Имена назвала Ульса. Подозреваю, что это все же было не пальцем в небо, потому как уж очень четко очерчен круг – еще всего два-три имени и список моих самых-самых близких успешно завершен. Впрочем, эти два-три имени у меня в дневнике и так через каждые три поста; оставим. Вопрос, собственно, формулировался так: разместивший у себя моб выбирает 5 дневников из ваших френдов, о которых вы рассказываете - что за дневники, как начали читать, что с этим автором связано.

Все желающие, как всегда, отмечаются в комментариях, обретают список из пяти имен и мучаются за команию.


* * *

Ринегреденция, она же Динь’ка, она же Ксюша. Знакомство состоялось года три назад в Институте Теоретической и Экспериментальной Физики и было довольно долго шапочным. Почему вдруг стало иначе я, хоть убей, не помню; было время, когда я ею дышала, было и такое, когда я мечтала повесить ее на сосне. Так или иначе, она остается моим близким, находящимся далеко. Скорее всего, это самое «далеко» поправимо, но в данный момент мне не хочется нарушать необъяснимую гармонию взаимоотношений.

Дневников у леди, как водится, не один. Сколько из них живы – не мне судить, но этот, кажется, самый причесанный из всех. Пишет она редко, и в основном о минутных настроениях; человек несведущий вряд ли может понять, отклик каких событий воплощен в строки, и я, увы – одна из таких несведущих. Как бы там ни было, этот дневник для меня – документальное подтверждение того, что сердце ее бьется, что она все еще видит мир и все еще живет своими днями.

* * *

Корабельный_Кот это, если я правильно понимаю, реинкарнация Некто_Святой, которая почему-то все равно ведет себя непростительно пассивно. Знакомство, опять же, началось довольно давно, на сей раз в доме общей знакомой, девушки по имени Милли. Сейчас мы почти не общаемся – у нас просто физически не получается, что поделать. Но это ровно тот случай, когда случайные встречи раз в полгода, разговоры взапой, прикосновения, больше напоминающие электрические разряды и острая, неутолимая жажда общения. Наверное, такие отношения называют любовью, но отношения сложились уж как-то слишком криво, и поэтому вышла очень хорошая, крепкая дружба – слишком близкая для разнополых личностей и слишком острогендерная, чтобы я могла назвать этого человека своим братом.

О его дневнике я могу сказать довольно мало – как минимум потому, что в нем полторы записи. То, что он писал раньше (в некто-святом) напоминало мне сказки о городе-моей-мечты; у Кота, на самом деле, дар рассказывать всякую сентиментальную чепуху так, что даже меня не начинает от этого тошнить. По сути, он пишет лытдыбр, просто лытдыбр о стране, в которой я никогда не жила, о планете «Европа», населенной инопланетянами со странными именами, странными нравами и еще более странными идеями.

* * *

С девушкой по имени Снеженика у нас тоже довольно странные отношения. Мы не подруги, но что-то вроде. Я никогда ее не видела (как и она – меня), знакомство завязалось в дневниках (уже, конечно, не помню, как именно это было), там же продолжилось, и там же перешло в фазу глубокой нежности. Я, по сути, о ней ничего не знаю – только самое главное; иногда мы даем друг другу советы, иногда подставляем плечи, иногда обмениваемся впечатлениями или рекомендациями. От этого общения остается ощущение, что мы знакомы сто лет.

В дневник она уже некоторое время не пишет, а жаль. Когда писала, я читала с интересом: Снежи видит мир совершенно не так, как я. Иногда мне даже кажется, что ее судьба – одна из моих несбывшихся. Живет она далеко, работает в какой-то довольно приличной фирме на высокооплачиваемой и престижной должности, потому особенно много времени на чепуху у нее явно не было; большая часть записей – самокопательные, и они бы ни за что не привлекли меня, если бы не тонкая самоирония и не искреннее желание разобраться в своем внутреннем мире: я, в общем, ни разу не видела человека, которому действительно интересно самосовершенствоваться.

* * *

Мое знакомство с Кирриш’ем можно назвать долгим – ну или, по крайней мере, нетривиальным. Мы знаем о существовании друг друга года четыре, и все это время нас сталкивали нос к носу самые странные люди – его Брат, ворох их одногруппников, безнадежно влюбленные в него женщины, музыканты и фотографы… в конце концов мы снова сшиблись лбами не далее как этой зимой и наконец наше знакомство перешло за черту «шапочное» в какие-то более глубокие области. Там и обосновалось.

Его дневник представляет из себя небольшую музыкальную коллекцию (Небольшую?! Маленькую, Кирриш, непростительно маленькую!) и главную страницу с информацией в основном о том, как ее владельца можно поймать и что с ним потом сделать. Про музыку я могу с уверенностью сказать, что играл ее Кирриш сам. И что она есть блюз. Все остальное, в общем-то, он рассказывает сам.

* * *

Ketrikken. Даже не знаю толком, как описать. Я узнала ее случайно, в общем. В тот год, когда я уже перестала ездить на ЛЭШ, она как раз начала; я увидела ее осенью, в доме Данида – взъерошенную, испуганную, живую. От слова «живость» живую. Контраст с окружающей ее средой был настолько разителен, что Кетри запомнилась мне довольно ярко. Позже мы долго ходили друг вокруг друга, осторожно принюхивались, примерялись; совсем недавно стали общаться лично – глубоко, но очень выборочно. Я по-прежнему почти ничего о ней не знаю, но не стремлюсь приручать ее. Не потому даже, что дикие звери мне нравятся больше, а скорее для того, чтобы не мешать естественному развитию событий.

О ее дневнике сказать еще сложнее, чем о ней самой. Вы когда-нибудь видели, как распускается одуванчик ранним утром? Или как молодую птицу учат летать, выталкивая из гнезда и она расправляет крылья, и летит, а глаза у нее бешеные? Ну вот примерно так и выглядит дневник Кетри – диковатый, непричесанный, с резкими углами, чуть грубый (как грубый камень, а не как грубое слово). Еще из плюсов – у Кетри великолепное чувство стиля. Оформление ее дневника вызывает у меня ассоциации с вересковой пустошью. Слово «емкий» подходит этому дневнику как ни одно другое, и я упиваюсь этой емкостью, средоточием свободы и ощущением свежего ветра, живущего на этих страницах.