Князь Сергей Григорьевич Волконский: «мы все учились понемногу...»
Высокое происхождение князя Сергея Волконского и «заслуги прадедов и отцов», по его собственным словам (Записки Сергея Григорьевича Волконского), «нимало не дают веса сыновьям и правнукам, а более налагают на них трудную обязанность стать на уровень их».
Действительно, как и полагалось по семейному положению, молодого князя Сержа Волконского в «зрелом» восмилетнем возрасте зачислили в сержанты и адъютанты, ни более ни менее - к генералу Суворову, военному соратнику его батюшки князя Григория Семеновича. Однако прежде, чем улыбнуться этому факту, следует задуматься о глубоком смысле этих казалось бы курьезных младенческих назначений: как наследников трона готовили сызмальства к будущему тяжелому державному поприщу, так и «птенцов» лучших российских семейств готовили к не менее тяжелому и славному поприщу – эту державу защищать, что они и делали – с блеском и героизмом.
Однако дети получали и серьезное гражданское образование. Серж Волконский обучался дома вплоть до 14-летнего возраста, когда, в 1803 году, его определили в частный институт аббата Николя в Петербурге, на Фонтанке, предтечу и старшего брата менее привелигированного Царскосельского лицея. Институт аббата Николя считался самым лучшим учебным заведением России. Совоспитанниками Сержа Волконского были герцог Адам Винтербергский, князья Голицыны, Гагарины, графы Алексей и Михаил Орловы, графы Александр и Константин Бенкендорфы. Многих из них впоследствии связывала и дружба, зародившаяся в институте, и последующие ратные подвиги. Старшие братья князя Сергея – Николай и Никита также воспитывались в этом интституте.
Основатель института Доминик Шарль Николь родился в 1758 году в Руане и всю свою жизнь посвятил воспитанию молодежи в коллегии Св. Варвары. Он оставил революционную Францию в 1793 году и прибыл в Россию, где и открыл свое училище. Воспитанники его горячо любили, ценили родители, лестно отзывалась о нем и инмператрица Мария Федоровна. Ежегодная плата за обучение в «аристократическом пансионе» Николя составляла по тем временам огромную сумму в 1500 рублей.
С присущей ему скромностью князь Сергей в своих Записках отмечает, что система образования, полученная им в институте аббата Николя, не была энциклопедической. Но тем не менее окончивший институт в 1806 году Серж Волконский в совершенстве владел тремя иностранными языками, был обучен европейской литературе, фортификации, инженерии, математике. Все эти знания оказались чрезвычайно полезны князю Сергею в его долгой и необычной жизни.
Однако было еще одно качество, привитое аббатом Николем своим воспитанникам – это тщательное и добросовестное отношение к делу, за какое бы они не взялись, терпение и настойчивость в достижении цели. Этим качеством князь Сергей овладел в полной мере, и как же оно ему пригодилось!
Французский язык для русской аристократии был родной речью. Князь Сергей писал и изъяснялся в первую очередь по-французски, сильно при этом грассируя, так что рядовым солдатам и, впоследствие, сибирским мужикам, русская речь князя казалась картавой. Однако безупречное знание английского, и тем более немецкого языка, было уже достаточно редким сочетанием. Знание нескольких языков, было оценено князем Сергеем вполне и во время наполеоновских кампаний, и во время его многочисленных странствий и путешествий по Европе.
География военных баталий, в которых принимал участие князь Сергей (всего – 58!) столь обширная, что ее невозможно привести в этом очерке, и я отсылаю заинтересованного читателя к первоисточнику – бесподобным по своей точности, искренности и занимательности Запискам князя Сергея Волконского, которые можно бесплатно скопировать с сайта www.litres.ru. К тому же мы на ратных победах князя остановимся в следующем очерке. Действительно, боевые дороги 18-летнего ротмиста, 23-летнего полковника и 24-летнего генерала проходили по полям сражений России, Турции, Саксонии, Пруссии, Франции, и везде он проявлял не только героизм и мужество, но и качества отличного офицера, тактика и стратега.
В 1810 году штаб-ротмистр князь Сергей Волконский, находясь на русско-турецком фронте адъютантом главнокомандующего Дунайской армией генерала Каменского,участвовал в осаде и взятии Силистрии. Несмотря на молодой возраст (21 год) князю было поручено участвовать в переговорах о её сдаче. «При заключении условий» он «был послан в Силистрию для получения ключей города и знамен войсковых».
Еще до Тильзитского мира перед переправой через Неман ротмистр князь Волконский, бегло и свободно говоривший по-английски, был прикомандирован к английскому генералу Хачинсону (Hutchinson),прибывшему в русскую армию в качестве советника и наблюдателя. Тогда же он познакомился с лордом Робертом Уилсоном (Robert Thomas Wilson), почти что своим ровесником, находившимся при генерале, и подружился с ним.
Забавную историю князь Сергей поведал в своих Записках по поводу подписания Тильзитского мира. Молодым русским офицерам очень уж хотелось воочию увидеть Наполеона Бонапарта, но переправиться на «французский» берег Немана можно было только по специальным «билетам», которые младшим чинам не выдавали. Тогда князь Сергей и его закадычный друг князь Лопухин переоделись немецкими крестьянами, разносчиками съестного (благо немецким языком Волконский владел!) и таким образом попали в Тильзит.
В первые же дни Отечественной войны 1812 г. уже в ранге флигель-адъютанта императора Александра Первого князь Сергей Волконский получил ряд наиважнейших заданий, от которых зависел исход ключевых военных операций и которые он успешно выполнил. Это были поездки в расположение полков Войска Донского, проверка готовности к обороне крепости Динабург и, самое ответственное и опасное – поездка с секретным пакетом к главнокомандующему 2-й Западной армией генералу Багратиону, находившемуся в арьергарде отступавшей российской армии. В пакете содержалось высочайшее распоряжение: идти на соединение с 1-й армией. Князю Сергею было строжайше наказано: в случае пленения пакет первостепенной важности - уничтожить!
Со свойственным ему юмором, Сергей Волконский вспоминал о бессмысленности последнего указания: ежели тебя взяли в плен, то кто же даст уничтожить пакет, а если еще не взяли, то что ж – уничтожать его с перепугу?
Нашему герою предстояло пробираться через районы и города, которые были постепенно занимаемы французами. По мере приближения к арьергарду армии, ему стали попадаться отступавшие отдельные разбросанные военные подразделения русской армии и эвакуирующиеся гражданские лица и градоначальники, которые в ужасе отговаривали гонца от продолжения пути. Скаковых лошадей стало брать неоткуда. Тогда, выбрав на основе рассказов очевидцев оптимальный маршрут, дабы не попасть в плен, и захватив извозчика, князь Сергей приставил два заряженных пистолета к голове несчастного и приказал ему скакать во весь опор через опустевшие населенные пункты. Жизненно важный пакет генералу Багратиону флигель-адъютант имератора князь Волконский доставил в срок!
Позднее оказалось, что император был так уверен в невозможности выполнения возложенной на молодого ротмистра миссии (“mission impossible!”), что в догонку ему отправил еще двоих гонцов, но уже по безопасному, обходному пути. Александр был поражен смелостью и находчивостью своего флигель-адъютанта и при следующей аудиенции ему заявил: «я убедился, что вы дельный малый... Я вас буду употреблять, служите и впредь так дельно, усердно, как вы теперь исполнили поручение». И император, и граф Аракчеев, стали часто направлять князя Сергея с поручениями разобраться в сложном военном деле, ситуации на месте, положением в отдельных частях армии, где необходимы были сноровка, сметливость и находчивость.
В середине июля 1812 г князь Волконский в составе летучего отряда своего любимого военачальника генерала Фердинанда Федоровича Винценгороде в должности дежурного штаб-офицера Казанского драгунского полка выполнял задачу нападения на тылы неприятеля. «Мы шли параллельно большой Смоленской дороге, – вспоминал Сергей Григорьевич, – и старались тревожить, где могли ... хвост французской армии».
Вскоре после Бородинской битвы летучему отряду князя Волконского распоряжением главнокомандующего было поручено как можно быстрее занять Звенигород и препятствовать передвижению войск Наполеона далее к Москве. На отряд князя была возложена очередная невыполнимая миссия: не дать возможности французам занять Москву в обход правого фланга русской армии, «держать через отряды летучие сообщения с главной армией, иметь отряды по тракту Ярославскому и Рязанскому и быть… вестником в Петербург о движении неприятеля по Московскому тракту».
С боями отступал отряд «к святой и милой для каждого русского, и в особенности в то время, белокаменной Москве», хотя французы пытались оттеснить его к Клину. Князь Сергей со своим отрядом одним из первых вступил в Москву и был потрясен видом разрушенного и сожженного города: «Развалины обгорелых домов, поруганные соборы и церкви… Вид погоревшей Москвы, поруганье, сделанное французами в храмах божьих и над стеною Кремля, были горькие впечатления и, как само собою разумеется, утверждали в каждом русском, с тем и во мне, горячее желание изгнать врага из отечества».
За это еще одно безупречно выполненное «невыполнимое задание» 23-летний ротмистр князь Сергей Григорьевич Волконский был произведен в чин полковника и был назначен командиром партизанского отряда, состоящего из трех сотен казаков. В его задание теперь входило действовать в направлении главной дороги в к Духовщине, «тревожить неприятеля в принятом им отступательном движении, уничтожать переправы, мосты и продовольственные средства и запасы, забирать пленных, одним словом, причинять ему всевозможный вред…». На Духовщине отряд Волконского, взяв в плен около 800 французов, вместе с отрядом генерала Платова участвовал во взятии Смоленска.
Вскоре отряд полковника Волконского получил новое задание и снова безупречно исполненное: «…открыл при городе Череге коммуникацию между главной армией и корпусом генерала от кавалерии графа Витгенштейна, равно был в деле на переправе неприятеля через Березину и в преследовании его от Лепеля через Вилейку до г. Вильны, за сие сражение награжден орденом св. Владимира» (послужной список князя Сергея Григорьевича Волконского).
В своих Записках обучавшийся фортификации и военному делу Сергей Григорьевич приводит собственные рассуждения и идеи по поводу организации штурма крепости, тактики наступления кавалерии, сравнивая русскую и английскую технику боя. К штурму он рекомендует «приступать тогда только, когда обстоятельствами исключительными, это необходимо для выигрывания времени и для избежания угрожающего натиска с тыла. В прочих случаях ограничиваться надо для обладания крепостью правильной осадой, при которой, смотря по состоянию крепостных укреплений и по способам, имеющимся к производству осады, можно назначить день... в котором крепость должна сдаться». В этих отрывках наглядно проявляется его талант военного деятеля и полководца.
Не только ратные, но и стратегические способности молодого полководца становились все более очевидны командованию, и князю Волконскому дают еще одно поручение чрезвычайной сложности и важности – уже во время отступления все еще могущественной армии Бонапарта. Французы бросили на Северную армию корпус маршала Удино, который теснил прусские войска. По приказу главнокомандующего русский корпус повернул назад, но его передовые отряды, «подвергались большой опасности», так как ранее «им было дано приказание сильно выдвинуться вперед и тревожить неприятеля». Где находились эти отряды было известно лишь приблизительно, шли ожесточенные бои.
Полковнику князю Волконскому было приказано организовать воссоединение авангардных отрядов и корпусов. В случае неудачи армия союзников (русские и прусские отряды) могли быть разбиты противником поодиночке и это могло повернуть ход всего сражения, а возможно и кампании, снова в пользу французов.
Задача была наисложнейшая. Полковнику Волконскому надлежало установить приблизительное местонахождение отдельных авангардных отрядов по отрывочным донесениям, составить правильный график и маршруты их движений, так чтобы они воссоединились одновременно в заданном пункте, разослать гонцов с приказами и поручениями. И это все – за три дня!
Чтобы справиться с задачей князь Сергей за трое суток не спал ни одной минуты, от напряжения – во рту ни крошки. Когда же вся работа было проделана, и гонцы разосланы, оставалось только ждать результатов. Его полк быстро продвигался по назначению, а сам полковник Волконский от перенесенного напряжения .... спал крепким сном прямо в седле, поддерживаемый с двух сторон под локти верными казаками.
Все его труды были вознаграждены. Авангардные отряды вовремя соединились с корпусом без встречи с неприятелем. 23 августа 1813 г состоялось под Берлином, французы были разбиты и отброшены за Эльбу, на следующий день было получено известие об одержанной победе под Кульмом, а время Силезская армия Блюхера одержала победу при Кацбахе 26 августа.
Не пробыв в чине полковника и года, 24-летний князь Сергей Григорьевич Волконский был произведен в генерал-майоры.
Во время недолгих перемирий военных кампаний, и по завершении наполеоновких войн князь Сергей Волконский был принят с распростертыми объятиями в лучших домах Европы. В Париже он был знаком со знаменитой писательницей госпожой де Сталь и посещал ее салон, где встречался с писателем и публицистом де Констаном.
Во время Венского конгресса генерал-майор Серж Волконский заказал свой портрет-миниатюру модному живописцу Жану-Батисту Изабэ. 
[384x439]
В мастерской художника он столкнулся с пасынком Наполеона принцем Евгением Богарне, и так с ним сдружился, что принц Евгений подарил Сержу Волконскому свой портрет кисти Изабэ. Во время посещения Лондона князь общался с представителями английской оппозиции, со своим давнишним другом лордом Робертом Уилсоном. Его считали интересным собеседником, его общества искали, к его советам и мнению прислушивались в Лондоне, Париже и Петербурге. Путешествоваший по Европе князь Сергей был так воодушевлен устоями европейской демократии, в особенности английским парламентаризмом, что намеревался глубже ознакомиться с республиканским строем правления, собирался с этой целью посетить Америку.
Некоторые исследователи, не без оснований, полагают, что во время своих путешествий по Европе, помимо удовлетворения характерной для Сержа Волконского неуемной любознательности, он выполнял тайные задания внешней разведки России. Прямых свидетельств тому нет, однако средства для путешествия, помимо матери, ему часто предоставлял зять князь Петр Михайлович Волконский, начальник главного штаба русской армии, который руководил внешней разведкой. В марте 1815 г, будучи в Лондоне, князь Сергей узнает о возвращении Наполеона во Францию (наполеоновские «Сто дней»). Узнав о том, что «чертова кукла» «высадилась во Франции» (слова лорда Уилсона), князь Сергей немедленно просит русского посла в Лондоне графа Ливена выдать ему паспорт для проезда во Францию. Посол отказывает, заявив, что генерал-майору русской армии нечего делать в занятой неприятелем стране и докладывает об этой странной просьбе императору Александру. Но император просьбу генерала Волконского (кстати, путешествующего как частное штатское лицо) поддержал. По Запискам Сергея Григорьевича заметно, что он не сомневался в положительном ответе императора.
Почему? Этого мы скорее всего никогда не узнаем с полной достоверностью. Известно только, что в занятом Наполеоном Париже князь Волконский провел всего несколько дней и вернулся в Лондон. В Записках князя есть и прямой намек на род его занятий: он был в Праиже в качестве «служебного лица» и способствовал эвакуации русских офицеров, не успевших выехать на родину. Сам Сергей Григорьевич называет четверых русских: троих обер-офицеров и придворного врача Николая Арендта, застрявшего во Франции при раненых русских военных. Он также помог выехать из Франции в Лонлон знакомой своей лондонской приятельницы Ольги Александровны Жеребцовой (и даже вывез ее драгоценности!). Возможно этим его задания в Париже и не ограничивались, и когда-нибудь откроются новые архивы, но давайте, в отличие от некоторых современных исследователей, воздержимся от бурного полета фантазии. Биография нашего героя и без этого богата событиями.
Трудно решить, какие именно факты биографии князя Сергея Волконского наиболее удивительны – его жизни с избытком хватило бы на дюжину других, но один из них, подробно описанный в его же Записках, кажется особенно невероятным и несовместимым с мировоззрением будущего «декабриста». Сергей Григорьевич горячо поддержал план своего старинного друга по флигель-адъютантству графа Александра Христофоровича Бенкендорфа не более не менее - по созданию жандармерии в России! Оба молодых героя – Серж и Алекс, как они друг друга называли, находились под большим впечатлением от пользы жандармерии во Франции. Считая графа Бенкендорфа (не без основания) обладателем «чистой души и светлого ума», князь Сергей был согласен с Алексом, полагавшим, что «на честных началах, при избрании лиц честных, смышленных, введение этой отрасли соглядатаев может быть полезно и царю, и отечеству». Алекс Бенкендорф пригласил и Сержа Волконского в эту когорту «добромыслящих», но император Александр Первый проект графа Бенкендорфа не утвердил, и осуществить ее Александру Христофоровичу удалось лишь при императоре Николае Первом.
А жаль! Получил бы тогда Серж Волконский взбучку от своего друга Алекса за идеалистические прожекты по поводу изменения государственного строя в России, и не попал бы в Нерчинские рудники! Но это была бы уже совсем другая история...
Путешествия князя Сергея еще более укрепили его в убеждении, что государственное устройство России, в особенности крепостное право в сочетании с абсолютной монархией, пагубно для ее развития, и не позволяет России занять то место в мировом порядке, которого она достойна, и которого для нее жаждал молодой генерал.
На вопрос Следственной комиссии, откуда он заимствовал первые революционные мысли, князь Сергей отвечал: «Полагаю… что с 1813 года первоначально заимствовался вольнодумческими и либеральными мыслями, находясь с войсками по разным местам Германии и по сношении моем с разными частными лицами тех мест, где находился. Более же всего получил наклонность к таковому образу мыслей во время моего пребывания в конце 1814 и в начале 1815 в Париже и Лондоне, как господствующее тогда мнение. Как в чужих краях, так и по возвращении в Россию вкоренился сей образ мыслей книгами, к тому клонящимися».
К сожалению, все эти факты блистательной биографии князя Сергея Волконского, многочисленные свидетельства его эрудиции, ума и таланта, часто игнорируется некомпетентными русскоязычными интернет-источниками. Зато вовсю тиражируется характеристика, выданная князю в своем дневнике императором Николаем Павловичем во время первого допроса после катастрофы 1825 года: «набитый дурак», «лжец и подлец»!
Помилуйте, разве к умственным способностям князя Сергея это относилось? С точки зрения монарха, любого «здравомыслящего» чиновника или профессионального царедворца человек, принесший в жертву головокружительную военную карьеру, самое привелигированное положение при императорском дворе своей семьи, богатство и, наконец, личное семейное счастье – ради каких-то вольнодумных идей, несбыточных проектов и благородных мечтаний, пусть даже на благо своей Родины, нормальным казаться не мог! Почему «лжец и подлец»? Потому что молчал на допросе, «молчал как одурелый», с ненавистью записал имеператор Николай.
И вот в декабре 1826 года князь Сергей, которому исполняется 38 лет, оказывается в Сибири. После тяжелейшего каторжного года проведенного в Нерчинских рудниках вместе с семерыми товарищами по несчастью (в том числе князем Трубецким и князем Оболенским), его переводят в Читинский острог, где условия существования были несравненно лучше. Интересно, что остальных узников, осужденных по первому разряду, в том числе и автора «конституции» Никиту Муравьева, и несостоявшегося цареубийцу Александра Поджио, отправили прямо в Читу, и они чистилища Нерчинских рудников не проходили. Видимо, злосчастная «восьмерка» состояла из самых зловредных «набитых дураков», и неизвестно, как бы им удалось этот год пережить, если бы не появление в Дантевском круге ада двух самоотверженных женщин – Екатерины Трубецкой и Марии Волконской.
Уже в Чите лишь через два года (в 1829 году) с каторжан сняли кандалы и предоставили призрачную возможность заниматься какой-нибудь камерной деятельностью – садоводством, ручным трудом.Чем же мог заняться бывший князь, блистательный офицер и полководец, а теперь - каторжанин, после того как с него сняли кандалы? Как мог он применить, казалось, совершенно бесполезные знания и прежний жизненный опыт в остроге, чтобы облегчить свою участь, жизнь последовавшей за ним молодой супруги, а затем и родившимся уже в следующем каземате - Петровском заводе, детям Мише и Нелли?
И тут князь Волконский проявляет себя с совершенно неожиданной стороны! Видно сказались уроки аббата – терпение и системное научное отношение к любому поприщу. Добавить к этому личные качества Сергея Григорьевича – он обладал неунывающим, любознательным, увлекающимся характером неисправмого оптимиста - и формула выживания в экстремальных условиях налицо.
Одним из самых трогательных примеров эпистолярного жанра, с моей точки зрения, можно считать переписку супруги князя Сергея Марии Николаевны с родственниками мужа – свекровью Александрой Николаевной, золовкой Софьей, невестками Варварой Репниной и Зинаидой Волконской, племянницей Алиной Волконской, из Читинского острога. Напомню, что переписка Маши со своим собственным семейством Раевских, не простившим ей отъезда к мужу в Сибирь, была спорадической и ограничивалась сестрами и редкими письмами отца. Никакой практической помощи семья Раевских оказавшейся в Сибири дочери не оказывала, проявляя удивительную черствость и недостаток христианского прощения и сострадания.
Необходимо пояснить, что самому Сергею Григорьевичу писать письма не разрешалось в течение 11 лет после осуждения, поэтому всю переписку вела Мария Николаевна (как созвучно сталинской формулировке веком позже - «десять лет без права переписки»!)
Что поражает в этих письмах Маши к Волконским, помимо нежного выражения благодарности и любви и различных просьб и бытовых пожеланий касательно облегчения их с Сергеем положения в остроге, так это диапазон литературы, которую она просит прислать. Рядом с французскими книгами и журналами, нотами (княгиня Зинаида Волконская в качестве сюрприза привязала к карете уезжающей в Сибирь Марии так называемое пирамидальное пианино) и словарями, что вобщем-то неудивительно, соседствуют учебники по растениеводству, садоводству, табаководству, энтомологии. Она также просит свекровь прислать различные семена и передает список.
Дело в том, что неугомонный и деятельный князь Сергей затеял постройку теплиц, чтобы снабжать любимую супругу, а затем и детей свежыми овощами и фруктами. Жена Мария вначале скептически относившаяся к затее, и смеявшаяся, что муж заполонил ее комнату в купленном ею доме в Чите, горшками с самыми разными ростками, «которые плохо идут», позже с гордостью докладывала свекрови, что князь Сергей собирает прекрасные урожаи.
Маша писала свекрови 5 июля 1829 года из Читинского острога: «здоровье вашего сына очень хорошо, он много занимается своим садиком, нашим домашним хозяйством, словом – всем. Я ни во что не вмешиваюсь – и все для меня готово, словно чародейством, как и в былое время». В этом казалось бы незначительном отрывке, много важных деталей. Во-первых, он свидетельствует с какой заботой князь Сергей всегда относился к жене – и раньше, до ареста, когда у нее было готово все, чего она бы ни пожелала «словно чародейством», а во-вторых – о его успехах в затеянном, казалось бы безнадежном новом поприще.
«У меня есть цветная капуста, артишоки, прекрасныя дыни и арбузы, и запас хороших овощей на всю зиму. Надо видеть как доволен Сергей, когда приносит мне то, что взрощено его трудами. Прошу вас, милая матушка прислать ему Альманах опытного садоводника Туэна с дополнениями до последних лет и приложить, главное, атлас, а также Огородник Левшина и другие его сочинения по садоводству», писала 7 Сентября 1829 года Маша секрови из Читы.
Трогательно читать, как тот, кто еще совсем недавно дарил молодой супруге бриллиантовые и рубиновые гарнитуры, меха и дорогие безделушки, теперь с не меньшей радостью приносил ей выращенные своими руками капусту и артишоки.
В том же письме свекрови от 7 сентября 1829 года Маша описывает как князь Сергей вырастил прекрасный урожай табака, но вот что потом с ним делать было неизвестно, и тут же просит от имени мужа прислать учебник по производству сигар: «Сергей... очень благодарен вам за хлопоты, которых вам стоило отыскание сигар для него. Он сделал опыт разводки табака из семян, присланных вами и они взошли на славу. Рос стебля и размер листьев так же хороши, как на американских плантациях, но мы не умеем обрабатывать их для употребления. Сергей просит вас, милая матушка, прислать ему следующие книги: Наставление о разведении табаку и приготовлении онаго, Г. Ливотова, 1810 и Наставление о разведении и обработовании табака Д.Готгарда, перевод Жунковского, 1812».
На самом деле курительный табак был чрезывачайно важным для каторжан продуктом. Его употребляли не только для удовольствия, но и обкуривались, чтобы уничтожить нательных насекомых (вшей и блох), к которым бывшие аристократы конечно же привыкнуть не могли. Иначе им приходилось обтираться скипидаром, и кожа с них сходила лоскутами! Табак свекровь Маши прилежно высылала, но его расхищали по дороге в почтовом ведомстве, так что новое предприятие князя Сергея было делом первостепенной важности.
Надо отдать должное княгине Александре Николаевне Волконской – все заказы невестки выполнялись ею беспрекословно и педантично. Притом ей доставляло особое удовольствие самой ездить по лавкам, покупать, упаковывать и отправлять покупки любимому сыну и невестке.
Позднее уже в Петровском заводе, особенно после рождения сына Михаила и дочери Елены (родившаяся в Чите в 1830 году дочь Волконских Софья к несчастью не прожила и дня) князь Сергей расширил свои теплицы и оранжереи, и ему стал помогать давнишний друг по Южному обществу и родственник жены Александр Викторович Поджио. Мария Николаевна писала Волконским, что если Поджио работает по вдохновению, то Сергей все доводит до конца упорством и терпением. Плодами оранжереи теперь пользовались многие каторжане. Внук Сергея Григорьевича Сергей Михайлович Волконский писал, что слава теплиц его деда была жива в Сибири до самого конца века!
В Петербург посыпались жалобы дам, и было выдано разрешение окна прорубить. Маша с гордостью сообщала свекрови, что Сергей взял всю реорганизацию их камеры на себя и получилось очень уютно, даже непохоже на тюрьму: «В комнате сухо и температура хорошая. Сообщаю вам все эти подробности, потому что знаю, как это вам интересно ради Сергея и меня. Он положил много труда на нашу незатейливую меблировку, все сделано со вкусом, так что забываешь, что это жилище — ничто иное, как тюрьма» писала Маша свекрови 30 октября 1831 года из Петровского завода.
В Петровском заводе на свет повились Михаил Сергеевич (1832) и Елена Сергеевна (1834) Волконские.
[472x700]
Добросердечный комендант Станислав Романович Лепарский разрешал каторжанам посещать камеры друг друга, сам часто заходил играть в шахматы. Собирались чаще всего у Волконских. Мария Николаевна играла на пианино и пела, а Сергей Григорьевич был замечательным рассказчиком и прекрасно декламировал стихи.
В 1835 году Сергею Волконскому с семейством в знак уважения последней воли скончавшейся матери, обергофмейстерины императорского двора Александры Николаевны, по высочайшему повелению было разрешено выйти на поселение. Однако «освобождение» было омрачено двумя обстоятельствами: слабым здоровьем детей и стесненным финансовым положением.
Волконские долго боролись за право поселиться в селе Урике, Иркутской области, рядом с декабристом доктором Фердинандом Богдановичем Вольфом, хотя по высочайшему повелению князя Волконского с семьей намеревались поселить в полной изоляции от остальных ссыльных.
После смерти Александры Николаевны Волконской и отъезда за границу сестры Софьи материальные обстоятельства князя Сергея и его семьи стали критическими. Государственного пособия и денег, присылаемых с седьмицы его имений, которые полагались жене и весьма сомнительными способами управлялись ее братом Александром Николаевичем Раевским, не хватало.
Сергею Григорьевичу надо было найти способ содержать жену и малолетних детей в определенном достатке, а ссыльно-каторжным было дозволено заниматься исключительно земледелием. И вот потомок Рюрика, герой отечественной войны, блистательный полководец Сергей Волконский взял полагающийся ему надел земли, нанял мужиков, выписал соответствующую литературу и поставил «дело» на научную основу. В его библиотеке в доме-музее в Иркутске хранится огромная коллекция книг по сельскому хозяйству. То, что бывший князь Волконский не чурался работы на земле свидетельствует о его преданности семье, интеллигентности, истинном аристократизме и пренебрежении к мнению обывателей – а эти его черты были известны с молодости. Князь Сергей Михаилович Волконский, внук декабриста, в своих семейных воспоминаниях утверждал, что Сергей Григорьевич во многом повлиял на «уход в народ» графа Льва Николаевича Толстого, с которым встречался в конце 50-х гг после ссылки.
Хлебопашество Сергея Григорьевича, как ранее и его растениеводство, оказались на редкость удачными. Урожаи были хорошими и материальное положение семьи стало резко улучшаться. По свидетельствам собранным краеведом И. Ивановым, он «разрабатывал новую землю и покупал готовую, всего имел до 30 десятин. Выезжал в Иркутск и Оек … в тарантасе на тройке. Имел повара, много мужской и женской прислуги для скотного двора и прачешной, у него было более 20 лошадей, много коров, свиней, а преимущественно коз (яманов). На лошадях пахали, а зимою отправлял под извоз».
Но это еще не все! Князь Сергей научил Урикцев... печь вафли! Вот бы удивились столичные гурманы, чем баловали своих детей Урикские крестьяне. Сергей Григорьевич сам приготовлял для вафель (крепель) специальные узорчатые формы и сам их пек. Сначала вафельницу нагревали в печи, потом заливали тесто (мука с водой, немного меда и масла), зажимали и опять отправляли в печь. Самый распространенный рисунок формы - герб Российской империи. Но были также кресты, цветочные узоры, рыбки, простые точки и кружочки.
Кстати позже и другие ссыльнопоселенцы занялись «делом» - золотоискательством (Александр Поджио) и даже мыловарением (Горбачевский), но неудачно.
Первое впечатление от сельскохозяйственной деятельносьти князя Волконского, - это удивление: как мог добиться таких коммерческих успехов воин-аристократ? Но если ратные дела и были всегда одним из наиважнейших занятий рода Волконских, то не надо забывать, что они были и одними из самых крупных российских землевладельцев, то есть рачительное отношение и забота о земле у Сергея Григорьевича были в крови.«Труд есть доброе дело,— отмечал Волконский в одном из писем,— в особенности когда дает способ обеспечить свой быт и способствует быть полезным и другим».
Сергей Григорьевич в институте аббата Николя был обучен математике и фортификации. Поэтому он смог сам спроектировать и руководить постройкой большого особняка в Урике. Дом был двухэтажный, «громадного размера» и «находился на той же местности, на которой были дома Муравьевых и Вольфа. Все три дома стояли в одном порядке, разделенные отдельными заплотами, в которых были сделаны, для сквозного прохода, калитки, так что муравьевские гости или Волконского и они сами переходили друг к другу внутренними комнатами». «При доме насажен был сад, ... много служб, амбаров». Этот дом Мария Николаевна так полюбила, что просила Сергея Григорьевича перенести его как есть позже в Иркутск в 1845 году, что он и сделал – бревнышко к бревнышку.
Кроме того, Сергей Григорьевич сам спроектировал и руководил постройкой для семьи дачи в Усть-Куде, в 10 верстах от Урика, на правом берегу Ангары, которую называли «Камчатником». Летом там всегда проживала Мария Николаевна с детьми, часто наезжали другие ссыльнопоселенцы: Трубецкие, Муравьевы.И.Иванов писал о князе - «...дача устраивалась под его надзором, и он разбивал природный березняк дорожками, в природных каменных глыбах устраивал диваны, скамейки и разные сиденья на два, на три человека и окрашивал эти природные седалища красками».
Кстати, по свидетельству того же Иванова, Сергея Григорьевича в Сибири все продолжали величать князем, хотя он этого звания и был лишен. Видимо уважение к человеку, равно как и его достоинство государственным указом изъять невозможно!
Отзывчивый и чуткий, князь Волконский всегда находил время и средства помогать как товарищам по ссылке, так и местным жителям. По свидетельству сына Михаила Сергеевича, он был «ближе к рабочему люду, это была, можно сказать, его слабость; он входил в подробности занятий крестьян, их хозяйства и даже семейной жизни; они обращались к нему за советом, за медицинскими пособиями, за содействием». Так, например, он «по просьбе крестьян ездил в Казенную Палату хлопотать о неправильно назначаемых по очередям в солдаты» и для этого собрал и юридическую литератору в своей библиотеке.
Вот где сказались навыки строгого пансиона аббата Николя – к любому делу подходить с терпением и профессионализмом! Терпение терпением – но ведь и талант нужен недюжинный, и знания!
Apropos о знаниях. Сергей Григорьевич был очень начитан, как я уже отмечала, собрал отменную библиотеку, и если не работал в поле, то вечно носился с неизменной книгой в руках (и искал очки, которые часто бывали у него на лбу!). Прямо по Маяковскому: «землю попашет, попишет стихи». Стихов ссыльный князь не писал, но воспитанием и образованием детей он и Мария Николаевна занимались очень серьезно, особенно, конечно, по тем временам, образованием сына Михаила. До поступления Миши в гимназию ему преподавали дома жившие поблизости друзья семьи и родственники.
Братья Йосиф и Александр Поджио, которых Миша и Нелли называли дядьками (Йосиф был женат на двоюродной сестре Марии Николаевны) и обожавший Мишу его тезка и давнишний друг Сергея Волконского по кавалергардской юности Михаил Сергеевич Лунин, преподавали иностранные языки и математику, музыку, а отец преподавал детям литературу. Кстати заядлым книгочеем, проводившим за чтением целые ночи, был в свое время и отец Сергея Волконского князь Григорий Семенович.
Интересно, что между друзьями Сергеем Волконским и Михаилом Луниным по поводу воспитания Миши Волконского возникли серьезные разногласия. Мишель Лунин, в отличие от своего друга Сержа, возможно в силу того, что не успел обзавестись семьей, или своего бунтарского характера, так и не угомонился и не остепенился, не смог адаптироваться, найти какое-то новое место в жизни в Сибири, найти себе применение. Он все время лез на рожон, продолжал «революционную» деятельность, хоть и всего лишь на словах, и отправлял письма-памфлеты на правительство сестре Екатерине Уваровой в Берлин, прекрасно зная, что эти письма перлюстрируются.
Почему-то запоздалую браваду и бретерство Лунина принято превозносить и считать признаком какой-то особой его храбрости. Храбрости, возможно, но уж точно не ума, да простит меня Михаил Сергеевич! Я придерживаюсь того мнения, что способность к адаптации и к условиям жизни во благо других – признак интеллекта, и здесь Сергей Григорьевич – непревзойденный авторитет.
Между прочим, когда Лунина вторично арестовали и отправили в Акатуйскую крепость, где он и погиб, он тем самым поставил под угрозу всех других обитателей маленькой урикской колоннии «декабристов». Многие ссыльные спрятались, другие стали уничтожать какие-то документы. Единственным, кто вышел к жандармам спорить и защитить друга, снабдил его одеждой и деньгами и проводил в печальный путь, был Сергей Волконский. Вот это - настоящее мужество и благородство!
Так вот Лунин советовал, что в воспитании Миши Волконского акцент необходимо делать на физических упражнениях, охоте и спортивных играх. Сергей же Григорьевич, сам – бывший повеса и «проказник», считал, что элемент морального воспитания не менее важен, чем физическое или интеллектуальное развитие.
С этой целью в 1844 году Волконские пригласили польского ссыльного дворянина пана Юлиана Сабинского заняться домашним воспитание Миши. Вот как это описывает сам пан Сабинский: «В дороге с Волконским, а здесь (в Урике – Н.П.) с обоими супругами мы много говорили о воспитании. После ужина он (Сергей Григорьевич) долго заполночь задержался в комнате, где я должен был ночевать, обсуждая со мною разные обстоятельства столь важного предмета. Он познакомил меня с главнейшими чертами характера своего сына, особенными склонностями, не умалчивая и о некоторых недостатках. Мы разбирали, какие средства могут быть самыми действенными для развития первых и исправления последних, какое для этого мальчика может быть направление сообразно настоящему положению родителей, их желаниям и месту, какое их сын может занимать в обществе.»
Очень интересный отрывок. Почему-то сейчас принято считать, что воспитанием детей занималась исключительно Мария Николаевна, а Сергей Григорьевич в это время со склокоченной бородой и граблями в руках носился с мужиками по полям. Пан Сабинский свидетельствует как тщательно занимался Сергей Григорьевич воспитанием сына, как он всегда надеялся, что Мише впоследствии удасться занять то место в жизни, которое ему было уготовано наследием отца. Так и случилось. Михаил Сергеевич Волконский при императоре Александре Втором стал членом государственного совета и товарищем министра просвещения России.
Все это будет впереди. А пока в Иркутске Миша Волконский заканчивает гимназию с золотой медалью, но как сыну ссыльно-каторжного ему не позволяют продолжить обучение в университете, и его принимает в должность чиновника по специальным поручениям губернатор Николай Николаевич Муравьев-Амурский.
Миша проявил себя сразу же дельным работником, и его стали часто отправлять в экспедиции, в том числе и на Камчатку, укрепляемую новыми фортификациями. Он был послан осматривать поселения на реке Мае и делать обследования тракта от Якутска до порта Аян на Охотском море, а также - на Амур для предварительных работ по устройству первых крестьянских поселений вдоль течения реки.
Именно с вопросами фортификации Камчатки и присоединения Амурской области связан очень интересный и таинственный эпизод из Сибирского этапа биографии князя Сергея Григорьевича. Приблизительно в это же время князь Сергей стал отправлять письма ... кухарке своего друга и крестного отца Миши Ивана Пущина, некоей Матрене Мешалкиной. К тому же эти письма в Ялуторовск отправлялись им не регулярной почтой, а исключительно с оказией. «Ты желаешь знать, что происходит у нас на Востоке» - пишет князь Сергей Матрене Мешалкиной, - «плавание началось 17 мая… плавание и сношение с туземцами благополучное. Дай бог полного успеха предприятию, великого последствиями…», - пишет он с восторгом кухарке друга.
Конечно же понятно, что настоящим получателем писем был сам Пущин. Но к чему вся эта таинственность? Дело в том, что писал князь Сергей о секретных военных укреплениях и фортификации Амура и Камчатки. И тем не менее губернатор считал необходимым посвятить бывшего смертника и нерчинского каторжанина Сергея Волконского в государственные тайны. С какой целью?
Я не любительница фантазировать по поводу исторических событий без серьезных на то оснований, но по посланиям ссыльного князя кухарке Пущина очень похоже, что фортификационный опыт и инженерные знания Сергея Григорьевича были востребованы губернатором Муравьевым. В письме посланном в Ярутоловск руками инженерного офицера Рейна, Сергей Волконский пишет, что Рейн был послан «с разными прожектами укрепления и защиты Камчатки и нового берега, занятого от устья Амура — от вражеских покушений» и добавляет, что в связи с оборонительной работой на Камчатке «неприятель ничего не предпринимает, а на будущий год — милости просим, лишь бы все предположения были одобрены в Питере».
В следущем письме, переданным эстафетой Матрене Мешалкиной, Волконский пишет «…Камчатке, полагаю, что с сильною волею, может быть дана сильная оборона. Честь и слава Завойко и всем защищавшим, но честь и слава Николаю Николаевичу (Муравьеву-Амурскому), предусмотрением своим и даже на собственную свою ответственность взяв отправление слабых средств столь много, помогших к обороне Петропавловска».
В этих словах звучит такая уверенность и знание деталей проекта укрепления Камчатки, которые могли основываться только на непосредственном знакомстве со всеми проектами обороны Камчатки и только что присоединенного Амура, и личном в них участии.
Удивительный факт! Каким же благородством и любовью к Родине надо обладать, чтобы после 25 лет каторги и ссылки не озлобиться, подобно Лунину, не уйти полностью в заботы о семье, подобно Трубецкому, не вести умозрительную жизнь стороннего наблюдателя, подобно Пущину, а все время находить в себе силы, желание и энергию для применения своих многочисленных талантов и эрудиции. И не только для себя и для своей семьи, но самое главное – для горячо любимой Родины.
Когда князь Сергей с семейством после амнистии вернулся, как тогда говорили, «в Россию», он принялся за свои знаменитые Записки с тем же юношеским задором, сопровождавшим его всю жизнь.
Большая часть его Записок посвящена ратным подвигам своей юности во благо Родины. Круг замкнулся. Но об этом – в следующем очерке.
Я придерживаюсь того мнения, что способность к адаптации и к условиям жизни во благо других – признак интеллекта, и здесь Сергей Григорьевич – непревзойденный авторитет.И я с вами полностью согласна. Храбрость в сочетании со способностью к адаптации приносит намного больше пользы и самому человеку, и его окружению, чем храбрость, рвущаяся напролом:)