[400x300]

Конференция "Единая Европа от Атлантики до Тихого океана: мечты или возможность?"
(Брюссель, 09 - 10 ноября 2009)

Доклад на секции "Многовекторная интеграция Евразийского пространства"

Справедливости ради надо отметить, что многовекторная интеграция Евразийского пространства уже идет полным ходом: культурного, экономического, институционального. Правда, идет она не центроситемительным, а парадоксально-центробежным образом, путем ослабления старых центров силы в пользу новой глобальной констелляции, так сказать, институциональных агентов. Что это за констелляция — вопрос в значительной степени открытый, поскольку процесс складывания "звездной коалиции" еще не завершен. Точно так же нет единого мнения о границах т. н. Евразийского пространства. В западной политологии к Евразии принято относить территории бывшего СССР, в лучшем случае — всех государств советского блока. В то же время некоторые авторы — движимые логикой географического буквализма — включают в состав Евразии всю территорию субконтинента: от Португалии до Малайзии.

В принципе, камнем преткновения для осуществления институциональной интеграции Большой Евразии является оборонная политика членов евразийского клуба. Фактор оптимальной аллокации ресурсов может быть легко опрокинут транзакционными издержками рудиментарной блоковой психологии, до сих пор доминирующей в общественном пространстве как Запада, так и Востока. Известно, что политические риски всегда снижают рейтинг экономической привлекательности региона. Но даже, если себе представить, что будет найден приемлемый формат оперативного сосуществования НАТО и ОДКБ, при соответствующем разделении зон ответственности, это еще не гарантия общего экономического успеха.

Главное, что делает рентабельным участие отдельного региона в макроэкономическом проекте — это производительность труда, тесно связанная с динамикой модернизации производства. Если производительность региона в среднем выше, чем у интеграционных партнеров, то он выигрывает, если ниже — то проигрывает в экономическом соревновании. Согласно статистике, мировым лидером в производительности труда сегодня являются США (условные 100%). В странах Западной Европы и Японии уровень производительности труда составляет 90-70% от американского, в новых восточноевропейских членах ЕС — около 30-40%. Производительность же труда в России почти в четыре раза ниже, чем в США. В Украине эта доля еще меньше и сопоставима с китайской и индийской — также крайне низкой в силу технической отсталости производственных мощностей.

По оценке РАН в стоимости российского ВВП 82% составляет природная рента, 12% — амортизация промышленных мощностей, созданных еще в советское время, которые уже изнашиваются и создают новые техногенные угрозы, и только 6% ВВП являются результатами производительного труда. Как видно, 94% российского национального дохода образуется за счет «проедания» прежнего наследия и природных ресурсов, которые, как известно, не бесконечны (а нефти, по разным оценкам, осталось на 20-25 лет). Есть и еще более тревожные симптомы – темпы прироста производительности труда, которые в 2006 г. по сравнению с 2005 г. снизились: 5,8% против 6,5%. При этом темпы прироста заработной платы, напротив, выросли почти в 1,5 раза.

В государствах Восточной Азии производительность труда за последние десять лет удвоилась, выработка на одного работника (output per worker) возросла с одной восьмой (в 1996 году) до одной пятой (в 2006 году) от уровня промышленно развитых государств. В то же время уровень производительности труда в странах Юго-Восточной Азии и Тихого океана был в семь раз, а в Южной Азии – в восемь раз ниже, чем в промышленно развитых государствах. В странах Ближнего Востока условно-чистая продукция на одного занятого работника почти в девять раз ниже, чем в развитых странах; в государствах Центральной и Юго-Восточной Европы (не входящих в ЕЭС) и СНГ — в 3,5 ниже; в странах Северной Африки — в четыре раза ниже, чем в развитых странах. Самый большой разрыв по этому показателю отмечен в странах Африки южнее Сахары, где уровень производительности труда на одного занятого работника в 12 раз ниже, чем среди работников промышленно развитых стран.

Таким образом, в странах ЕврАзЭС и Шанхайской Шестерки в целом, уровень производительности труда сопоставим с российским, поэтому в таких форматах макроэкономической интеграции партнеры будут в своих стартовых возможностях относительно уравнены. Здесь даже общая валюта будет иметь смысл. В отличие от евро в расширенном Евросоюзе (учитывая разницу в производительности труда между, так сказать, "старой" и "новой" Европой).

Вместе с тем, все это — докризисная статистика. Современная, т. н. "постаутичная" экономическая наука (т. е. преодолевающая аутичную установку на чисто математическую прибыль в ущерб физическим издержкам) будет призвана выработать новые критерии оценки хозяйственной целесообразности, учитывая глобальный экологический и социальный контент. В этом смысле, сегодня еще более востребована постаутичная политика, ориентированная на интегральное единство человечества в формате эгалитарного гуманизма, преодолевающего исторически отсталые и экономически неэффективные формы блоковой дисциплины геололитически конфронтирующих субъектов.

Между тем, опасность новой блоковой конфронтации в Евразии вновь возрастает. Речь идет о потенциальном противостоянии стран НАТО и Шанхайской Шестерки, где двумя тяжеловесами являются США и Китай. Парадоксальным образом, являясь как бы геополитическими и даже идеологическими конкурентами, Америка и Китай сосуществуют в тесном экономическом симбиозе, нуждаясь в друг друге как никогда. Один аналитик даже тонко пошутил, что сегодня судьба американского капитализма главным образом зависит от политики китайской компартии. Добавим, что в равной степени судьба китайского коммунизма зависит от политики "вашингтонского обкома". Все это вселяет надежду на то экономические интересы возобладают, в конечном счете, над военно-политическими амбициями.

Исход спора Вашингтона и Пекина за глобальное доминирование во многом зависит от позиции Москвы, играющей, что называется, на два фронта. Но не только от нее одной. Точно так же на два фронта играет другая крупная региональная держава, Пакистан — тесный союзник Вашингтона и Пекина одновременно. Упомянув Пакистан, нельзя не сказать о факторе исламских стран в целом, до сих пор представляющих собой некое серое внеблоковое пространство Среднего Востока и Южной Азии. Распространенные здесь принципы исламского банкинга пробивают себе путь на авансцену мировой экономики в не меньшей степени, чем исламский фактор в мировой культуре и политике. Исламская экономика — феномен совершенно уникальный и представляет собой, в идеальном виде, нечто вроде социального капитализма с ярко выраженной моральной составляющей. А ведь именно эта составляющая широко востребована сегодня и в странах с т. н. классическим, частно-собственническим капитализмом.

Здесь мы снова возвращаемся к теме всеобъемлющей институциональной перестройки мировой экономики и политики в целом — на основе прозрачности и равноправия, в соответствии с универсальными гуманистическими ценностями, выработанными в процессе исторической эволюции человеческого общества. Путь к новому прекрасному миру лежит, в том числе, через повышение роли общественного контроля над локальными и глобальными финансовыми потоками, а также через универсальную банковскую реформу, связанную с широким осмыслением малоизвестного феномена т. н. "монетарного расщепления" — т. е. заложенного в деньгах системного противоречия между их общественной функцией как средства обмена и частной функцией как средства накопления или тезауризации. Пока же этого не произойдет, рыночная экономика не будет иметь — по словам одного высокопоставленного немецкого политика — с любовью к ближнему ничего общего, а лозунгом ее капитанов останутся крылатые слова бывшего главы Банка Англии сэра Нормана Монтегю: "Ничего не объясняй, никогда не извиняйся".

Если согласиться с тем, что "политика — это концентрированно выраженная экономика", то все то же самое относится и к современной политической культуре. Без всесторонней институциональной прозрачности всякая глобальная интеграция будет игрой "в темную" —. последствия которой мы и наблюдаем сегодня.

P.S. После китайского визита Обамы в ноябре 2009 года перед миром замаячила совершенно революционная перспектива американо-китайского стратегического альянса в формате, как выразился глава Белого дома, "разделения бремени лидерства". В таком случае следует ожидать появления юаня в корзине SDR (специальные права заимствования как резервное и платёжное средство МВФ), которая должна, по логике Пекина, заменить американский доллар в качестве международной валюты. В этом случае Китай сможет получить в свои руки регулятор для системной компенсации (за счет курса юаня) издержек низкой производительности труда. Каковы будут инновационные издержки для мировой экономики за счет китайского "тормоза" — сегодня предсказать невозможно. Впрочем, следует вспомнить, что бумажные деньги как таковые — т. е. как символическая условность — были изобретены именно в Китае. Их нужно было покупать, по курсу один к одному, за реальную монету, а затем ритуально сжигать перед выбранным божеством, как бы заплатив тому за просимые услуги. Сегодня китайцы владеют огромным количеством американских бумажных денег. Будут ли они их жечь, и если "да" — то перед кем и за какие услуги? Не исключено, что через этот ритуал Пекин оплатит статус юаня в новой корзине SDR, а заодно и свою собственную позицию на мировой арене как второй глобальной сверхдержавы.

В случае такого оборота событий Россия однозначно превращается в региональный центр влияния, во многом аналогичный Латинской Америке (низкая производительность труда, высокие транзакционные издержки в силу административной коррупции и непрозрачности структуры собственности, при богатстве природных ресурсов и наличии образованного среднего класса). Большую часть Африки — как еще одного неопределившегося регионального блока — скорее всего, подберет Китай (процесс этот уже открыто пошел после недавнего визита главы правительства КНР Вэнь Цзябао в египетский Шарм-аль-Шейх, на встречу с лидерами африканских государств, где пекинский гость пообещал в течение ближайших трех лет предоставить африканским странам 10 миллиардов долларов в виде льготных займов). Чисто теоретически, Россия и Южная Америка, вместе со странами-экспортерами углеводородов, могли бы создать собственную корзину валют, с превращением ее в аналог евро (в том числе — как одной из составляющих SDR). Хватит ли у лидеров такого потенциального трансконтинентального блока политического прагматизма — вопрос открытый. Как и вопрос о конкретном составе этого блока. Впрочем, это уже вопросы за пределами узко-евразийской проблематики.

Лондон, 19. 11. 2009