Перечитываю "Низкие истины" Кончаловского и как то по другому его книгу воспринимаю сейчас, через 10 лет после ее первого прочтения. Лицемерие советской элиты описано в его книге. Дворяне российской империи, привыкшие воспевать монархизм, вынуждены служить народу, который они презирают. Народ этот наивен, доверчив. И они этим пользовались и пользуются до сих пор успешно. Официально "элита" воспевала советскую власть, а на кухне своего дома ждала прихода немецких освободителей. Обидно, но как это все изменить мне не понятно. Народ верит байкам умелых лицемеров.
Одновременно читаю возвышающий обман об их роде - книгу мамы Андрона Кончаловского об их предке художнике Сурикове "Дар бесценный". В этой книге она описывает своих дедушек Василия Сурикова и Петра Кончаловского как революционных подвижников, переживающих за народ. Пишет красивые фразы о победе пролетариата и обманщиках-помещиках.
И кому верить? Маме или ее сыну? Где правда-то об их роде?
Вот как Наталья Кончаловская описывает переживания своей мамы, которая ждала своего мужа с Первой Мировой, Петр Кончаловский три года пробыл на войне:
"Стоя перед картой, Ольга Васильевна передвигала флажки на булавках, обозначая линию фронта, на котором началось крупное отступление русских войск: немцы теснили русских в Польше.
Сильно похудевшая за этот год, Ольга Васильевна из кругленькой и упитанной превратилась в почти худую. Узкое синее платье с малиновым кантом и большими стеклянными пуговицами подчеркивало ее стройность. На похудевшем лице темные глаза стали больше и горели постоянной тревогой. Военные успехи никогда не вызывали в ней патриотического подъема. Она ненавидела врага, но с такой же силой ненавидела тех, кто под лозунгом «защиты отечества» наживался на этой войне, всех этих Рябушинских, Второвых, Коноваловых, всех тех, кто, зажав в кулаке колоссальные доходы от бессмысленной бойни на границе Польши и Литвы, требовали войны «до победного конца, во славу отечества и православного воинства». Еще бы! Ведь каждая трехдюймовая граната, которую производил владелец машиностроительного завода Михельсон, давала ему полных двенадцать рублей, а контракт с ним был подписан на два миллиона штук!
С детства привыкшая в путешествиях с отцом находиться в гуще народа, сейчас Ольга Васильевна отчетливо понимала и чувствовала, в какую страшную катастрофу ввергает русский народ царская политика. И когда ночью в бессоннице и беспокойстве она подходила к окну и смотрела на темную Садовую, посреди которой стояли занесенные снегом трамваи, остановленные со вчерашнего дня на время забастовки, она с ожесточенным удовлетворением думала: «Ох и покажет еще вам наш народ!» Ольга Васильевна чувствовала, как нарастают затаенные до поры до временя силы народа. Но душа ее была все время в трудных военных походах, среди взрывов и стонов раненых: «Только бы жив остался! Только бы уцелел!..»"
А сын Натальи Кончаловской пишет о том, что Ольга Сурикова и ее муж Петр Кончаловский советскую власть не уважали. А папа, гимнописец СССР и новой России, "в партии состоял, но коммунистом не был". Просто делали то, что выгодно для выживания, говорили нужные власти слова, получали за это спецпаек и жили не тужили:
"У деда был интересный характер. Он никогда не входил ни с кем в конфликт, обо всем говорил иронически, в первую очередь – о советской власти....(имеется ввиду Петр Кончаловский)
К советской власти относилась вполне недвусмысленно. Образ жизни, который они с дедом вели, ясно давал это понять.
Дед жил в Буграх, на сто десятом километре от Москвы, ближе перебираться ни за что не хотел: знал, если сошлют, можно будет здесь же оставаться.
Дед вполне мог бы не возвращаться в Россию. В 1924 году у него в Париже была очень успешная выставка, начали продаваться картины, он мог бы и работать, и зарабатывать, и выставляться. Но он вернулся, поехал в Новгород писать тамошних обитателей, потом какое-то время путешествовал, Россию больше уже никогда не покинул, хотя всегда тосковал по Европе.
Почему он вернулся? Не знаю. Может, по наивности. Может, потому, что русские художники не очень процветали в Париже. Ни Коровин, ни Ларионов, ни Гончарова – никто особенно не благоденствовал, за исключением разве Кандинского и Малевича, да и то с большими оговорками. Может, потому, что начинался нэп и дед решил, что худшее миновало. Может, потому, что чувствовал: должен быть здесь. Короче, дед был европеец, которому жить было нужно в России.
В его доме я всегда чувствовал себя в особом дореволюционном европеизированном мире, взрослые при внуках говорили всегда по-французски, было полно испанцев....
Двоюродный мой дед люто ненавидел советскую власть и коммунизм, этим чувством у него все окрашено, но истины оно не заслоняет. (Дмитрий Кончаловский во время ВОВ служил немцам, после войны бежал в Париж и там умер.)....
1947 год. Мне десять лет. Отцу – 34 года. Он совсем молодой, по советским понятиям, привилегированный человек (гимнописец, обласкан властями по полной программе).
А рядом – мир моего деда, где говорят по-французски, куда приходят Грабарь, Прокофьев, Алексей Толстой, Эйзенштейн, Ромм, Софроницкий, граф Игнатьев, Москвин, Ливанов. Здесь с иронией и скепсисом относятся к действительности, именуемой советской, здесь каким-то чудом сохраняется почти помещичий уклад жизни. Даже в трудные, нищие годы, когда у деда ничего официально не покупали, он продавал картины немногим знакомым – тому же Алексею Толстому.
К нам домой звонят высокие партийные деятели. В этом же доме на кухне сидит семидесятилетняя тетка отца Марица Глебова. Ее первому мужу, сыну мос ковского губернатора, пришлось бежать «за бугор», как сказали бы сегодня. Все из-за того, что по дороге в Новочеркасск, застав в ее купе князя Трубецкого, застрелил его. Ему пришлось дожидаться в Бессарабии, пока дело замнут. Тетка ведет разговор о светских сплетнях дореволюционных времен, о людях из какого-то другого, исчезнувшего мира, о материях, которые будущему режиссеру Кончаловскому, в ту пору школьнику и пионеру, трудно понять и представить.
Тут же на кухне сидит приятель дедушки по папиной линии, прихлебатель, изобретатель-неудачник, вспоминает стародавние времена. Вздыхает, когда речь заходит о нынешних. Единственное, что из нынешнего его интересует, – охота.
Я жил на отделенном от советского мира острове. Кончаловские очень любили отца. Позже, когда он стал известной фигурой, много печатался, хорошо зарабатывал, мать была очень благодарна ему за то, что он дал ей возможность жить как бы на острове – не знать, не вникать, что происходит вокруг, оставаться внутри своего мира."
Правда о роде Михалковых-Кончаловских посередине между возвышающим обманом и низкими истинами. Люди любят себя и выживают как могут. Они умеют славно угождать властям. ЛЮБЫМ ВЛАСТЯМ! Царям, меньшевикам, большевикам, демократам, либералам, сейчас у нас кто у власти? Национал-патриоты? И им Михалковы успешно служат.
Интересно, кто у нас следующий будет у власти?) Неужели эта беспринципность всегда будет любыми властями приниматься с радостью?...Верно служит? Держи спецпаек!