Рассказ о Нарыме или вернее о моей маме!

Историческая справка - Практически с самого своего основания Нарым был местом политической ссылки. Сюда  прибывали декабристы, участники польских восстаний, народники, революционеры, репрессированные."

Рассказывали моя мама Елена Хворова и её сестры Анна и Александра. 

Наша семья: папа - Константин Гаврилович Хворов и мама - Лукерья Егоровна  жила в селе Старая Чемровка, Алтайского края. В семье было девять детей. Бабушка по папе Арина Федоровна умерла в начале  20-х годов от холеры, а дедушка Гаврила Ионович жил вместе с нами. Трое детей умерло в младенчестве, в живых было шестеро.

Папа считался главой семьи. У нас  был свой дом, семья жила обеспеченно. Держали скот: 3 коровы, 4 лошади, два жеребенка, овцы, свиньи, куры, утки. Сеяли в поле хлеб, косили сено. Гаврила Ионович держал пасеку – 20 ульев. Семья была верующая, жила дружно, все дети помогали работать на пашне, на сенокосе.  Детям на Пасху обязательно делали качели во дворе. Жили все дружно!

В 1929 году вступили в артель и всё, что было сдали. Но потом вышли из артели и работали в единоличном хозяйстве. Из архивной справки известно, что в хозяйстве имелись: дом жилой, сарай, амбар, баня, лошадь, корова, свинья, молотилка, жатка.

Кроме этого у нас в семье жил чужой человек по фамилии Захаров, он был сиротой и к нему относились как к родному. Его взяли нищенствующего, потом он ушел в армию и вернулся из армии к нам. Он работал молотобойцем у односельчан Лобовых. А дома  работал как все остальные члены семьи. На основании этого папа был признан кулаком – эксплуататором.  В мае 1931 года к нам пришли с обыском, обнаружили берданку и папу Константина Гавриловича отправили на строительство Беломорканала, а позже всю семью - Гаврилу Ионыча, Лукерью Егоровну и пятерых детей из шести (старшая Клавдия 1911 г.р. была умственно слаборазвита. Её оставили в деревне - Лукерья Егоровна думала, что ей разрешат вернуться к больному ребенку. Но этого не случилось. Девочку отправили позже в Бийск в детский дом. Оттуда отправили в психиатрическую больницу, где она и умерла в 1932 году)  сослали в Нарым Томской области на реку Кеть. Официально это звучит так: спецпоселение – Томская область, Колпашевский район, поселок №2 Галочка. Имущество было конфисковано. 

С собой много брать не разрешили, да в руках много и не унесешь, но кое-что взяли. На поезде всех доставили в Томскую область. Потом подводами увезли в тайгу. Местность была болотистая, на берегу речки. В тайге было много зверья: медведи, волки, змеи. Вырубили кусты, поставили палатки и до глубокой осени жили в палатке. В лесу рубили лес и мужчины строили бараки. Женщины корчевали пни, готовили землю под посевы. Старшие Николай 18 лет и Анна 16 лет, работали на заготовке леса, рубили суки, таскали бревна.

Уже выпал снег, было холодно. Мы спали, а мама  вышла из палатки и когда вернулась, увидела, что в постели с нами лежит змея. Она вскрикнула и змея уползла.

 Рядом с нами в землянке, выкопанной в обрывистом месте, жили тоже Хворовы - Семен Васильевич с женой Пелагеей. Он умер, а она сбежала, и их землянка осталась пустая. Наша семья и переехала в неё в конце ноября. Окно было затянуто требухой, а вместо двери висели старые половики и палатка. Было очень голодно. Летом питались всякими травами, ягодами, грибами. Зимой собирали березовую кору, толкли её, добавляли просеянные гнилушки и опилки березовые и стряпали лепешки. Иногда от непосильной работы в лесу падали лошади. Тогда мужики у кого были топоры, да ножи, разрубали конину и разбирали мясо по себе, изредка давали им мясо. Но чаще доставались кожа, да ноги. Они теребили шерсть из кожи, разрезали её на куски и варили сутками эту кожу. Для костра собирали хворост. Трехлетняя Нина летом заболела дизентерией и умерла от голода и болезни. А 7 января 1932 года от голода умер и Гаврила Ионыч.

Ранней весной Николай решил бежать, взял с собой самовар в надежде поменять его на еду. С ним пошла Анна. Нужно было перейти по льду реку. Когда Николай ступил на него, лед проломился. Но он самовар не бросил, а изловчился толкнуть его по льду. Анна взяла поваленное деревце, положила ветками к нему,  и он по этим веткам выбрался. Одет он был в тулуп и валенки. Вылил воду из валенок и пошел. Он сбежал, и никто ничего не знал о его судьбе. Живой он остался или его пристрелили при побеге? Все переживали за него и плакали.

К весне у мамы, Александры и Елены началась цинга. Зубы шатались во все стороны, хоть вытаскивай их и складывай в кучку, десны опухли так, что закрывали зубы. У мамы стянуло правую ногу, у Александры левую ногу, а у Елены обе ноги. Ходить нормально никто не мог. Поднимались с постели, держась за веревку, которая была привязана к потолку за гвоздик. У мамы и Александры были пролежни до костей.  Аня их осматривала и боялась, что появятся черви. Так как Анна работала в лесу, то она тайно приносила домой ветки пихтовые, варила их и заквашивала, потом квасом поила всех. Этим она спасла всем жизнь. Весной на 1 мая была Пасха Христова, и мама держась за стенку, вышла на улицу и села у входа на бревно. А Елена ползком выползла и увидела, что цветут одуванчики. Она поползла за ними на полянку, нарвала в подол и, держа зубами подол, поползла обратно. Лукерья Егоровна плакала от радости, что дожили до весны, до зелени и не умерли. А в землянке плакала Александра оттого, что не может выйти на улицу. А потом пришла Анна, её по случаю 1 мая отпустили с работы пораньше. Позже они получили посылку от бабушки, которая жила в другой деревне. В посылке были булочки с запеченными в них яйцами и булочки, засушенные. Вот это была настоящая Пасха!

Когда все поправились, то решили сбегать из тайги.  Две семьи объединились (всего 12 человек, из них трое взрослых, и девять детей) и решили убегать вместе. Группа была большая, заметная. Одни взрослые наверняка бы ушли, а с детьми трудно было бежать. Внезапно у Елены начался приступ малярии, они не могли идти, и в это время их догнал конвой. Так как Лена была без сознания, то конвойные сказали, чтобы её бросили в кусты, но мама взвалила её на свои плечи и понесла. По дороге падала несколько раз, т.к. у самой сил не было от голода. Тогда конвоир сжалился, взял Лену и положил на лошадь поперек, как мешок. Потом, когда она пришла в себя, он посадил ее сзади себя, и она держалась за него и тихонько плакала. Их пригнали в поселок и маму отправили на лесоповал. Потом сообщили, что её придавило лесиной, и она умерла. Девочки сильно плакали, что остались одни. 

Анна сговорилась бежать с подружкой Варварой Шестерниной. Собрала узелок – кофту, юбку, взяла с собой скатерку, чтобы поменять на еду, и пошли с подругой непроходимым лесом по берегу реки. Вдруг где-то недалеко заревел медведь. Они побежали, Анна споткнулась и упала возле колоды, а Варя побежала дальше. С Варей в это время случился приступ эпилепсии, и она упала за корягу, где долго лежала без сознания. А Анна  отлежалась, покричала Варваре, никто не отозвался и она одна пошла дальше. Было уже ближе к вечеру, и она надеялась выйти засветло к деревне. Но уже стемнело, и по дороге ей встретилась охотничья избушка – сруб с крышей, но без окон, пола и дверей. Она решила ночевать в ней. Вместо потолка лежали 3 доски, она туда кинула свой узелок, а потом с большим трудом с нескольких попыток, забралась сама. В стену были вбиты колья, на которых охотники оставляли тушки зверей, по ним и пыталась залезть. Один  колышек сломался, и она упала, при этом сильно ударилась и поранила ногу. Когда залезла, легла на спину и стала дремать. А мошка «поедом» съедала, она приподнялась поправить юбку, чтобы ногу прикрыть, кровь уже подсохла. И вдруг услышала звуки «ш-ш-ш...ш-ш-ш». Она подумала, что это змея ползет, испугалась, что та учует её и заползет по стене к ней. Лежит и плачет, а слезы текут ей прямо в ухо, но она боялась даже дышать, не то чтобы пошевелиться.  Потом все стихло, и она решила прочистить уши, т.к. было плохо слышно. Поднимает одну руку, а она занемела и не поднимается. Она другую руку поднимает, та тоже занемела. Немного погодя руки отошли. Утром, когда рассвело, она слезла с полки и пошла. Возле березы провалилась в яму, ногу вытащила, а тапочек там остался. Ей было его очень жалко, не столько из-за того, что идти босиком пришлось, сколько из-за того, что их шила мама.   Потом она вышла к озеру, но переплывать его побоялась и вернулась обратно. Навстречу ей попался верховой, стал её расспрашивать, кто «такая»? Она ответила, что их гоняли живицу собирать, и она заблудилась. Он показал ей куда идти. Идти нужно было примерно  шесть километров. Она пошла по тропинке, которая вывела её к деревне. В домике у реки топили баню. Она в кустах дождалась, когда все помоются, и пошла в баню. Перешла ручей, вся вымокла. В бане сняла платье и повесила его сохнуть, а сама легла на веники на полок. Вдруг кто-то стал в таз стучать. Она испугалась, а на улицу выходить не охота. Возле порога пол уже подсох и она на порог легла. Вдруг появилась старуха, рукава засучены, пальцы длинные и давай её кулаками толкать. «Ты, что думаешь здесь от меня спасешься»? Анна выскочила в предбанник, а он без крыши. Мимо идут три парня, с гармошкой. Один поет, а другой свистит. Она подумала: «Господи, куда такую рань идут»? - только подумала и все куда-то пропали.

Ночи летом короткие, люди уже печи затопили. Она вышла из бани и пошла по миру. Зашла в один домик и попросила милостыню. В этом доме жила молодая женщина, которая только что родила ребенка. Муж был на охоте. Она накормила Анну и попросила постирать ей белье. Анна целую неделю стирала белье и помогала ей по дому. Потом женщина дала за это денег, хлеба, сдобы и рассказала куда идти, какие деревни будут попадаться. Анна пошла дальше. В первую деревню не заходила, а во вторую зашла. В одном доме жила учительница, у неё было трое детей, а муж – инвалид, и она взяла Анну няней. У неё она прожила год.

Елена и Александра остались одни, жили и работали в поселковой конторе. Ели вареную пшеницу. Люди ходили по полям, собирали оставшиеся колоски, варили, а её у них отбирали вместе с чугунами и приносили в контору, и даже выбрасывали. Вот они эту пшеницу ели. Александра (ей было 14 лет) топила печку и убиралась, а Елена была посыльной. Лене было 11 лет, и она разносила документы по четырем поселкам. Однажды на подходе к одному поселку она услышала крики и пошла на голоса. Это было кладбище. В большую яму, без гробов, рядами укладывали тела умерших. Гробы делать было не из чего, досок не было. Двое мужчин в одной яме раздевали покойников и подрались из-за одежды, снятой с покойного. Мама испугалась и побежала обратно на дорогу, а на ней лежала и грелась змея. Елене показалось, что змея её поджидает. Ей стало ещё больше страшно, и она бежала бегом до самого поселка, километра полтора или два.  В конторе она в слезах все рассказала, что видела. Её успокоили, сказали, что они знают этих людей. У неё взяли принесенные документы и дали другой пакет, с которым она вернулась в свою контору, где её ждала встреча с мамой. 

Оказалось, что она не умерла, а лежала в больнице и поправилась. Им дали в бараке комнату. В этой комнате жили пять семей, никаких перегородок не было, спали все на нарах вдоль стен и на полу. Молодые и старые, здоровые и больные, все вместе. Но радость была недолгой. В июле мама сбежала. Уходила одна семейная пара (Кулаковы Петр и Анна) на плоту из трех бревен, и они взяли с собой Лукерью Егоровну. Плыли ночами, т.к. днем было опасно плыть. Плот вскоре разбился, налетев на корягу, и они чуть было не утонули. Муж с женой ночью ушли дальше, а мама после болезни была очень слабая, поэтому осталась на берегу реки. Она была мокрая, холодная, посушить одежду и погреться было негде. Утром вылезла на крутой берег и шла по берегу реки, вернее брела, пока не встретила тропинку, ведущую через лес в деревню.

В этот день был праздник Кирик и Улита (28 июля), хозяева вместе с детьми уехали отдыхать, а Анна осталась одна. Помыла пол и видит, идет старушка с палочкой и котомкой. Анна подумала, что надо подать милостыню. Старушка подходит и просит воды напиться. Я говорит, в колее от телеги воды набрала, посолила да попила, но это было уже давно. Очень пить хочется. Анна подала ей воды, присмотрелась, а это мама. Она была вся черная, в морщинах, а ей было всего 41 год. Она завела её во двор и пошла на пасеку, где ей нужно было лен разбрасывать, и вырвала там брюкву. Мама её съела, и у неё начался приступ, её стало давить. Анна сняла с головы платок, намочила его и стала выжимать в рот маме воду, т.к. она сама не могла пить. Потом открылась рвота, и брюква выходила большими кусками, не прожеванными. Потом пришли хозяева и оставили маму у себя, положили в сенях на старый диванчик и покормили. Она долго еще не могла наесться. После еды начался понос с кровью. Лечили щелоком из печки от березовых дров. Брали пепел и настаивали в воде. Её перенесли в предбанник, там стояла старая железная кровать, на нее постелили доски и старую фуфайку. После того как она поправилась, соседи взяли её на работу пастухом. После этого она стала шить, за что ей платили мукой. Однажды она встретила двоюродного брата Березикова Никифора, который менял  старого коня на молодого. Узнав об их положении, он обещал им помочь. Он жил здесь без семьи, был административно-ссыльным. Через некоторое время он снова приехал менять коня и увез их в Томск, где посадил в поезд.

Это было лето  1934 года. Они ехали поездом Новосибирск – Бийск №87, в вагоне №7. А в это же время, этим же поездом в вагоне №9, возвращался домой отец Константин Гаврилович, его отпустили по инвалидности. На строительстве Беломорканала Константин получил травму глаза – выбило глаз веткой.

Ехали они в разных вагонах, ничего не зная, друг о друге и на вокзале даже не встретились. Каждый добирался в Безруково (Старая Чемровка) до дома своими дорожками. Константин Гаврилович в это время вообще не знал про то, что всю семью выгнали из дома. Он пошел домой, а дома то на месте нет. Его уже сломали и увезли в коммуну на свинарник.

До всей этой беды их семья роднилась с тетей Бородкиной Екатериной Федоровной, которая была родной сестрой маминого отца.  Когда мама и Анна пришли к дому, и увидели, что дома нет, то они пошли к Бородкиным. А Константин Гаврилович бродил по деревне и не знал, куда ему «притулиться». Потом тоже пошел к Бородкиным, и там все встретились. Было много слез и много разговоров. Немного позже пришел и Николай. Он тоже это время жил по разным деревням и скрывался. Летом спал на сеновале, а зимой у знакомых, да у теток – дядек на полатях. Тогда всех преследовали, арестовывали и отправляли в тюрьму.

После того, как мама сбежала, Лена пришла с работы из конторы и обнаружила, что все их вещи, одежду и обувь, доставшуюся после умерших, украли. Как выяснилось позже, украли соседи, жившие за стенкой. В октябре выпал снег и Лену с другими такими же детьми увезли в Белый Яр в детский дом, а Александра осталась в поселке и потом тоже сбежала с двоюродной сестрой Балахниной Марией. Так почти вся семья собралась вместе.

Елена жила в это время в детском доме, обучалась грамоте, и о ней никто ничего не знал. Летом дети сажали огород, пололи грядки. У них была лошадь, и дети постарше косили сено, а младшие сгребали сено и делали стога. Потом на лошади возили в детдом. Там она прожила почти 3 года. У них был учитель Никифор Прокопьевич Фликов, который помог ей написать письмо домой. Так как Елена не знала адреса и не знала есть ли кто живой из своих, учитель подписал адрес – Западно-Сибирский край, Бийский район, село Старая Чемровка, Бородкиным и  написал адрес детского дома в Белом Яру. Писать писем она не умела, поэтому написала песню, которую пели в детдоме, и которая очень тронула её:

Зачем меня мама родила,

На свет белый, меня создала?

Лучше бы в море меня утопила,

Чем в приютскую жизнь отдала.

Я сижу на приютской постели,

Вспоминаю про мать и отца,

Мои горькие слезы так льются

Они льются так все без конца.

Я умру на приютской постели,

Не заплачут ни мать, ни отец,

Гроб сколотят из старого теса

И меня на кладбище снесут.

Это было уже лето 1935 года. Письмо получили, поплакали, заняли 250 рублей денег, и Константин Гаврилович поехал за Леной в Белый Яр. В конце июля они вернулись в деревню, где жили в брошенном доме Хворова Василия Ивановича.

В этом же году Николая взяли служить в армию. Анна вышла замуж и уехала в город Бийск, где с мужем снимали квартиру. Бородкины уехали жить в Боровлянку, а наша семья перебралась в дом Бородкиных. В конце сентября 1937 года Константина Гавриловича арестовали и увезли в Бийск.  Больше его никто не видел. В ноябре его уже расстреляли, но об этом никто не знал.

Справка:  "27.09.1937 года Хворов Константин Гаврилович был арестован по обвинению в контрреволюционной подрывной деятельности и антисоветской агитации. Был осужден на заседании Тройки Управления НКВД ЗапСибкрая 04.10.1937 г. и приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор был приведен в исполнение, Хворов К.Г. расстрелян в Бийске, но место захоронения неизвестно, т.к. дела заключенных не сохранились. По Постановлению президиума Алтайского краевого суда от 12.01.1960г. Хворов Константин Гаврилович по данному делу полностью реабилитирован посмертно. "

Александра в это время снимала квартиру у одинокой женщины и работала в колхозе на свекле. Однажды её арестовали и увезли в город. Потом её отпустили, но она в деревню больше не вернулась. 

Лена с мамой тоже переехали в город, снимали жилье. С 1938 по 1940 год сменили много квартир. Лена пошла в няньки. Жила у трех хозяев. Её выгоняли, когда узнавали, что их семья была раскулачена, оговаривали, что она ложки украла, хотели посадить в тюрьму. Однажды она убежала зимой от таких хозяев и чуть не погибла, хорошо, что ехал мимо на санях добрый мужчина, он её подобрал и привез к себе, там она отогрелась.

В 1939 году Николай выслал Лукерье Егоровне вызов на восток, но их не пустили, т.к. они считались опасными людьми. В 1940 году Николай вернулся из армии и увез их всех и Лукерью Егоровну, и Анну, и Елену, и Александру на восток, где служил, а потом остался там в колхозе. В 1941 году Николая взяли на фронт, а они все переехали в город. Раньше он назывался Куйбышевка Восточная, а ныне Белогорск.

Там у них началась другая взрослая жизнь, но это уже другая история.