В летнем лагере всё текло как обычно. Скучно, вязко, как в тёплой луже, в которой ты стоишь, а ноги тонут, и ты будто уже не можешь ни вперёд, ни назад. Китти была одной из вожатых. Она давно перестала чувствовать разницу между ролью и собой. Вожатая — это функция. Это маска. Это улыбка, приклеенная с утра до отбоя.

Тошнота снова подкатила — внезапно, как будто организм вспоминал, что ему больше некуда сливать тревогу. Китти закинула таблетку на язык, запила водой из пластиковой бутылки и села на кровать. Сердце билось неравномерно. Она снова подумала: "Что я здесь делаю?"

«Жизнь — это когда ты хочешь туда, куда идёшь», — всплыла в памяти цитата Литвака. Но куда она шла? И главное — зачем?

Однако лагерь не спал. Не спали дети — это понятно. Но этой ночью не спали и вожатые. Под её окном кто-то играл с фонариком — свет прыгал по кустам, как нервный заяц. Китти прижалась к жалюзи и попыталась рассмотреть силуэт. Было темно, но она уверена — это был не ребёнок.

Свет скользнул вверх, по окну. Китти отпрянула. Она не чувствовала страха — скорее, паралич, как во сне, когда ты хочешь закричать, но язык врос в небо. Вдалеке завыл пес. Или это был смех?

Она натянула худи поверх пижамы и вышла в коридор. Из соседней комнаты показалась Лена — та самая, из педагогического. Та, что не боится темноты и всегда говорит правду, даже когда не просят.

— Ты видела? — прошептала она, кивнув на окно.

Китти молча кивнула.

— Пойдём посмотрим, — предложила Лена, и в её голосе был азарт. Китти бы предпочла лечь обратно, накрывшись одеялом с головой, но что-то внутри — что-то глубинное, неосознанное — толкнуло её вперёд. Может быть, это был голод. Не физический. Экзистенциальный. Она больше не могла быть просто вожатой. Она хотела быть кем-то. Хотела понять, что здесь происходит.

Они вышли на улицу. Трава была холодной и влажной. Фонарик больше не мигал, но в воздухе чувствовалась чужеродность. Лагерь казался иным — будто чуть сдвинутым в реальности.

Они дошли до старой сцены у леса. Именно здесь две недели назад один из мальчиков — Никита — сказал, что видел ночью «странного дядю в форме». Тогда все списали это на кошмар. Но теперь...

Китти почувствовала, как сжалось горло. На сцене, на старом деревянном полу, лежала вещь. Что-то тканевое, тёмное.

— Это что?.. — Лена наклонилась. Подняла.

Это была нашивка. Военная. Из советской формы. С пятном, похожим на кровь.

Китти сделала шаг назад. Голова закружилась. Литвак говорил, что страх — это сигнал к действию. Но она не знала, что делать. Таблетка не помогала. Наоборот, всё стало острее, реальнее.

Она смотрела в темноту между соснами. И впервые за долгое время чувствовала не просто тошноту — а ясность. Это было начало чего-то. Может быть — конца.

Хочешь, я продолжу? Эта история явно