были на это потрачены, и еще он просто такой вот сам по себе человек, мой папа. У меня есть друг, который, если он договорился с девушкой из интернета встретится и она ему не понравилась, может ей сказать "ты знаешь, ты не в моем вкусе, давай я поймаю тебе машину и ты поедешь домой", он вот может, а я так не могу. Мне почему-то всегда неудобно, и я много раз вот так вот сидел с такими вот девушками в кафе и думал, как бы повернуть дело так, чтобы выйти, сесть в машину, и улететь куда-нибудь по улицам, не важно куда.
Стоп. У меня тогда еще не было машины. Я даже не приглашал девушек в кафе, у меня было одно такое место, смешно сказать - детский сад на пушкинской, в пяти минутах ходьбы от метро, тихое такое место. Там никогда не было детей, и вообще никого не было, абсолютно спокойное место, где можно было покачаться на качелях, такие детские качели, когда сидишь лицом к лицо друг с другом на маленьких скамеечках. Вот туда я девушек и приглашал, покупал пиво, несколько бутылок или банок, и мы вместе лезли через забор. Так вот самое классное было ловить её, когда она спрыгивала вниз. Там еще шел дождь, и я целовал её взасос пьяным пивным поцелуем и это страшно рвало крышу, и я думал - черт, жизнь удалась. Сколько у меня было таких моментов, когда я думал - жизнь удалась. Такие моменты, что всё, даже если больше ничего не будет, всё, - жизнь удалась. Мне иногда кажется, что надо было нажать на стоп тогда. Раздавить светящуюся кнопку своей жизни. Нажать на fire. Спрыгнуть с забора по ту сторону.

А еще совсем совсем до этого, у меня были другие обои. Они были исцарапаны ручкой на уровне моей кровати, я так часто наблюдал эти синие иероглифы. Я очень много времени проводил в кровати, наверное, как и все дети. А потом, когда я стал ходить в школу, а бабушка была еще жива, но уже плохо видела, я решил подшутить над ней и ручкой нарисовал на обоях таракана, так высоко, как только смог дотянуться, встав на стул. Бабушка плохо видела, и долго убивала этого таракана тапком. А я почему-то смеялся. Говорят, дети бывают злые, но я вовсе не был злым. И сейчас мне не смешно, и уже очень давно не смешно. А бабушка знала, что так будет, бабушка была веселая и умная, я хотел бы быть таким же, когда мне исполнится девяносто лет.

Тех обоев с тараканом уже нет. А дальше я не помню. Наверное, дальше и меня не было.