Я читаю глупую книгу. Я читаю глупую книгу, и вот когда я ее достаточно начитаюсь, я сажусь за стол и начинаю писать. Я пишу и пишу, и иногда еще начинаю думать, что пишу я точно такую же глупость, как и та, которую только что прочитала в этой глупой книге.
И тогда спрашиваю себя я, стал бы кто читать мою глупость, так же, как читаю я чужую. И отвечаю себе: да, несомненно, стал бы, коли была бы моя глупость по примеру первой отпечатана на типографской бумаге и завернута в премиленькую обложку, сродни той, которая в сей момент лежит раскрытой и придавленной ножом на моем столе.
И тогда охватывает меня желание подержать в руках свою собственную книжку в красивой современной обложке, осознавая, что каждое слово в ней принадлежит лично мне и никому боле.
Только вот такая штука, что уж если мои слова положены на бумагу да запечатаны в новую премиленькую обложку, так это уже вовсе и не мои слова, а слова общественные, и ко мне имеют уж совершенно косвенное отношение.
Тут в дверь раздается стук, и мне приходится оторваться от этих своих размышлений и пойти открыть.
Это оказывается гостиничный служащий, который принес только что готовые пропуска в ту гостиницу, где и распологается офис, в коем я работаю, а в свободное от работы время читаю чужие и пишу свои глупости. Хотя, коли уж они напечатаны и попалися мне в руки, это уже, можно считать, не совсем чужие глупости, и они уже в какой-то мере принадлежат и мне точно так же, как и всем остальным, кто еще соизволит их прочесть.
Служащий толстым пальцем указывает, где следует на отчетной бумаге мне поставить свое имя и подпись.
Когда же он уходит, я сажусь за стол и продолжаю писать. Хотя, пожалуй, все, что следовало мне написать, уже и написано.
Однако тут в голову мне приходит внезапно еще одна мысль, которая строго заявляет мне, будто писать так много о себе да своих глупостях является, безусловно, плохим тоном. Поэтому я только что записываю эту свою мысль, решаясь немедленно тут же поставить точку и прекратить говорить о вещах тех самых, говорить о которых представляет собою дурной тон.
И я решительно ставлю точку. Вот. она.