Сегодня день рождения одного из моих любимейших писателей Ивана Бунина... Вот нашел довольно интересную статью, хочу поделится... Давайте помянем сегодня последнего русского классика...

[468x636]

22 октября - день рождения Ивана Алексеевича Бунина. Он появился на свет в один год с Лениным, а умер в год смерти Сталина. Всю жизнь с лютой ненавистью относился к делу рук пролетарских вождей. В литературе напрочь отрицал символизм и прочие новаторские изыски, за что его при жизни нарекли рыцарем русской классики.  

Блок считал Бунина лучшим современным поэтом. До революции он дважды получал Пушкинскую премию и был избран почетным академиком, хотя за плечами имел всего лишь четыре класса гимназии. В 1920 году эмигрировал во Францию, где и умер. Первым из русских писателей был удостоен Нобелевской премии “за строгое мастерство, с которым развивает традиции классической русской литературы”.

ВОЖДЬ И ИНТИМНЫЕ ТАЙНЫ

Сталин нажал блекло-желтоватую кнопку звонка, выточенную из слонового бивня. В кабинет, заполненный ароматом табачного дыма “Герцеговины Флор”, бесшумно вошел Поскребышев.

- Берию ко мне! Книгу доставили?

- Так точно, товарищ Сталин! Разрешите принести?

Через полминуты помощник положил на стол хозяину небольшую книжицу в бордовом переплете - изданный за бугром томик “Темных аллей”. Вождь неловко перелистнул ее усохшей рукой и открыл лежащую на столе папку. В ней было всего два листа с донесением начальника 1-го Европейского отдела НИКД СССР Козырева, который докладывал о письме своего сотрудника Гузовского: “Случайно оказавшись в одном обществе, я познакомился с известным писателем Буниным... Сообщаю содержание моей краткой с ним беседы. Бунин сказал мне, что он окончательно утвердился в Париже и, несмотря на скверные материальные условия, “сдыхаю с голода”, продолжает пописывать, кое-что перерабатывать старое и кое-что переиздавать.

Большие надежды возлагает на Америку, так как-де, мол, не вправе расcчитывать на “удовольствие издать свои произведения в СССР”. “К слову сказать, - заявил Бунин, - весьма огорчен, что мои произведения издаются в Москве “Огизом” как посмертные. Кричать о том, что я еще жив, стал слабоват голосом и к тому же я эмигрант”. Исподволь известно, что Бунин крепко “полевел”, тоскует по родине, втайне мечтает о том, что наступит час, когда его пригласят домой... С еще большим обнажением трактует сексуальные темы...”

Действительно, любовь и страсть во всех их проявлениях с некоторых пор стали главным содержанием жизни и творчества писателя.

В донесении посольского филера Сталин подчеркнул синим карандашом “сдыхаю с голода”, “к тому же я эмигрант” и дважды подчеркнул “с еще большим обнажением трактует сексуальные темы”.

В это время Поскребышев доложил о прибытии Берии.

- Что сделано для возвращения Бунина? - резко спросил Сталин, и Берия, вмиг оценив, что хозяин не в самом лучшем расположении духа, ответил по-грузински, что всегда расслабляло Сталина: работа продолжается, и, если бы не эти две лесбиянки, “объект К” (в чекистских документах Бунин проходил под кодовым названием “Князь” или просто К. - М.З.), уже давно был бы доставлен в Москву, но они все карты путают.

Из дальнейшего разговора можно было сделать однозначный вывод: собеседники прекрасно осведомлены, в мельчайших подробностях, об интимной жизни русского писателя.

 ГРАССКИЙ ЧЕТЫРЕХУГОЛЬНИК

Миллионы миллионов томов нынешней сексуальной литературы, так обильно заполнившей мир, никогда даже близко не смогут встать со ста страничками “Темных аллей” - грамматикой, алгеброй, геометрией, гимном, симфонией, одой человеческой любви, простой и одновременно возвышающей. Вдохновила Ивана Алексеевича на эту лебединую песню последняя в его жизни любовь - Галина Кузнецова.

Бунину по жизни нравились очень многие женщины. Он влюблялся горячо, страстно, с удалью и бесшабашностью. Впрочем, так же легко, по-барски и бросал “чудные создания”.

С Верой Муромцевой Бунин познакомился в самом начале минувшего уже века в доме писателя Бориса Зайцева. Они много путешествовали по Европе, побывали в Турции, Египте, Иерусалиме. Жили гражданским браком. Обвенчались лишь в эмиграции.

Скажем прямо: Вере Николаевне в супруги достался не просто человек с тяжелым характером, но еще и закоренелый эгоист, упивавшийся самим собой, ради своих, зачастую ничтожных, мелочных желаний не останавливающийся ни перед чем. (В голодные годы мог запросто проникнуть на кухню, съесть все бутерброды, для гостей заготовленные, а потом закрыться в кабинете и писать о пламенной любви к человечеству.) Когда муж привел в дом любовницу, которая была на 20 лет моложе Веры, и они запросто обсуждали при ней амурные свои дела, Муромцева даже не сильно и возмущалась. Другая бросила бы старого ловеласа, по всякому поводу ругающегося матом, как матерится сапожник, отбивший себе палец молотком, но она отдавала себе отчет: живет с гением, поступки которого не всякий ум поймет, тем более - оправдает. А Бунин не раз витиевато, но напористо и страстно доказывал ей, что в силу исключительности своей имеет право на две, даже на три любви одновременно.

Единственное, что в нелепой ситуации выторговала себе Муромцева, - так это разрешение Бунина на поселение к ним начинающего писателя из Риги, бывшего докера Леонида Зурова, добиться чего не составляло такого уж большого труда. В доме Буниных - старой двухэтажной вилле “Бельведер”, прилепившейся среди горы высоко над Грассом, - вечно находились постояльцы.

Приглашая прибалта, Вера не намеревалась отомстить мужу за демонстративную измену, но получилось именно так. Со стороны Веры к Зурову возникла какая-то глупая и безотчетно-животная страсть. Постепенно он превратил добрую, интеллигентную и воспитанную женщину в свою рабыню: садистски издевался над ней, мог избить за малейшее непослушание, и Вера ходила с синяками на лице. А Бунин терпел Зурова как наказание для Веры, которая посмела (!) телесно ему изменить.

В доме царила столь напряженная, нервная обстановка, что, казалось, чиркни спичкой - и все взорвется к чертям собачьим. Однако судьбе было угодно еще больше усложнить жизнь грасской четверки. Ресторанная певица Марга отбила у Бунина Галю. Уличив “барышень” в лесбийской связи, Иван Алексеевич, кипя негодованием, их выгнал. Те уехали в Германию, но, когда началась Вторая мировая война, вернулись в “Бельведер” и достаточно сносно по военным временам кормились на деньги Бунина. Чтобы не расставаться с Галей, любовь к которой для него была сродни последней вспышке окончательно гаснущего костра, писатель терпел столь странные отношения.

И тем не менее, как только закончилась война, Галя и Марга уехали сначала в Канн, потом в Америку. Там обе работали переводчицами при ООН и больше с Буниным не встречались. Умерли женщины в один год с разницей в несколько месяцев.

 В ЖИВЫХ МОЖНО ОСТАВИТЬ

После “Окаянных дней” Сталин отнес Бунина к разряду особо паскудных врагов советской власти. Когда в 1929 году у Бунина появились “Избранные стихи”, Сталин прочитал их на одном дыхании. Потом перелопатил Ходасевича, Степуна, Набокова, Пильняка, Цетлина, Черного - словом, всю зарубежную критику о поэте (на сей счет есть неоспоримые доказательства: книги Бунина и о нем из сталинской библиотеки густо испещрены синим карандашом вождя) - и укрепился в мысли, что Бунин действительно величайший русский литератор. А поскольку он перестал лезть в политику, то в живых его можно оставить. Пусть творит.

Доброе отношение коварного тирана к Бунину длилось, однако, недолго - до того момента, когда вождю стало известно, что Нобелевский комитет решил присудить русскому эмигранту премию. Это был уже крупный политический демарш. Послу в Швеции Александре Коллонтай полетела шифровка: предпринять все меры, чтобы награждение не состоялось.

Перепуганная “товарищ посол” мощно употребила свои связи (весьма, заметим, немалые), но ничего добиться не сумела. В жутких предчувствиях лихорадочно настрочила Сталину: “Присуждение это носило весьма случайный характер. Во всяком случае, швецпра (шведское правительство) бессильно предотвратить этот шаг международного комитета... Я имела частную беседу с минпросвещения на этот счет, но он... объяснил мне, что комитет не поддается никакому воздействию, что “старики” строго оберегают свою независимость от влияний на них со стороны правительства... Я, во-первых, указала на то неблагоприятное впечатление, какое вообще произвело избрание Бунина предметом премий; во-вторых, если уж кабинет не мог этому помешать, я попросила, по крайней мере, воздействовать на прессу с тем, чтобы приезд Бунина не принял бы под воздействием враждебных к нам элементов белой эмиграции характер политической кампании против Союза...”

Читая сумбурное донесение, Сталин со злостью думал о бестолковости и трусости Коллонтай. Вот выдернуть ее сейчас из жирной Швеции и на лесоповал отправить. Да что толку. Бунин все равно нобелевским лауреатом будет, потому что рядом с ним в литературе, к сожалению, поставить некого. Ну не Пешков же, “сраный Горький”, годится для такой роли...

 БОГ - С БОЛЬШОЙ БУКВЫ

Вилла “Бельведер” на долгие годы превратилась в объект пристального внимания со стороны советских спецслужб, изучения через цейсовскую супероптику и подслушивающие устройства. Обо всех любовных приключениях и злоключениях Бунина Сталин был информирован, как уже говорилось, до отвращения обстоятельно. Каждое донесение из Франции, касающееся писателя, он внимательнейшим образом прочитывал и приказывал затем Поскребышеву уничтожать бумаги. Вождь не желал, чтобы о его личном интересе к ширинке великана знал еще кто-нибудь. Работа по возвращению Бунина в СССР меж тем не прекращалась.

К Бунину был послан со “спецзаданием” молодой и дикорастущий советский писатель Константин Симонов. Перед тем как поговорить с живым классиком, личный сталинский порученец пообщался с Верой Николаевной. Потом они с Буниным надолго уединились. О чем говорили - слышно не было. Лишь последняя фраза Ивана Алексеевича стала достоянием домочадцев: “Не знаю и знать не желаю, как вы пишете слово “Бог”. Я всю жизнь его писал с большой буквы и до гробовой доски не изменю этому правилу!”

Когда Симонов уехал, Бунин сказал жене, глядящей на него молящим взором:

- До тех пор, покуда в России правят такие субъекты, как этот, я туда не поеду! И не уговаривай меня!

Михаил Захарчук

P.S.Бунин сейчас у нас едва ли не самый издаваемый классик. Тем не менее полного собрания его сочинений до сих пор нет. Большая часть архива писателя находится в английском городе Лидсе. К тому же в соответствии с завещанием Бунина и его супруги архив можно обнародовать лишь в конце ХХI века.

http://mirnov.ru/arhiv/mn878/mn/19-1.php

Будучи в Прибалтике, Иван Алексеевич увидел каменные кресты на могилах тевтонских рыцарей. Такой крест поставлен и на могиле И.Бунина. Друг семьи Зуров прислал из Изборска (рядом со Псковом) открытку с изображением такого креста. Художник Бенуа нарисовал этот крест по желанию Веры Николаевны для мастера каменных дел, который сделал по этому рисунку надгробье на могиле Бунина. Внутри ливонского креста – крест православный. 

[375x500]

За 37 лет до своей кончины, в 1916 году, Иван Алексеевич написал вот это стихотворение:

Настанет день – исчезну я,

А в этой комнате пустой

Все то же будет: стол, скамья

Да образ, древний и простой.

И так же будет залетать

Цветная бабочка в шелку,

Порхать, шуршать и трепетать

По голубому потолку.

И так же будет неба дно

Смотреть в открытое окно,

И море ровной синевой

Манить в простор пустынный свой.

[500x373]