Весной 75 года в таллинских университетских кругах поползли слухи об аресте группы интеллигентов, якобы пытавшихся создать нечто вроде социал-демократической партии. Именно так мне представила дело одна из однокурсниц, от которой я впервые узнал об этой истории. Позже оказалось, что речь шла о так называемом "Эстонском демократическом движении", в котором было замешано около полутора десятка человек, из которых пятерых арестовали.

В нашей узкой студенческой компании мы активно обсуждали смутные тогда еще детали столь экстраординарного для маленькой Эстонии события. В весеннем воздухе повеяло революционной романтикой: ну как же — политическая диссидентура на марше! Однако, много узнать по этому поводу не пришлось. Тема была крайне законспирирована, и даже наши преподаватели с русской кафедры — ученики и близкие друзья Юрмиха (тартуского профессора Юрия Михайловича Лотмана, известного либерала) и, наверняка, что-то знавшие об этом эксцессе не из последних рук — не спешили раскрывать карты. Хотя в иных случаях потчевали нас полуподпольной литературой — от Мережковского и Замятина до Булгакова и Пастернака — и даже могли себе позволить обсудить, на осуждая, Солженицына. В принципе, оно и не удивительно. Однажды они, по разговорам, уже пострадали от доноса коллеги. Второй раз на те же грабли?..

Закончив сессию, я отправился путешествовать автостопом вместе с Сипсиком. Сначала мы взяли курс на Псков, где училась наша старая знакомая из Песочницы, Ирка Коплинская. До тогдашней административной границы с РСФСР доехали более-менее без приключений. Приключения начались сразу же после ее пересечения. Еще на эстонской территории мы подсели в небольшой автобусик, на котором российские колхозники ездили закупаться к своим прибалтийским соседям. Сразу же за пересечением границы асфальт закончился, и дальше пришлось трястись по ухабам "непричесанного" тракта из красного суглинка. Многочисленные пакеты и коробки, которыми труженики села набили автобусик, стали разъезжаться и падать на пол, завалив все свободное пространство между людьми.

— Давай, быстрей, — кричал водителю народ, — быстрее будем дома — быстрее кончится этот кошмар!

Лиха беда — начало. Водитель прибавил газу — затрясло еще сильнее. Люди, в основном женщины, вцепились в авоськи с озверевшими лицами, тупо глядя перед собой. В этот момент, перелетая через очередную колдобину, автобус дернулся особенно сильно и, издав стремный звук, резко затормозил, вызвав окончательный товарный хаос в салоне. Все резко заматерились. Водитель выскочил наружу и бросился под колеса своего тарантаса.

— Ну, чо там? — нервничал народ. — давай, быстрее!
— Быстрее, быстрее... Какой, нахер, быстрее? Рессора ебнулась. Давай, вылазь, мать твою! Никуда дальше не поедем!

После небольшого скандальчика с матерными разборками, минут на пятнадцать, у автобуса появилась фигура местного аборигена на велосипеде, который объяснил, что вот тут, метрах в двухстах, есть некая МТС, где за бутылку водки механик сможет все поставить на место.

— Давай, бабы, водку, — крикнул водила. — Чиниться надыть, аль как?

Бабы, загудев, достали-таки откуда-то из тюков бутылку белой. На МТС, вместе с аборигеном и водителем, пошло человек пять, ну и мы с Сипсиком. Остальные остались сторожить товар. В общем, приходим мы на это станцию техобслуживания. Представляет она собой три, стоящих в форме буквы "П", полуразрушенных кирпичных корпуса, забитых каким-то ломом. Лом — вероятно, нетленные останки былой сельхозтехники — лежит и во дворе, а прямо в центре двора — огромная грязная лужа.

— Ну и что, где тут механик? — спрашивает водила аборигена.
— Да вот он, сука, уже нажрался, видать...

И здесь я замечаю, прямо посреди лужи, раскинувшееся в форме буквы "Х" тело. Механик. Местное время 16:00. Да, видать, не дотянул немного до конца рабочего дня, парниша... Понятное дело, что ремонта не будет. В общем, просто классика жанра: дороги и дураки.

Мы с Сипсиком, понятное дело, не стали вникать в подробности ситуации и просчитывать ее возможные последствия, а просто отправились голосовать дальше. Слава богу, удалось тормознуть белую "Волгу", на которой уже через час триумфаторами въехали в древний русский город Псков.

Здесь мы гуляли около недели. Ирка водила нас по своим знакомым, в основном — художникам, имевшим мастерские в старинных церквах и башнях, которых во Пскове невероятное количество. Нет там такого угла зрения, чтобы не было видно хоть одной маковки. Самый интересный тип жил в руинах Спасо-Преображенского Мирожского монастыря — того самого, где был найден список "Слова о полку Игореве". К сожалению, не помню, как звали этого человека. Он оборудовал себе убежище от прозаической действительности в одной из келий всесоюзного памятника архитектуры, находившегося к тому времени в крайне упадочном состоянии — несмотря на официальную мраморную доску, удостоверявшую высокий культурный статус объекта. На одной из внутренних стен монастырского двора был воспроизведен, в нехитрой манере граффити, огромный лик Христа, как бы скорбно взиравшего на останки былого величия древних русичей: sic transit gloria mundi...

Из Пскова мы отправились в Москву. Там, разумеется, гульба продолжалась. Через несколько дней Сипсик где-то затерялась, а я оказался на флету у своего старого приятеля Юры Диверсанта. В историю Системы он вошел, прежде всего, тем, что как-то раз наклеил антисоветскую листовку на здание югославского посольства. Однако, прежде всего, Дивер был художником. Его фирменный стиль — миниатюрный сюр, т. е. он рисовал акварелью, часто под лупой, крошечные психоделические фигурки, что-то среднее между Босхом и Дали, но по таланту, ИМХО, превосходил обоих вместе взятых :) Такими фигурками — правда, более масштабными — он однажды, от нечего делать, коротая длинные зимние ночи, разрисовал мою комнату на Пярну-мантеэ (которая после этого стала, вероятно, первым и последним музеем художника). В его московском жилище, посреди просторной комнаты, стоял огромный стол, завеленный тысячами мелких листочков, часто размером с трамвайный билет, покрытых удивительными композициями, от которых крыша ехала реально.

Однако, в тот момент Юра не занимался художествами. Его, в очередной раз, накрыла волна политического активизма. Поверх всего этого сюра стояла старинная печатная машинка, на которой Дивер, вместе со своей подругой-секретаршей, перепечатывали диссидентскую "Хронику текущих событий" — подпольный информационный бюллетень советских правозащитников. Эту "Хронику" я тогда увидел впервые, однако еще раньше слышал про нее по голосам. В течение нескольких дней я помогал ребятам с перепечатками, пытаясь пробить через копирку шестислойную пачку пергамента. К своему удивлению я обнаружил, что копировавшийся мной экземпляр бюллетеня содержал материал о событиях вокруг Эстонского демократического движения.

АРЕСТЫ В ТАЛЛИНЕ. 13-14 декабря 1974г. в Таллине были арестованы врач Арво ВАРАТО (40 лет), инженер Мати КИЙРЕНДИ. (26 лет), преподаватель Политехнического института Калью МЯТТИК (41 год) и инженер Артем ЮСКЕВИЧ (43 года, украинец, член КПСС). 4 января 1975 г. по тому же делу арестовали бывшего преподавателя Политехнического института, инженера Сергея СОЛДАТОВА (41 год.). В 1969г. СОЛДАТОВА допрашивали в качестве свидетеля по делу офицеров Балтфлота (Хр.11). Тогда же его как свидетеля подвергли амбулаторной психиатрической экспертизе и признали невменяемым. Арестованные обвиняются в "антисоветской агитации и пропаганде". Им инкриминируется, по-видимому, изготовление и распространение "Программы Национального фронта Эстонии", статьи "Русский колониализм в Эстонии" и журнала "Луч свободы". На обыске у них вроде бы нашли магнитофонные записи "Архипелага ГУЛаг" (на русском) и черновики его перевода на эстонский. Арестованных шантажировали возможностью обвинения в диверсии (в Таллине была сожжена пустая машина КГБ) и в каком-то убийстве. В результате этого шантажа ВАРАТО, кажется, начал давать показания. Следствие ведут следователи КГБ по особо важным делам ПИМЕНОВ и БЕРЗИНЬШ. В марте СОЛДАТОВА перевезли в Москву: по-видимому, на стационарную психиатрическую экспертизу. Следователь сказал жене СОЛДАТОВА, что его, вероятно, признают невменяемым. СОЛДАТОВ передал из тюрьмы следующее письмо:

"Это испытание мне ниспослано Богом, и я вверяю свою судьбу в его руки. Ничто, даже сама смерть, не лишит меня честного имени. В смысле предъявленных мне обвинений по ст.68 УК ЭССР я совершенно неповинен, ибо не об ущербе или вреде, а о пользе и улучшении жизни, об установлении человеческих отношений между людьми я всегда мечтал. Суд человечества и истории меня, безусловно, оправдает, а передовая общественность на моей стороне. Они это скоро поймут и почувствуют. А сейчас нужна очередная жертва, и я со святым сознанием понесу свой крест. Что владело мной, кроме идеалов любви и истины? А меня превращают и изображают преступником заблудшие и ослепленные люди. Они не понимают, что судят не отдельное лицо, а нарождающееся общественное явление, за которым — будущее и которое, наперекор всему, неизбежно. Не успеют истечь 80-е годы".

В течении нескольких месяцев по их делу шли обыски и допросы в Таллине, Тарту и Риге. Число обысков достигло нескольких десятков. По крайней мере 3 обыска по "таллинскому делу" прошли в Москве. Один из них — у филолога Игоря КОЧЕТКОВА. В марте из Владимирской тюрьмы был перевезен в Таллин Георгий ДАВЫДОВ (Хр.29,34). Подтвердив показания, данные им в качестве обвиняемого на следствии по собственному делу, дальнейшие показания он давать отказался. 27 мая ДАВЫДОВ прибыл обратно во Владимир. В Пермских лагерях был допрошен по "таллинскому делу" подельник ДАВЫДОВА Вячеслав ПЕТРОВ (Хр.29). В мордовских лагерях по тому же делу было допрошен Александр БОЛОНКИН (Хр.29,30). Допрашивал его заместитель начальника Следственного отдела Дубровлага подполковник НИКИТИН, работающий в КГБ со сталинских времен. Из Москвы в Таллин вызывали на допрос подельника
БОЛОНКИНА Валерия БАЛАКИРЕВА (Хр.29,30)."

(Хроника текущих событий. Выпуск 36. 1975)

Таким образом мне стала известна подноготная с эстонскими "социал-демократами" и их русскими подельниками. Диссидентский Интернационал действовал, и я ощущал себя его частью. Особенно запомнилось пророчество Солдатова: "Не успеют истечь 80-е годы"... Суд по этому делу состоялся уже осенью. Варато, пошедшему на сделку со следствием, дали условно, остальным участникам процесса — от пяти до шести лет.