ОТЧИМ
Девочка к отчиму никак не обращалась и как будто не замечала. Если надо пройти, а он стоит на дороге, тихо скажет: «Можно»? Отчим посторонится, девочка пройдет.
В первые дни он пробовал наладить отношения. Утром весело скажет: «Доброе утро». Или: «Привет»! Но она - мимо, словно перед ней не человек, а неодушевленный предмет.
Как-то днем, когда все обедали, отчим поднял глаза на падчерицу и вдруг спросил: «Как в школе дела»? Девочка никак не отреагировала и продолжала спокойно есть.
Мать строго заметила: «Между прочим, тебе вопрос задали. Это невежливо».
Оторвалась от тарелки, сказала: «Оставьте меня в покое, хорошо»?
Что на такое можно сказать? Нечего сказать, и взрослые вынуждены были промолчать.
Дочь называла отчима по фамилии: «Скажи своему Ивановскому, чтобы не оставлял обувь у двери, я сегодня споткнулась и чуть не упала».
Мать мягко поправит: «Его Александром Николаевичем зовут». Дочь пожмет плечами и уйдет в свою комнату.
Иногда шестнадцатилетняя девочка начинала тонкую психологическую игру, чтобы поставить мать и ее второго мужа в неловкое положение: «Мама, помнишь, как папа однажды купил на рынке прокисшую курицу? Ты ругалась, а мне было весело».
Бывало и злее. Испечет мать пирожки с капустой, чай пьют. И вдруг дочь скажет: «Забыла, что папа не любил с капустой? Ты никогда себе этого раньше не позволяла. А сейчас, значит, можно? Освободилась»?
Встрепенется мать, тихо скажет: «А ты, оказывается, жестокая. Я не ожидала».
И получит резкий ответ: «Жестокая ты, а не я». В такие минуты отчиму хотелось провалиться, исчезнуть. И он вставал из-за стола, скрывался за балконной дверью, долго стоял, чтобы вернуть душевное равновесие.
Мать тоже уходила, а девочка спокойно продолжала чаепитие: цель достигнута.
Обиженный, оскорбленный подросток – это страшно. Если начнет действовать, то не остановить, не образумить, не уговорить.
Однажды напряжение было особенно сильным, и мать сказала: «Папы нет, пойми, но жизнь продолжается. Он перед смертью сказал, чтобы я не осталась одна. Это его воля, его желание».
Дочь сузила глаза и прошипела: «Все равно, не могу видеть твоего Ивановского. Он самозванец, чужой мерзкий дядька»!
И нельзя влепить пощечину, потому что последствия непредсказуемы.
За мать это сделала сама жизнь. Может, сурово, может, очень больно, но сделала.
Вечером сидели отчим и падчерица в своих комнатах. И ничто не предвещало беды. Как вдруг телефонный звонок, что мать попала под колеса машины. В реанимацию отвезли.
Оба вылетели из дома, помчались в больницу. Не пустили их дальше первого этажа. Сидеть не могли, ходили по коридору, резко оборачивались, если открывалась дверь.
Доктор вышел, долго что-то объяснял, и девочка ничего не поняла – слова пролетали мимо ушей.
Ушел доктор, подошла девочка, спросила: «Александр Николаевич, что он сказал? Что»?
- Сказал, что нет опасности, твоя мама будет жить.
Бурные чувства прорвали плотину отчуждения. Заплакала, обняла отчима.
Ехали в такси молча. И перед сном ни одного слова.
Утром сказала девочка: «Доброе утро, Александр Николаевич, вы в больницу звонили? Как мама»?
Улыбнулся, ответил: «Все хорошо, Танюша, все хорошо. Дней через десять дома будет, я так думаю».
Так и произошло. Вернется мать в совершенно иную атмосферу, потому что растаял лёд в душе подростка, и появилась первая травка. Значит, действительно жизнь продолжается.
Автор: Георгий Жаркой
[600x400]