Вся блогосфера усиленно обсуждает тему гомосексуализма в контексте закона "о запрете пропаганды". Высказана масса аргументов "за" и "против", приводятся заключения профессиональных психологов и врачей, генетиков и социологов. Оно и понятно: новый этап сексуальной революции пришел в Россию: ломаются перья, копья и носы, засыпаются рвы и траншеи, сжигаются мосты и наводятся понтонные переправы... Общественность горячится по обе стороны баррикад. При этом мало кто может себе представить следующую, еще более радикальную стадию этой революции, когда со стороны радикальной общественности будет выдвинуто требование о легализации инцеста. В самом деле — почему бы и нет? Что плохого в инцесте? По крайней мере — для сторонников полной легализации гомосексуальных отношений: брачных, добрачных, гражданских и церковных? Сегодня даже политики высшего эшелона (не говоря о звездах культуры), подчас, демонстративно объявляют себя геями или лесби, заключают официальные браки со своими половинами, появляются в публичных местах в сопровождении однополых любовников/любовниц. На критику "вечно вчерашних" консерваторов прогрессивная общественность отвечает, что в эпоху торжества гуманизма и прав человека любая дискриминация по половому признаку (в т. ч. запрет однополых браков) не просто неполиткорректна, она — признак репрессивной ментальности, социальной отсталости и сексуальной закомплексованности. Действительно, почему бы взрослым людям самостоятельно не решать, с кем и как спать? Да хоть наизнанку вывернись — это личная проблема самих "извращенцев". По крайней мере, до тех пор, пока их альтернативные сексуальные практики не несут третьим лицам какой-либо прямой угрозы (жизни, здоровью и т. д.).
Контр-аргументы консерваторов, в основном, кружатся вокруг пунктика о "моральном травмировании" гетеросексуального большинства (пока еще, но...). А уж тем более — детей! Есть, конечно, и сторонники "патологической гипотезы" — т. е. утверждающие, что гомосексуализм — это врожденная (или благоприобретенная в результате пропаганды) патология, реально грозящая не только моральным устоям общества, но и вообще — биологическому выживанию человечества. Однако, если дистанцироваться от алармистских тезисов, то можно вполне себе понять, что никакими физическими катастрофами (вырождением, перерождением и т. п.) гомосексуализм не грозит. Это явление, в сущности, свойствено не только человеку, и даже — не только высшим, но и низшим приматам, более того — совсем уже примитивным специям, стоящим в самом низу пищевой цепи. Да, конечно: операции по смене пола, связанные с гормональными препаратами, могут серьезно подорвать здоровье транссексуала и даже — привести к преждевременной смерти. Но ведь не этот факт, сам по себе, выступает главным агрументом среди критиков подобного рода практик! Здесь, как и в случае с критикой обыденного гомосексуализма, упор протестующих делается на моральной стороне вопроса: унижение чести и достоинства человека, плохой пример для окружающих (не дай бог, кто-то из "нормальных" совратится!), наконец, и это главное — под угрозу поставлены фундаментальные основы гетеросексуальной семьи как ячейки общества. А стало быть, гомосексуализм является явлением антиобщественным. И поэтому (по логике радикалов) он должен быть не только морально осужден, но и запрещен законодательно. С другой стороны, почему именно гетеросексуальная семья является ячейкой общества? Да, она может быть ячейкой патриархального общества, но кто сказал, что именно такая концепция последнего есть последнее и нерушимое слово в истории антропогенеза? Не это ли утверждение поставила под вопрос сама сексуальная революция?
И вот теперь мы стоим на пороге новой фазы этой революции, которая должна потрясти еще более глубокие основы семейно-половой морали! Если быть последовательным, то следует признать, что следующим этапом раскрепощения личности должно стать именно признание инцеста в качестве нормальной сексуальной практики для взрослых людей. Причем, как гетеро-, так и гомосексуального инцеста. Почему нет? Читатель, не торопись с ответом! Давайте, посмотрим более внимательно на историю человеческих социально-семейных отношений. Обычно инцест, в еще большей степени чем гомосексуализм, отождествляют с анти-биологической патологией, якобы ведущей к духовному, психическому и физическому вырождению (т. н. выщепление рецессивных гомозигот). Однако, о каких гомозиготах могли знать древние жрецы, запрещавшие инцест по соображениям общественной морали? Более того, в ряде архаичных цивилизаций прямой инцест (даже между родителями и детьми) считался формой не просто брака, а брака священного, имитация которого - интересный момент! - между представителями неэлитных каст была строго (вплоть до смертной казни) запрещена. Египетские фараоны, как представители и продукты подобной инцестуальной практики, правили самой передовой цивилизацией своего времени три тысячи лет — и ничего! То же самое можно сказать о южноамериканских инках. Вообще, где лежат границы инцеста? В некоторых культурах кровосмешением считаются все сексуальные контакты аж до пятого колена родства (как в дореволюционной России). А где-то (например, в исламских странах) взять в жены сразу несколько родных сестер — приоритетная форма брака. Где-то даже браки между родителями и приемными детьми — неприемлема. А где-то (Тибет), в условиях полиандрии, оптимальным считается брак одной женщины со всеми родными братьями вместе взятыми. Разумеется, во всех этих случаях номинальные формы родства совершенно не совпадают: ни по биологической наследственности, ни по юридической правоспособности. То, что в одной культуре — табу, грех, в другой — благо, моральный императив.
В действительности, различные формы инцестуальных табу связаны с явлением того, что принято называть экзогамией — запретом на близкородственные связи в пределах одного клана, рода. До сих пор большинство исследователей полагают, что такого рода запреты связаны, опять же, с предотвращением патологий в контексте выщепления рецессивных гомозигот. Однако, древнейшее человеческое стадо, еще до своего оформления в семейно-брачные ячейки (с разными нормативами сексуальной свободы), тысячелетиями благополучно плодилось и размножалось. То же самое происходит в животном мире. Стало быть, причины экзогамии лежат не в боязни вырождения, вообще — не в биологическом дискурсе, а, насколько можно себе представить, в социально-историческом: от инцестуального стада к экзогамному матриархату и далее — к экзогамному патриархату. Причем, эта схема сексуального развития общественных норм и психологии семьи свойственна всем без исключения человеческим коллективам — от архаичных племен до сверхсовременных империй. Что же лежит в основании экзогамной природы семьи? Прежде всего — инстинкт самосохранения. Но связан он не с биологическими патологиями, а с образом жизни охотников и собирателей эпохи палеолита.
Представьте себе образ жизни древнейших людей, еще не загруженных моральными комплексами культурного человечества. В их среде, как условие выживания, существует первичная форма гендерного разделения труда: женщины заняты собирательством, мужчины — охотой. Собирательство предполагает освоение непосредственно прилегающего к месту перманентного обитания популяции (в условиях того времени — пещеры) ландшафта, тогда как охота подразумевает преследование дичи на весьма отдаленных от "дома" расстояниях. При этом возможность вернуться с добычей в родную пещеру весьма ограничена: невозможно доставить тушу мамонта или другого крупного животного за десятки километров! В силу подобных обстоятельств сложилась ситуация, когда "собирательное" население пещеры (женщины, дети, старики) готово было приютить, в принципе, любую группу охотников, находившуюся в непосредственной близости от его обитания, а не только стадно-родственную. Однако, чтобы это было возможным, мужское население пещеры не должно было выступать в качестве сексуального конкурента пришлым молодцам: иначе ведь мяса не будет! Какой выход? Табу на сексуальные отношения с теми, кто живет рядом, в пользу пришельцев. Более того — сексуальный приоритет пришлых мужчин перед своими. Это и есть начала экзогамии, которая, по мере социализации проточеловеческих приматов, обрела формы культурно-магических табу, вплоть до наказания отступников смертью. Здесь мы имеем дело с древнейшей матриархальной экзогамией, которая превратилась в патриархальную лишь в неолите, в результате т. н. неолитической революции, способствовавшей становлению производительного хозяйства и кардинальной смене парадигмы сексуального поведения человека. По мере развития скотоводческих и сельскохозяйственных практик обитатели древнейших поселений все больше привязывались к кормящему ландшафту, вследствие чего уже "местные" мужчины, будучи воспитанными в рамках матриархальной экзогамии, брали — во избежание нарушения тысячелетних табу — себе в жены женщин из неродственных (т. е. отдаленных) популяций (умыкание невест и т. п. обычаи).
Таким образом мы видим, что запрет на инцест представляет собой древнейшую культурную практику, стоящую в основании не только патриархальной семьи, но и более древнего матриархального клана. При этом собственно биологией (опасность вырождения и т. д.) здесь и не пахнет! Миф о вырождении и связанный с ним миф о некой греховности инцестуальных связей является уже относительно поздним продуктом человеческой традиции, когда контроль над сексуальной жизнью индивида стал играть роль инструмента регулирования мотиваций и поведения отдельных членов коллектива. Именно в этот период человеческой истории происходит зарождение того, что мы называем примордиальной "неолитической религией", институциональными потомками которой являются, практически, все ныне известные религии человечества (несмотря на эпизодические вкрапления палеолитических элементов, вплоть до магических практик неандертальцев и других питакантроповых). Современное человечество, его экзистенциальная стратегия и культурные практики в достаточной мере технически эмансипировались от архаичных образцов социального поведения предшествующих антропологических периодов, однако моральная зависимость от авторитета "совершенномудрых древности" осталась. Как-никак, магическое наследие древних патриархов, утверждавших социальность (т. е. модели "социально ответственного", второсигнального поведения в пику первосигнальным биологическим мотивациям) средствами исключительно брутального альфа-террора (каннибализм, кровавые жертвоприношения, физическое и психическое травмирование), преодолеть не просто. Даже современный, культурно-эмансипированный человек, атеист по убеждениям, находится, как правило, в сильнейшей суггестивной зависимости от предковых табу, воспринимая последние как интегральную часть собственной душевной конституции. Однако, эволюционный процесс продолжается, а вместе с ним — и процесс духовной эмансипации человека от моральных оков "сексуального долженствования" или "гендерного давления". В какую сторону будет развиваться современный гомо сапиенс сапиенс — вопрос в значительной степени открытый. Однако то, что его дальнейшее историческое развитие требует переформатирования архаичных форм сексуального поведения — ни у кого из критически мыслящих людей сомнения вызывать не должно. Никакие тезисы о вечности сексуальной морали, даже на уровне консервативной библейской традиции, не выдерживают элементарной критики. Ведь инцест — это основа всего человеческого рода с точки зрения размножения потомства наших мифических прародителей, Адама и Евы.
Здесь непременно нужно подчеркнуть, что мы не выступаем в роли апологетов инцеста здесь и теперь, тем более — не относим себя к числу практических приверженцев инцестуальных или иных альтернативных (типа гомосексуальных) практик в целом. Речь идет о принципе, о трезвом понимании механизмов биологической, а главное — социальной эволюции человека, последовательно преодолевающего "проклятие" слепой природы. Юридическая и моральная легализация гомосексуализма, имеющая место в современных либеральных обществах, не просто ставит под вопрос авторитет патриархальных норм социально-семейной психологии, но готовит человечество к освобождению более фундаментальных табу, укорененных в экзогамной психологии. Мы не призываем к силовому решению инцестуального вопроса — по принципу принуждения к близкородственным совокуплениям, — но лишь призываем осмыслить проблематику сексуального поведения человека в контексте исторического антропогенеза, в психо-эмансипативном аспекте последнего. Нам могут возразить, что реальный инцест ведет к психическому травмированию личности. Но к такому же травмированию ведет обычная гетеросексуальная практика, если она осуществляется путем насилия одной личности над другой. При этом травматическим эффектом обладает и всякое табуирование сексуального влечения — "регулярного", гомосексуального или какого-либо еще. Тема инцестуальных связей, их моральный и юридический аспект — до сих пор табула раса в широком общественном сознании. И даже в узких кругах продвинутой богемы об этом не принято распространяться. Но колесо истории не остановить, и голоса пророков нового, неведомого мира уже тревожат воображение передовых людей нашего времени:
Мы неведомое чуем,
И, с надеждою в сердцах,
Умирая, мы тоскуем
О несозданных мирах.
Дерзновенны наши речи,
Но на смерть осуждены
Слишком ранние предтечи
Слишком медленной весны...
Дм. Мережковский. Дети ночи