Под впечатлением Паланика и его "Колыбельной".

Солнце. Не выглядывающее из-за туч, не прыгающее по небу, словно убегая от тех, кто ждёт его. Яркое, могучее, царственное солнце.
Небо. Ровное, бесконечным куполом ограждающее от холодности и жестокости Космоса. Ярко-голубая глазурь Пушкинской зимы, растворённая в прозрачной и лёгкой лермонтовской серости.
Деревья. Нежно-зелёные, нежно колышущиеся, нежно шелестящие. Тёплые, пританцовывающие, как будто что-то распирает их изнутри; они не жалеют о неспособности говорить, об этом говорить бессмысленно.

Воздух. Гонимый ветром. Пронизываемый солнечными лучами, кислотными дождями и дымом. Чадно-серый, пропитанный "мелодиями и ритмами современной эстрады", мёртвым смехом и безразличием. Усталость, ненависть, сплетничество разлиты в нём. Воздух растворяет в себе всё - и выкрикнутое матерное слово, такое жалкое, бывшее таким грозным и жёстким ещё только что; и бесполезную сигнализацию, врубаемую детьми каждую минуту так, что звучит беспрерывно; и грохот грузовиков, везущих только пыль, скрежет и бесплотную тяжесть; и... и все выделения города, засоряющие уши, глаза, обоняние и создающие жуткое ощущение грязного и шершавого прикосновения к коже. Этот воздух - разносчик бацилл индустриального амока, который заставляет в кошмарном бешенстве желать быстрой и лёгкой смерти всме окружающим.
"Крик человека ХХ века: отстаньте от меня и не оставляйте меня одного." Жванецкий. Земля огромна, места хватает пока всем. Но, видимо, у большинства второе стремление пересиливает - и они включают телевизор для создания иллюзии присутствия кого-то ещё, спрятавшись в квартире "чтобы никто не доставал".

LI 3.9.25