Снова я родилась некстати, должно быть, надо было чуть раньше появиться тут. Снова я вижу его каждый день, но не могу сказать хотя бы слова в свою защиту или в оправдание. Одна тоска вокруг. Даже Mon Saint Michel мне не может помочь, как когда-то давно, когда мы были невероятно счастливы. Толку от того, что он вроде бы рядом? Никакого. Ни на грамм. Да и зовут его теперь не так.
Когда-то давно, так давно, что обычному человеку и представить трудно, мы встретились на бескрайних просторах мира, узнали друг друга и провели вместе много светлых дней и ночей. Были рядом в печали и радости, в здоровье и недуге, боли и счастье. Пусть мне пришлось ради него предать свою натуру, бросить родных и дом, братьев и мать. Тогда мне это было все равно, впрочем, как и теперь. Ради него я снова готова оставить все, что есть. Я пытаюсь быть к нему ближе, но он меня не узнал, не увидел во мне ту, свою единственную, с которой когда-то уже проживал не одну жизнь.
Тогда, в самый первый раз, в угоду ему я старилась вместе с ним, хотя это оказалось трудным делом, даже не смотря на то, что я отказалась от себя. Старела я с трудом, зато в одно время с ним. День за днем. Месяц за месяцем. Год за годом. Он отдавал мне должное за мои старания, он любил меня. Он был моим, я принадлежала ему. До конца, до края, до последнего вздоха. Он умер у меня на руках, я умерла на десять минут позже, лишь бы не оставлять его одного невесть где. Там, в странных далях, где нет ничего земного, телесного, ощутимого, я нашла его, и мы снова были вместе.
Потом мы множетво раз перерождались в земном мире, понимая, что где-то там, за неведомым горизонтом, оставили свою половинку. Мы оба посвящали свои жизни поискам и каждый раз находили себя и друг друга снова и снова. Так продолжалось много тысяч лет. Кто-то и сейчас вспоминает о нас как о Рудре и Уме. Или как об Одине и Фригг. Для кого-то мы Адам и Ева или Одиссей и Пенелопа. Может, Антоний и Клеопатра или Наполеон и Жозефина... Кому как. Это неважно, в конце концов. Мы давно уже простые смертные то ли в награду, то ли в наказание за испытанное нами счастье. Но на этот раз он меня не узнает, а у меня нет слов, чтобы напомнить ему обо всем, что было. Я готова умереть от этой безысходности, а он ничего не видит. Каждый день я рискую просверлить дырку в его голове своим требовательным пристальным взором влюбленных глаз, а он этого не чувствует. Или делает вид. А если вдруг и замечает какое-то неудобство, то лишь смотрит на меня удивлено и непонимающе, ведь сейчас у него совсем другая жизнь, и он ничегошеньки не помнит о прошлом, хотя должен помнить. Ужасно давно, так давно, что даже я с трудом вспоминаю то время, я загадала, что мы будем помнить друг друга вечно... Разве что по ночам ему снятся странные и непостижимые сны. Сколько еще времени пройдет прежде, чем он осознает себя и вспомнит обо мне...
В любом случае, пока мы здесь, а не где-то в предгорних мирах, на неведомых тропах, в безвестных мирах, я не имею права подойти и признаться, что я - это я. По дурацким правилам, придуманным не мной, он должен подойти первым, это плата за ту самую вечную память. Рано или поздно он вспомнит о себе, обо мне, о нас. Тогда грянет радуга. Будет сиять яркое солнце. Среди зимы пойдет летний грибной дождь. Распустятся розы прямо на асфальте. На деревьях зацветут белые цветы и распустятся почки. Всё возрадуется нашей встрече, и еще неизвестно, кто больше: мы или этот мир.
Ворвись в мою жизнь весенним ветром и звездным небом, птичьими трелями на рассвете и лучом просыпающегося солнца, первым снегом, душистой земляникой и серебряным полумесяцем!
А пока я просто вспоминаю то, что было с нами раньше, в надежде, что он уловит хоть слабый отголосок моих мыслей...