Произошло это давным-давно, в конце лета, когда август не был коротеньким отрезком перед сентябрем, а длинным месяцем с теплыми ночами, прозрачным звездным небом и плотным мягким воздухом.
Наша подруга вышла замуж.

Я не говорю «моя» - это было бы неверно, особенно в нынешнем понимании этого слова. Наша компания была очень дружной, и мы, получая огромное, искреннее удовольствие от общения всегда остро ощущали отсутствие кого-то из нас. Никто ни за кем не «ухаживал», симпатии делились поровну и тут…
Наташа (да, её звали Наташа) повела себя правильно, мы не видели никаких приготовлений к свадьбе, предупредила она нас месяца за два, и мы вели себя так, как будто всё у нас по-прежнему– играли в бадминтон, ночами ходили купаться на реку, в общем, делали всё то, что делают дети летом.
Но хочешь ты или нет, а вещи происходят, и этот день наступил.
Из «наших» на церемонии не было никого. Это и к лучшему: вряд ли мы оценили бы, как в сельской, похожей на сарай церкви, пьяного жениха учат креститься. Мы подтянулись позже.
В этот день всё было как-то иначе. Мы не знали, куда себя деть. Чувство общности куда-то подевалось, каждый чувствовал оторванным от привычной среды обитания, как Робинзон Крузо.
Я, и два моих друга – мы пошли первыми. Перед домом под звуки гармони (играл отец невесты) происходили надрывные разухабистые пляски с топаньем и визгами, мы осторожно прошли по стеночке, как мимо прокаженных.
Внутри дома – никого, молодая жена провела нас к громадному накрытому столу и усадила во главе. Мы обменялись ничего не значащими фразами. Наверное, подарили цветы. Наверное, поздравили, и пожелали всяких глупостей. Но тут Наташу кто-то позвал, и она вышла, мы остались одни. Что делать мы не знали, просто молча переглядывались. Тут в зал вошел один из гостей, судя по всему, один из друзей жениха: пьяный мерзавец, старше нас приблизительно вдвое, в засаленных брюках и невообразимой клетчатой рубашке навыпуск.
- Чё, сказал он – пацаны, вы на свадьбе?
Мы согласились.
- Выпьем тада?
- Ну, можно.
Я взял одну из многих стоявших повсюду бутылок «Пшеничной», разлил по стопкам. Кажется пролил, никто не заметил.
- Ну, горько! – сказал пьяный мерзавец глядя на нас, выпил, крякнул, шумно вдохнул воздух, что-то сожрал со стола и быстро вышел.
Мы тоже выпили. Было действительно горько.
Спустя минуту вошел еще один друг, судя по виду, родной брат предыдущего.
Мы с ним тоже выпили. И со следующим – тоже.
Вскоре нам стало жарко и немного душно. Лица моих друзей покраснели, моё просто горело. Звуки гармони стали какими-то особенно едкими. Я почувствовал, что если ничего не предпринимать, то каждые пять минут мы будем выпивать с клетчатым подонком, и ничем хорошим это кончиться не может.
Мы решили уйти, встали, и тихо направились к выходу. Наташа перехватила нас по дороге, и провела к себе в комнату.
Мы сели в кресла, трое взъерошенных парней с красными рожами и она, напротив нас, в белом платье и фате. У неё длинные черные волосы, и темные-темные грустные глаза.
– Ну, как ты, - спрашиваю.
– Как видишь.
– Знаешь, мы пойдём.
– Понимаю. Я провожу.
Мы вышли из дома (больше я никогда там не был), потом из двора, с пьяными плясками, потом вдали стихла музыка, и мы разошлись по домам. Задолго до захода солнце день завершился, оставив странную пустоту внутри и шум в голове.

Что-то произошло в тот день, что-то изменилось. Водка не доводит до добра, верно ведь?