Среди моей аудитории пара сотен французов, статья посвящается им. Забавное совпадение, Ив Монтан в своей песни тоже поет о флюгерах):
Весной
На крышах флюгера
Кружатся и кокетничают
С первым весенним ветерком,
Который безразлично проносится мимо,
Равнодушный.
У ветра,
Когда он в Париже,
Одна забота -
Повеселиться
Во всех красивых кварталах
Парижа.
Во Франции у Михалковых очень много родни. У Андрона там дочь от его третьего брака и внуки от нее. После революции младшая сестра отца гимнописца Ольга Михалкова-Глебова с мужем в Париж сбежали и там их колено до сих пор проживает. Младшая сестра деда, Виктория Кончаловская, также бежала в Париж после революции. После войны и
младший брат деда, Дмитрий Кончаловский, со своей семьей в Париж перебрался, потому что немцам служил и после проигрыша в войне он больше не мог притворяться полезным советской власти.
Родители княжны Гагариной как многие дворяне после революции 1917 года уехали из России, князь Гагарин стал управляющим цитрусовых плантаций в Марокко. После его смерти мама с тремя дочерьми переехали в Париж. Мария Гагарина пошла работать в 16 лет, снимаясь в фильмах. Несладко князьям было во Франции, как и в СССР, они становились актерами и писателями, работать сами стали...Став актрисой, княжна Гагарина взяла псевдоним Маша Мериль.
Мериль: «Я не люблю, когда меня называют княгиней, — говорила моя мама Мария Гагарина. — Те, кто это знает, пусть знают. А тем, кто не знает, знать необязательно». Мы никогда не кичились своим происхождением, не выставляли его напоказ, не требовали никаких привилегий. Я это качество унаследовала. На родовом гербе Гагариных на французском языке начертан девиз «Быть, а не казаться». Кстати, наш род оказался разбросанным по всему миру, есть у нас родственники и в России.
культура: В своей последней книге Вы как раз вспоминаете двух сестер-близняшек Вашей матери, оставшихся в России.
Мериль: Они были глубоко верующими и очень любили свою страну. Это помогло им выдержать все испытания. Они провели долгие годы в сибирской ссылке, а умерли в Крыму. У них была трагическая судьба. Однако сами они так не считали и были счастливы. Меня потрясла история их жизни.
В 1967 году Маша Мериль приехала в СССР в составе французской делегации на международный кинофестиваль и у нее завязался роман с Андроном Кончаловским, вот что она об этом рассказывает:
«...Молодые русские коллеги быстро нас вычислили. Среди них Отар Иоселиани, Тарковский и два брата, «бедовые дети» ВГИКа, Андрей Кончаловский и Никита Михалков. Один был режиссером, другой - актером. Тем более что их отец состоял в ЦК, и братья пользовались особом положением...
...Я была очарована не только фильмом («История Аси Клячкиной»), но и самим Андроном - типом мужчины, столь отличным от европейских самцов, от моих французских приятелей.
...Андрон естественно брал меня за руку и мужественно увлекал за собой. Мы купили в «Березке» бутылку водки и по кругу выпили ее из горлышка, распевая песни и провозглашая тосты за дружбу, за женщин и за искусство. Слезы эмоций появлялись иногда в углах его глаз, которым бы доверилась без оговорок.
.....Последовала неистовая идиллия. Мы больше не расставались ни на миг, мы занимались любовью, когда другие просматривали фильмы. Мы исчезали через запасной выход, как только в зале гас свет. Мы убегали босиком, чтобы шагов не было слышно. Восемь суток я спала не более получаса в день. Мои лодыжки утроились в объеме, моя печень готова была разорваться из-за водки... Столько алкоголя я не поглотила за всю свою жизнь. Но мы были молоды и способны выдерживать все это...
Мой прекрасный Татар любил, как будто сражался. С риском для моей жизни. Я не смела просить о пощаде. «Любовь, - думала я. - Может, вот именно вот это. До сих пор все было розовой водичкой. Теперь, наконец, я подошла ко взрослым дозам.
...Сегодня я думаю, это мальчик, без сомнения крепкий и яростный, подсознательно мстил мне за все то, чего у него не было в его стране. Он наказывал меня за мою свободу, за мое настроение, за мои солнечные очки Ray Ban, за мой паспорт, с которым я беспрепятственно уеду, тогда как он останется в Москве, замурованный, заключенный. Его ярость невозможно объяснить иначе, поскольку он был искренне влюблен...»
Андрон считает себя европейцем, а вот русская француженка называет его Татар, монгол. Она забеременела от Андрона, сказала ему об этом, когда встретилась с ним уже в следующий раз в Праге. Но он пишет, что не понял ее, поэтому ничего на это известие не ответил. Маша Мериль сделала аборт и вышла замуж за француза. Вот как их роман описывает Андрон Кончаловский, в ней он тоже татарское увидел - ее глаза))). Встретились два татарина, считающие себя европейцами, так:
Приехала большая французская делегация, и в составе ее Паскаль Обье, интересный человек, талантливый режиссер, внешне чем-то похожий на Гоголя, с такими же свисающими усами. Он слегка знал русский, старался говорить по-русски. С ним была молодая девушка, скуластая, со вздернутым носом, с раскосыми татарскими, совершенно голубыми глазами, с темно-русыми волосами, с чудным овалом лица — казалось, что я уже давно ее знаю. Звали ее Маша Мериль. Когда я увидел ее, у меня все внутри остановилось. Остановилось потому, что я был женат, у меня родился ребенок, очень дорогое мне существо. Наташа была с ним на даче.
Бывают такие отношения с женщиной, когда уже не владеешь собой от невыносимости чувства. Боишься не только прикоснуться — боишься находиться рядом. Когда я узнал, что она русская дворянка, княжна Гагарина, мое падение в бездну еще более ускорилось. Было ощущение абсолютной обреченности. Самое смешное, что я не собирался оставаться на фестивале. Мы начинали работать над «Дворянским гнездом», сняли большую избу в селе Безводном, там, где я снимал «Асю Клячину». Валя Ежов уже сидел там, я должен был ехать к нему. Машу я увидел за два дня до отъезда — на открытии фестиваля.
Я решился пригласить ее прокатиться на машине — я летел в Горький, мы поехали во Внуково, нас вез шофер. Я показывал ей Москву, а сам все время искоса смотрел на ее неподражаемый вздернутый нос, на нежный овал лица. Пошел, взял билет, она меня проводила, я улетел.
Приехал на Волгу, надо было писать сценарий, но я понимал, что не могу там находиться. Валя все время говорил:
— Что с тобой? Ну что с тобой? Давай работать.
Я ходил по полю и чувствовал, что упускаю звездный час своей жизни. Позвонил из Горького в Москву, фестиваль продолжался, начиналась уже вторая его неделя. Я связался со студией, договорился устроить просмотр «Аси Клячиной», позвонил Маше, сказал, что возвращаюсь. В последний день фестиваля я показал ей картину. Пригласил к себе домой.
Она пришла с удовольствием, мы съели «табака», мне ничего не лезло в горло. Меня трясло. Я испытывал точно то же, что мой герой в «Возлюбленных Марии» — такой силы чувство, которое оставляло лишь возможность платонических отношений. Мы поцеловались, она ушла в ванную, через десять минут вернулась в комнату, умытая, свежая, распахнувшая мне объятья, улыбающаяся, девственно нагая.
— Иди…
У меня был шок, я не чувствовал себя мужчиной. Она заснула. Я просидел рядом всю ночь, глядя на нее и как сумасшедший куря.
Лето. Июль. Рассветает рано… Это было первое наше любовное свидание, и оно было абсолютно неэротическим. Потом она уехала.
В сентябре я начал ей звонить. Она прислала мне несколько своих фотографий, храню их. На одной — она с учебником русского языка. Начала писать мне на ломаном русском, сообщила, что учит язык.
В это время в Прагу отправлялась кинематографическая делегация.Я уговорил Караганова, главного идеолога кинематографического союза, взять меня с собой, с одной только целью — увидеть Машу.
Маша приехала в тот день, когда уезжала делегация. Я попросил Иоселиани сказать ей, что жду ее в машине, — боялся. Такое было время. Все боялись всего. Всюду мерещились агенты КГБ, агенты чешских служб.
Маша была такая же прекрасная, загоревшая, обветренная, солнечная. Она где-то плавала по Средиземному морю на яхте своего друга, великого композитора Ксе накиса, руки были в шрамах от натягивания лееров. Она остановилась в том же отеле. Меня опять трясло, я ничего не соображал. Я чувствовал, что она так далека от меня! Мы так не подходим друг другу! Что я делаю здесь? От этих мыслей тянуло пить.
Многое она говорила по-французски. Я не все понимал, но кивал головой. Мне было грустно. Я чувствовал рядом с ней свою несостоятельность. Мне она казалась настолько недостижимой!
Продолжение следует....