Завернувшись во всякого рода справки и в бумагу банкнот обернувшись мумией,
Он никак не поймёт – слишком низкие ставки - что это не излечит никого от слабоумия,
Наш клиент – как мертвец, обращаясь с жизнью – забивает себя в деревянные доски,
Огрызаясь злобно и ныряя в тризны, он начистит ботинки свои до лоска
Он молчит, но едва ли безмолвьем мудрых, он кидает камни в тёмные воды
Он напудривает лоб той самой пудрой, что является признаком тиранской породы
Вряд ли фюрером пахнет, он слишком битый, может, миром, а, может быть, и мирскими
Он жалеет, наверно, что не спит, убитый, не захвачен что волнами он морскими,
Что его закрутили бы без сознанья и беззвучно сожрали б своей пучиной
Жалко он не отведает мирозданья, он похож на остывшее капуччино
Кто возьмёт на себя этот крест давешний, тот взойдёт на вершину, что ближе к небу,
Тот отправит его облакам неспешным. Ну а мы не заметим, был он иль не был.

Он кидает камни в тёмные воды, и они либо тонут как в многоточии
Либо скачут прежде, словно дни-уроды, а потом уходят на дно, как прочие
Он кидает фразы, слишком редко, мрачно, а потом он мёрзнет в пустоте без слова,
Что согреет любого, даже пусть невзрачно говорящего. А на стене подкова.
Он повесит её не из суеверья, а из страха, что будет всё, как предписано,
Он почистит свои подгоревшие перья, сложит крылья в кукольный домик Ибсена,
Где порвут их, считая перьевой подушкой, а его не заметят, как будто нету
Он грызёт мучений стальную сушку, игнорируя гордо свою планету.
Одарённый даром искусства кисти, гениальный в чём-то, вы мне поверьте,
Ищет он убийцу, как Агата Кристи, но того, что отдаст его в руки смерти.
Кто возьмёт на себя этот крест давешний, тот взойдёт на вершину, что ближе к небу,
Тот отправит его облакам неспешным. Ну а мы не докажем, был он иль не был.

Терпит он всё время, существует молча и не знает, зачем ему это надо
Люди, что вокруг, словно стая волчья для него, презирающего наше стадо
А меж тем физически он слабеет, но он борется всё же за выживание,
Он не хочет жить, он мечту лелеет лишь одну: не желает погибнуть ранее,
Чем исчезнет его целевая функция, заключающаяся в великомучении,
Но не нужном, как мозга спинного пункция, а терзающим мир, будто кем порученная.
Он сереет, сливаясь с металлом этим, отливают которым те аппараты
Что поддержат жизнь его, будто сети полудохлую муху, а она и рада,
Если можно вообще говорить о радости применительно к этой горькой теме
Ему не по вкусу ни вино, ни сладости, занёс ураган в чуждый мир его семя
Он решить обязан Гамлета вопросы, или станет пеплом, или станет браком.
Обвязали его против воли тросы и удерживают над бездонным мраком.
Кто возьмёт на себя этот крест давешний, тот взойдёт на вершину, что ближе к небу,
Тот отправит его облакам неспешным. Ну а мы не узнаем, был он иль не был.

А меж тем он символом стал печальным одиночества и нежеланья двигать
Этот мир и стадией, пусть начальной, умирания под апатичным игом
Неспособности, псевдононконформизма, эгоизма и даже простой гордыни,
Станет он частицей вселенской клизмы, что раздует планету, как будто дыню,
Затрещит по ниткам она, по швам и под действием новых башмачкиных духа
Может лопнуть и станет огромным шрамом на теле вселенной. Вспомните муху,
Полудохлую или полуживую, что в сетях трепыхается зло, безнадёжно,
Так и он может выдавить «Я существую» и спокойно уйти, это так несложно.
Он, художник и мастер, понимать обязан, жизнь достойна жизни, но не понимает
Плюс он страхом и комплексом тесно связан, он свой быт несчастный именно что мает
Кто возьмёт на себя этот крест давешний, тот взойдёт на вершину, что ближе к небу,
Тот отправит его облакам неспешным. Ну а мы не знаем, был он иль не был.