Нельзя словами описать что это за чудесная книга. Я сначала было думала: «Ну, почему, почему мне не привелось прочесть её в детстве, почему никто мне не рассказал об этой замечательной книжке, почему никто не всучил и не заставил прочесть». Интересно, что бы я подумала, если б прочла её хотя бы четыре года назад? Какие бы мысли пришли мне в голову? Одно я знаю точно – это были бы совсем другие мыли, нежели мои теперешние. Именно поэтому я и перестала огорчаться, что моё детство прошло без Харпер Ли.

Роман «Убить пересмешника…» показался мне настолько трогательным и светлым, настолько здоровским, что я залилась крокодильими слезами, когда его дочитала. Мне частенько хотелось пустить слезу в метро, но я ей не разрешала выкатиться из глаза :) А дома заплакала. Если б читала, когда была ребёнком, ни за что бы не заплакала, а сейчас меня так многое трогает. Странно. Почему так?

Мне стало чуточку грустно, ведь мне больше никогда-никогда не будет 10 лет, больше никогда-никогда не захочется залезть на крышу гаража и прыгнуть с неё в сугроб и больше никогда-никогда папа не будет читать нам перед сном Мумми-Троллей. А когда мы были совсем малышками, он после прочтения очередной главы относил нас на ручках в туалет :) Вот разве отнесёт тебя кто сейчас на ручках в туалет, когда тебе очень туда хочется, а вылезать из тёплой кроватки лень? Эх.

Читала я, читала про Джима и его младшую сестрёнку Джин-Луизу, и вспоминала всё, что было в нашем с Полькой детстве. У них там было столько всяких игр, придуманных ими самими, столько приключений, которые сначала кажутся такими грандиозными, а по мере того, как ты растёшь, начинают съёживаться и из персика превращаются в урюк. Как это всё было замечательно. У нас с Полькой тоже было столько всего, столько всего… Казалось, ещё вчера жизнь была переполнена мыльными пузырями, домиками из одеял и подушек, жмурками (как мы играли в жмурки у Катьки Колтунович!), разрисовыванием стен фломастерами и ссорами, кто из нас двоих кинет письмо в почтовый ящик, натрёт сыр на тёрке или будет сидеть у окошка. Всё это было ещё вчера, а сегодня бах! и детство развеялось как дым от хлопушки. Когда же мы успели так вырасти?

Когда я стала читать все буквы подряд, меж бровей у неё появилась чуть заметная морщинка; потом она заставила меня прочитать вслух полбукваря и биржевой бюллетень из «Мобил реджистер», убедилась, что я грамотная, и посмотрела на меня уже с лёгким отвращением.

Если разобраться, чтение пришло само собой, всё равно как сама собой я научилась не глядя застёгивать сзади комбинезон и не путаться в шнурках башмаков, а завязывать их бантом. Уж не знаю, когда именно строчки над движущимся пальцем Аттикуса стали делиться на слова, но, сколько себя помню, каждый вечер я смотрела на них и слушала последние новости, проекты новых законов, дневники Лоренцо Дау – всё, что читал Аттикус, когда я перед сном забиралась к нему на колени. Пока я не испугалась, что мне это запретят, я вовсе не любила читать. Дышать ведь не любишь, а попробуй не дышать…

Я не могла придумать, о чём ещё с ней [тётей Александрой] говорить. Сказать по совести, я никогда не знала, о чём с ней говорить, и сейчас сидела и вспоминала наши прошлые тягостные беседы: «Как поживаешь, Джин-Луиза?» - «Очень хорошо, благодарю вас, мэм, а вы как поживаете?» - «Хорошо, спасибо. А чем ты всё это время занималась?» - «Ничем.» - «Как, неужели ты ничего не делаешь?» - «Ничего». – «Но у тебя, наверно, есть друзья?» - «Да, мэм». – «Так чем же вы все занимаетесь?» - «Ничем».
Тётя, конечно, считала меня круглой дурой, один раз я слышала – она сказала Аттикусу, что я отсталая.

(Глазастика, - Джин-Луизу, - нельзя было заставить надеть накрахмаленное платьице или ещё какую-нибудь ерунду в этом роде, она всегда ходила в брюках, приводя в негодование некоторых дам города)
- Какая ты сегодня нарядная, мисс Джин-Луиза, - сказала мисс Моди и улыбнулась, блеснув золотыми зубами. – А где же сегодня твои штаны?
- Под платьем.
Я вовсе не хотела шутить, но все засмеялись. Я тут же поняла свою оплошность, даже щекам стало горячо, но мисс Моди смотрела на меня серьёзно. Она никогда не смеялась надо мной, если я не шутила.

Тётя Александра посмотрела на меня через стол и улыбнулась. И кивком показала но блюдо с домашним печеньем. Я осторожно подняла блюдо и тихонько двинулась к миссис Мерриуэзер. Так любезно, как только умела, я спросила, не угодно ли ей печенья. В конце концов, если в такую минуту тётя может оставаться настоящей леди, так и я могу.

Тут нет многих суперских моментов просто потому, что я забывала взять в руки карандаш перед чтением, а лезть за ним потом, отрываясь от книги, было невыносимо.