"Всю себя измучаю, стану я самой лучшею.. и по такому случаю ты пооодоождиии..." - негромко поёт Белка звонким своим голосом, аккуратно перебирая  струны и слова, на часах застывшие три ночи, мы сидим на дощатом полу общежитской комнаты, несколько мальчиков и девочек одного возраста с одинаково покрасневшими от усталости глазами, но расходиться не хочется, потому что сессия и никто не знает, когда получится снова собраться, учитывая растянутость города в пространстве, а мы тут из трех разных вузов. Недалеко от Белки изящным воробьем хохлится Бродов - много лет он так и был для нас Бродовым, был и Лёшкой, но чаще все же именно Бродовым, педантом с всегда выглаженными брюками и слегка пахнущий одеколоном. Сейчас он машинально растирает кончики пальцев - час игры на гитаре оставил свой зудящий след на коже. Розенбаума я  впервые услышала в бродовском исполнении и долго потом не могла привыкнуть к оригиналу. "Над землей бушуют травы..." - тихонько льется по комнате меж тем и мы тихонько подпеваем, стесняясь отсутствия у себя голосов и слуха, но не в силах молчать. На столе недопитая бутылка студенческого красного вина и пустая сковородка из под жареной картошки, полка на стене в пять рядов заставлена словарями и учебниками. Придавленная сессией, молчит общага и последние аккорды повисают в воздухе клавесинной дрожью. Нам двадцать лет.