Ты приезжаешь в эту страну в августе. В самое жаркое время года. Видишь из окна самолёта высотные дома Тель Авива, такие высокие, каких ты не видел никогда. Банки, финансовые центры, каньоны, магазины, рестораны, ночные клубы. Траляля, вот какой он, Израиль! Ты вдыхаешь влажный воздух с тем самым таинственным запахом цветущих цитрусовых, и в голове у тебя селится мысль, что так пахнет Ближний Восток. Мысль селится на постоянную квартиру, а не на съёмную, на самую-самую постоянную. Салат из лиц и языков в аэропорту имени Бен Гуриона и страх потеряться, отстать от всех остальных чудаков-новых репатриантов, которые таращат глаза на бесплатную жрачку и негров и работников безопасности, которых тут полно. Траляля. Так вот он какой, Израиль! Тебя чуть ли не раздевают, проверяют все возможные документы, говоря с тобой на ужасном английском. И через некоторое время ты чувствуешь, что начнаешь сходить с ума от всего этого шума и у тебя скоро будет сердечный приступ - такой же, как у того бедного кота, которого шесть с половиной часов везли в самолёте. Ты получаешь квартиру в тихом киббуце. Зелёная трава и опять этот запах Ближнего Востока, но теперь уже вместе с запахом навоза из расположенного рядом коровника и запахом хлора из бассейна, который - о ужас, как такое может быть?! - тоже абсолютно бесплатен и совсем не плох. Так вот он какой, этот Израиль! - думаешь ты.
А потом тебя затягивает это израильское. То самое, которому нет названия. Ты учишь этот странный язык, святой язык, язык ТаНаХа, язык Ицхака, Авраама и Иакова, язык, к которому теперь примешали кучу языков и арабские маты, но от этого он не потерял своей прелести. Ты сгораешь в первый раз, в первый раз попадаешь в больницу с диагнозом "тепловой удар" или "обезвоживание организма" - кому как повезёт. Ты начинаешь жестикулировать, говоря по телефону, говорить водителю автобуса "приятель", давать милостыню на улице тем дядям в кипах и тем тётям с покрытой головой. Ты сам не замечаешь, как твоя речь даже на русском звучит на израильский манер, израильские русские, эта интонация, которую мы поднимаем к концу предложения: "Вы не скажете, как пройти В БААААНК?". Ты узнаёшь, что такое фалафель, хумус, тхина и кнаффе. Ты плачешь и смеёшься вместе с израильтянами, возмущаешься арабо-израильским конфликтом и планом "Дорожная карта", постоянно добавляешь к имени иранского лидера "сукин сын" или хотя бы "пака-пака" (трепло - иврит), и делаешь это по-израильски - то есть, от души. Ты узнаешь, кто такие цфоним - северяне ("Я как-будто сижу в кафе, и как-будто пью кофе, и этот кофе как бы очень гадкий, да, очень-очень гадкий, и его как-будто приготовили парсим (персы - иврит), так как в нём как-будто мало сахара и кофе"), кто такие тель-авивцы ("Да ты посмотри на себя и на меня, ты кто такой? Да я хозяин всех вечеринок города!") и кто такие ерушалмим (иерусалимцы - иврит) ("О, а ты читал эту книгу, приятель? Это бестселлер! А ты знаком с этим востоковедом, дружище? Он просто гениальный человек"). Ты навеки влюбляешься в Иерусалим. Ты влюбляешься и в Тель-Авив, в город, который, вероятно, можно любить, но от всего сердца его можно только ненавидеть. Тряляля. Так вот он какой, Израиль, думаешь ты.
Ты одеваешь зелёную форму и отдаёшь стране какое-то конкретное количество лет своей жизни. Ты строишь планы на будущее - хупа, учёба, карьера. Вот он какой, Израиль. Патриотизм, чужие люди, улыбающиеся тебе на улицах, большие беды и кровь - слишком много для маленькой страны. И ты знаешь, что стал израильтянином, что стал частью этой чудесной, самой лучшей в мире страны (даже если мировое сообщество считает иначе), и что в тебе не осталось ничего ОТТУДА, с Союза, и Союз в какой-то момент становится для тебя чем-то большим и серым, и ты уже не отличаешь Белоруссию от России и Украины и не понимаешь, почему же новые репатрианты из Москвы кидают понты и не слышишь, что они "акают" или там "бекают", ведь они, дьявол их разбери, ничем не отличаются от всех остальных новых репатриантов. Все новые репатрианты равны с того самого момента, как они сошли с трапа самолёта в том славном городе Тель-Авиве, в аэропорту Бен Гурион. Нет, у меня не осталось ничего от той страны, думаешь ты - и ностальгия постепенно проходит. Совсем как плохой сон. Но ты всё же плачешь, слыша по телефону голоса маминых родителей и читая письма из этой далёкой и холодной страны, которая всё же когда-то была твоей.