Школа, куда я попала в незабвенном 1998 году волею случая, была обычной сельской школой, коих много в нашей громадной стране. С той лишь разницей, что стояла она около трассы, ведущей с западных окраин нашей страны в Санкт-Петербург, а потому вездесущее начальство любило наезжать в нее с ознакомительными визитами. Визиты те были кратковременны, заканчивались хлебом-солью с местных полей, и довольные проверяющие уезжали, напившись, наевшись от пуза, а заодно восхитившись чистотой и уютом сельской глубинки.
        И все бы ничего, но тамошняя директриса захотела сделать в школе музей. Мол, школа у дороги, надо же чем-то блеснуть перед проверяющими! А надо заметить, энергии она была необыкновенной. Даром что ее детство прошло в военной Германии, куда она в 1941 году годовалой девочкой была вместе с матерью отправлена на работы. Понятно, что никаких работ она не делала, мать ее трудилась на немецком подворье, и не только сохранила дочку, но и благополучно вернулась летом 1945 года в родные места. И не просто вернулись, а ворох добра привезли, да еще переняли манеры немецкой хозяйки, у которой жили всю войну как у Христа за пазухой. И вот эта память о своем военном детстве так глубоко въелась в голову Денисовне, как фамильярно называли ее все без исключения учителя, что вела она себя примерно так, как вели оккупанты на советской земле. Любила она вызвать к себе в кабинет на беседу провинившегося учителя, отругать его от души, а чтобы тот еще пуще повинился, вдарить ему по мордАм . Рука у Денисовны была не из тщедушных, замах был царским. Зареванные сотрудницы пулей вылетали из ее кабинета и бежали зализывать телесные и душевные раны на больничный. Сама же Денисовна, как скаковая лошадь на ипподроме, неслась аллюром по школе и выискивала очередную жертву. Однажды ее взгляд наткнулся на меня. Бить меня было не за что, да и манерами я сильно отличалась от тамошних, привыкших к мордобою учителей, поэтому Денисовна смекнула, что надо идти другим путем. Она вызвала меня к себе в кабинет, вальяжно раскинула свои мощные телеса на кресле, а мне предложила встать по стойке смирно напротив и завела беседу о главном. Когда она раскрыла рот, я присела на стул, невинно посмотрела в ее очи и поняла, что она начнет размазывать младенца по полатям. Денисовна от моей наглости слегка задохнулась, потом прищурила глаза и решила пойти ферзем, т.е. главной фигурой в шахматах. Путь она выбрала сказочный, называется « пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!» Ни много, ни мало, но возжелало ее директорское величество создать в школе музей! Сказано, сделано! Но сказано ею, а сделано должно быть мною. Кто когда-то пытался собрать раритеты, хорошо знает, сколько проблем, в том числе и юридических, может встретиться на его пути. Я все это знала, а Денисовна как Царь, отдала приказ и его следовало воплотить в жизнь в кратчайшие сроки.
         Что было делать… Что, что? Иван-дурак что делал? Правильно, кликал Сивку-бурку. Я тоже кликнула. Правда, не Сивку, а своих учеников, причем от мала, до велика. А детки в сельских школах очень душевные. Вот они по амбарам помели, по сусекам поскребли и стали приносить в школу оружие времен ВОВ 1941-1945 гг. Военкрук от такой их прыти свалился с нервным приступом. По закону надлежало то оружие сдавать в военкомат. В школах оружие, даже старое, держать было категорически запрещено. Приехали вонкоматовские работники и обомлели от такого обилия разных видов огнестрела. Дети пригорюнились, когда увидели, как их трофеи уносят в машину. Первый заход завершился со счетом 1:0 не в мою пользу. Дети покумекали, в закрома полезли и вскоре пошел в школу денежный поток. Да не простой, а царский! Каких только монет не нашлось в закромах и на полях Ленинградской области! Были здесь монеты времени Павла 1, Екатерины 2 и многие другие, причем и медные и серебряные. Но маловато было находок для музея. Неуемная душа Денисовны требовала большего вклада в будущий музей.
        И вот как-то весной разговорились мы с моими школярами о том, что еще можно было притащить для будущего музея, а одна девочка из новеньких и скажи:
-А знаете, мы дом в деревне К….ово купили. Там бабушка старенькая жила, она умерла год назад. Дом стоял, стоял, родственники его продавали, но задорого. А мы приехали, они нам цену скинули, мы и купили! Дом большой, деревянный, чердак есть, а на том чердаке станок ткацкий, старинный!
-Вот это да! – загомонили дети,- неужели старинное что-то осталось?
-Правда, правда, я сама видела! – обиженно засопела Света.
-Раз видела, то проси маму, чтобы она разрешила на станок посмотреть, может и правда сгодится!- продолжила я.
-Угу! Сегодня же домой приеду и попрошу, чтобы мама вас к нам в гости пригласила.
        …Уже назавтра разрешение было дано, да все недосуг мне было смотаться в ту деревеньку. А когда весна запузырила пушистые цветы на липах, воздух стал медвяно-сладким, поля покрылись разнотравьем, я решила сходить вместе со Светой и ее двумя братиками к ним в гости.
День был солнечным, и пронзительно-синее небо шатром раскинулось у нас над головой. Мелкие пичуги стаями неслись на небольшой высоте и что-то радостно кричали на своем птичьем языке. Ошалелые мушки врезались в нас на лету, зукали рассержено, падали, потом копошились в траве, неловко поднимались и на малых оборотах продолжали свой полет. В поле стояли коровы, деловито жевали молодую траву и обмахивались хвостами. Они косили на нас ленивым взором своих громадных глаз, вываливали языки изо рта, и лизали себе мокрые носы. Идиллия! Настроение было солнечным, под стать весне. Все радовало глаз, и мир казался праздничным. До деревни было километра два от трассы, за болтовней мы и не заметили, как пришли к чистенькому крепкому деревянному дому. На невысокое крыльцо вышла мама Светы , передником вытирая руки, потом слегка поклонилась и пригласила в дом. В доме было полутемно и прохладно. Пахло печным теплом, свежим хлебом и молоком.
-Вот, молока налила в крынку, сейчас нашим, деревенским вас напою, да с хлебом, что испекла утром .
Отказываться было грех, я примостилась за стол, выпила стакан молока, съела ломоть хлеба и приступила к делу:
-Света говорила, что вы разрешили посмотреть на чердаке станок.
-А чего ж не разрешить? Разрешила! Так вы сумку свою оставьте вот тут, на стуле, ее никто не возьмет, и я вас провожу до лестницы. А дальше-то вы сами. Не люблю я под крышу лазать. Света с вами пойдет. Она и посветит, там света нет, придется лампу с собой нести.
-Хорошо!
         Все встали из-за стола, Света проворно взяла лампу на длинном проводе и пошла вперед, я семенила за нею. В углу прихожей была лестница, она вела куда-то под потолок. Света стала подниматься по скрипучим ступеням, я осторожно шла за нею. Потом она дала мне подержать лампу, а сама открыла люк, ведущий наверх.
-Острожнее там, надо было вам переодеться, запачкаетесь еще,- сказала мама Светы.
-Запачкаюсь, это точно, а что поделать!- выдала я уже с чердака, а сама осторожно стала пробираться вслед за Светой.
-Если надо будет, все смотрите, и берите все, что надо, все равно летом чердак будем разбирать и все сожжем! Нам чужое добро без надобности!- откуда-то снизу напутствовала мама Светы.
-Угу! – промямлила я и стала приглядываться к вещам, что стояли на чердаке. А добра там было немало. Света же тянула меня куда-то в угол к маленькому оконцу. Именно там, покрытый рогожей и стоял ткацкий ножной станок. Был он велик, исправен, почти черен в темноте. Но Света посветила и я увидела, что он в идеальном состоянии.
-Берем!- обрадовалась я, - остается решить, как мы его в школу привезем. Машины в школе не было, станок был велик. На себе тоже не дотащишь. Видимо это поняла и Света.
-Знаете что, - предложила она, - вот папа из рейса вернется, он сейчас в Финку уехал, я его попрошу привезти станок в школу.
-Вот здорово!- обрадовалась я.- А он согласится?
- А почему бы и нет? Он всем помогает. Поможет и нам. Это же для музея, а не прихоти ради.
-Ну и замечательно! – еще раз порадовалась я за себя, за Светиного папу, за умницу Свету, что предложила помощь. А потом осмотрелась и увидела, что на том чердаке чего только нет!
-Света, а можно мы с тобой лампу подвесим к балке, я еще здесь покопаюсь, вдруг что сгодится для музея, а ты пойдешь по своим делам. Я как все посмотрю, тебя кликну, ладно?
-Ой, я как раз обещала брату помочь уроки на завтра сделать!- обрадовалась Света.
Общими усилиями мы привесили лампу, Света умчалась вниз по лестнице, а я осталась одна на чердаке. Чердак был большим, вместительным, по углам еще кое-где висели пучки высушенных трав, вдоль стен были расставлены фанерные коробки с добром. В углу стоял сундук. Первым делом я пошла к нему. Подняла крышку, в нем лежали старые вещи. Копаться в них совершенно не хотелось. Тряпки я никогда не любила. Я осторожно прикрыла сундук, чтобы пыль не поднимать и огляделась. В самом углу позади сундука стоял маленький сундучок. Он был точь в точь как большой, тоже деревянный, да со старинным замочком. Замочек был закрыт. Я покачала навес для замка, от старости гвоздики, что его держали, ослабли и он легко вышел из пазов. Крышка поднялась и я увидела, что в сундучке были бумаги, перевязанные ленточкой из выгоревшего атласа некогда алого цвета. В душе у меня что-то замерло. Я поняла, что какие-то важные бумаги могут там быть. Скорее всего , письма. Я присела на корточки и замерла. Еще в детстве мне внушили мысль, что нельзя читать чужие письма, нехорошо это. Поэтому я не взяла пакет в руки, а все сидела и думала, что же там может быть? Сколько я так просидела, не знаю, но ноги у меня стали затекать. Я выпрямилась, на меня упала полоса света из оконца и тогда я поняла, что ничего дурного не сделаю, если одним глазком взгляну на бумаги.
        Упаковка была буро-кирпичного цвета. Когда я развязала ленточку, она легко скользнула вниз, а бумага разворачивалась со скрипом и громким шуршанием. Она была полукартонной, грубой и жесткой. Каждый следующий слой был светлее предыдущего. А потом показались письма. Почерк везде был легко читаем и одинаков. Большая часть из них была свернута треугольничками, а некоторые были в конвертах. Они были любовно сложены корешками в одну сторону. Я держала их в руках и благоговела перед теми людьми, что их когда-то написали. Я понимала, раз их сохранили, значит, они кому-то были дороги.
...............................................................................................................................................................
… Свет мой, Наташенька, как я люблю тебя, бережочек ты мой дальний, как хочу прильнуть к тебе, словно к реченьке быстрой. Наташенька, я так стосковался по тебе, уже кажется, что когда вернусь, так и не узнаю тебя. А мы наступаем, бьем фашистскую гадину, и так хотелось бы, чтобы скорее эта война закончилась. Помнишь друга моего, Сашку Пестрыкина? Его ранили, правда, легко. Он теперь в госпитале. Вот повезло! Может ему и отпуск дадут. Иногда думаю, что хорошо бы, чтобы и меня ранили, но так, чтобы легко, тогда может и свиделись бы быстрее. Да что я все о грустном! Напиши как ты, я все скучаю по тебе, свет мой, любанька моя ясная. Твой Петя.

… Наташенька, сердечко мое, мы с прорывом прошли через Днепр. Ох, и река! Я никогда такой широкой не видел. А сколько было народу на переправе! Не только наш полк шел, но и ….фронт…..( далее было вымарано цензурой)….И я получил орден Красной звезды. Ой, не узнаешь ты меня, когда приеду! Я так хочу, чтобы ты мной гордилась. Наташенька, солнышко мое, ты пишешь, что совсем обносилась. Душа моя, потрепи, сейчас я знаю всем плохо. Приеду, мы это как-то уладим. А пока на станке, что бабушка моя тебе подарила, вытки полотно, а потом сшей себе обнову. Люблю тебя, ангел мой небесный. Бежать пора. Нам идти в наступление. С приветом, твой Петя.
..............................................................................................................................................................
           Писем было много, все они были с фронта. Я перебирала их руками и в душе у меня светлело. И стало завидно Наташе, которую так любил неизвестный мне Петя. И вот ведь как нежно он ее называл! В наше время вряд ли так называют любимых. А уж жен тем более. Жены быстро надоедают. А может Петю так воспитали просто? Или нежный по натуре был? НЕ знаю, не знаю… Письма все были читаны-перечитаны. А в самом низу лежала казенная бумага. Она диссонансом выбивалась из Петиных писем. Это был лист полукартона правильной формы. И была она более светлой на фоне изрядно пожелтевших писем. Текст был написан каллиграфическим почерком фиолетовыми чернилами. Справа на бумаге значилось: Ивановой Н.И. Затем был сам текст. …..Сообщаем, что ваш муж, Иванов П.И погиб смертью храбрых при взятии Берлина первого апреля 1945 года.Похоронен у...
      И все! Больше под этой похоронкой ничего не было. Словно заканчивала она любовь некой Натальи, которой муж писал такие нежные письма. И словно читала Наташа письма мужа, а похоронку прочитала один раз, больше в ней нужды не было. Но и выбросить рука не поднималась. Так и приложила ее неведомая Наташа к своей потере на дно сундучка, и дно души своей помертвевшей…
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
-Скажите, - обратилась я к хозяйке дома, когда спустилась с чердака, - а чьи вещи там?
-А хозяйки бывшей, она старушкой была, родственники ее далеко жили, так одна и доживала в доме этом. А когда ее не стало, родственники все ее вещи снесли на чердак, что-то выбросили, что-то нам досталось, когда дом покупали.
- А вы не разрешите взять все, что может пригодиться для музея?
- Да берите, мне ничего не жалко! Все равно летом ремонт делать будем, все спустим с чердака и сожжем.
-Спасибо, тогда если разрешите, я сегодня заберу маленький сундучок.
-Да берите, не думаю, что у хозяйки было в нем что-то ценное!
-Как знать, как знать, для вас, вероятно, нет, а для нее могло…
Я снова слазила на чердак, обтерла сундучок от пыли старой тряпкой и снесла его вниз. Потом положила на дно авоськи и двинулась в сторону трассы.
         …Пройдет совсем немного времени, и в школе откроют музей народного быта. Среди вещей, что окажутся в музее, будут и письма некого Петра своей Наташе. Дети будут с любопытством рассматривать их, восхищаться их желтизной и видеть в них только историю страны. А я буду видеть в них не только историю страны, но и историю любви.