Год 1460 от Рождества Христова мало чем отличался от предыдущих, разве что в этот год родилось больше детишек в маленьком французском городишке Лионе, чем в прошлые годы. Но для семьи Мерло этот год был знаменательным. У них родилась дочь. Девочка имела огромные карие глаза, такие огромные, что они были похожи на крупные сливы, к тому же они у нее так сияли, что притягивали взоры прохожих, когда она с матерью шла на городской рынок. Назвали девочку Женевьева. Когда она шла рядом с мамой, то всегда держала ее за руку. При этом она улыбалась всем прохожим, и люди в ответ улыбались ей.
        Отец Женевьевы имел своих лошадей, и подряжался перевозить грузы. Больше Господь деток чете Мерло не дал. Так бы они и жили на те доходы, которые приносила в дом перевозка, если бы в одну промозглую слякотную осень повозку, груженую по самый верх, не занесло на повороте. Кони с перепугу всхрапнули, потом левая кобыла ударилась о дом, ее прижало грузом, она встала на дыбы, захрипела, и потянула за собой вторую кобылу. Поклажа посыпалась на землю, отец Женевьевы упал с козел и был придавлен грузом…
       Лошадей поймают около их дома, они по привычке придут к себе в стойло, поклажа будет побита почти полностью, а отец Женевьевы будет лежать на мостовой с раздавленной грудью и исходить кровью. Умрет он скоро, не приходя в сознание. Так Женевьева с матерью останется совершенно одна. К этому времени ей будет 13 лет. Чтобы как-то свести концы с концами они сначала продадут лошадей, потом повозку, а потом пойдут на рынок искать любую работу.
       Аббат Жюв прибыл в Лион, получив назначение из еще более маленького городка. Поэтому ему нравилось ходить по улицам в свободное от нелегкой службы время и рассматривать дома и людей. А служба его и впрямь была нелегка! Он состоял в штате Великой инквизиции. Ему надлежало быть бдительным, очищать каленым железом общество от крамолы, вести всех к Господу. Но как же были глупы люди! Они не видели, что он хочет им блага, они попросту боялись его. Многие опускали глаза и старались перейти на другую сторону улицы, если видели его издалека в черной сутане. Покупатели на рынке испуганно замолкали, если он приближался к ним. А он вытягивал шею, чтобы все же хоть что-то услышать из их разговора. Он был высок, худ, лицо его было вытянутым, высокий лоб выдавал в нем умного человека. Каштановые волосы волнами ложились на плечи, не портила его даже скуфейка. Портили его только глаза: они были колючими, пронзительными, скрывались под нависшими бровями и смотрели на человека изучающее-внимательно. Он имел привычку идти по улице, опустив глаза, а потом внезапно поднимать их на прохожих и пристально их разглядывать, словно гипнотизируя. Люди от неожиданности шарахались от него, а он думал, что в их голове таятся черные мысли, что неплохо в дом к таким людям прислать стражей Святой инквизиции или, на худой конец, ждать доноса на таких людей. Тогда он разворачивал бурную деятельность, спина его распрямлялась, он становился еще выше. Руки сами собой сжимались в кулаки, он суетливо перебирал ими и жаждал наказать виновных. Глаза начинали метать искры, и он сам себе казался великим и мудрым человеком.

        В лето 1960 года от рождества Христова у четы Вальдерман родилась девочка, она была наделена от природы громадными карими глазами и очаровательными губками, которые сами собой растягивались в улыбке. Назвали ее Евгенией, Женей. Странным было то, что на теле девочки были огромные родинки, а на кистях ее рук кожа была темнее, чем на всем ее теле. Она была смышленой и подвижной, рано встала на ножки, рано пошла, рано заговорила. А вот в ее словах было нечто такое, что очень удивляло родителей. Года в два она стала говорить одно и тоже слово «лапидарный», потом она стала говорить слово «сан», потом «кафедральный», потом много других слов, не пользующихся в наше время популярностью. И родители решили присмотреться к девочке повнимательнее. У нее была фотографическая память, она совершенно свободно наизусть проговаривал тексты детских книжек, которые читали ей родители. А когда ей было три года, ее решили повести на праздник, там должен был состояться праздничный салют. Когда первые залпы расцветили небо, девочка, сидящая на руках у отца, вскинула сияющие глаза к небу, лицо ее украсила улыбка, а затем она вдруг померкла лицом и закричала. Она кричала так громко и пронзительно, что ее родители испугались. Встревоженные, они кинулись к свету, а им был «вечный огонь», горящий в парке. Но как только девочка увидела такой большой огонь, она закричала еще пуще. Родители недоумевали. Они быстрее ушли с праздника и долго еще дома обсуждали странное поведение дочери. В конце концов, они пришли к выводу, что больше на такие шумные мероприятия дочь не поведут. Странные слова, произносимые их дочерью, они отнесли на счет радио, которое работало у них весь день, мало ли какие тексты там говорят, дочка их слышала, да запомнила случайно. На том и успокоились…

       Ранним теплым утром аббат Жюв шел по улице к рынку, и вдруг он увидел, что навстречу ему идет красивая юная девушка с необыкновенными глазами. Он так был удивлен ее видом, что остановился посреди дороги. А она, приблизившись к нему, поздоровалась, и он услышал, что голосок у нее хрустальный, звонкий и чистый. В голове его помутилось, лоб покрылся испариной, и он оглянулся на чистое виденье, пробежавшее мимо него. Это была Женевьева, которая бежала по поручению матери к базарным торговкам домой, чтобы помочь им выложить на прилавок товар, а в случае нужды подменить их на торговом месте. Ей уже минуло 16 лет, она расцвела юной красотой. Грудь ее была упруга, длинные каштановые волосы отливали золотом и выбивались из-под чепца. Бархатные ресницы окаймляли большие карие глаза. Губы были розовыми и выпуклыми, они то и дело растягивались в улыбке. Она щурилась на солнце, смыкала ресницы и даже не замечала, что слегка подпрыгивает. А делала она так потому, что настроение ее было под стать солнечному утру, тоже солнечным и радостным. Сквозь сомкнутые ресницы она видела радугу и тихонько смеялась этому прекрасному виденью.
        Аббат Жюв решил все разузнать об этой очаровательной девушке, и уже к вечеру он знал все о ее семействе. Мать Женевьевы больше замуж не вышла, жили они за счет поденной работы, ютились в ветхом домишке на окраине города. А вот сама Женевьева любила ходить на берег Роны, сидеть у воды, и смотреть на ее текучие воды. Она собирала травы в лесу, а потом добавляла их в пищу, она изучила свойства трав, и знала, при каких болезнях какая из них поможет. Когда в городе проводились ярмарки, она любила смотреть на представления заезжих актеров, ей нравились канатоходцы, и она от души хлопала в ладоши. Однажды какой-то заезжий циркач стал учить ее ходить по канату, и у нее это почти сразу стало получаться. Но ее мать испугалась, что циркачи заберут взрослеющую Женевьеву с собой, и строго-настрого запретила ходить на представления. Других радостей у Женевьевы не было. Аббат Жюв , изучив семью Женевьевы, стал так планировать свой маршрут, чтобы непременно оказаться около дома девушки или на рынке, где она подрабатывала. Он часто пристально смотрел на девушку, и неведомый доселе огонь разгорался в его груди. Поступая на службу, он дал обет безбрачия, поэтому понять, что происходит с его телом, он не мог. В паху чувствовалось какое-то томление, было больно, боль отдавала в бедра, она злила его, настроение портилось, но как от этой боли избавиться, он не знал. Чем больше он смотрел на Женевьеву, тем больше у него было томление, тем сильнее билось его сердце, тем больше он хотел ее видеть…

         Приближался Новый год, родителей Женечки пригласили в гости. Решено было отвести ее к бабушке, которая души в девочке не чаяла. Женечке очень нравилось в доме бабушки, по всем комнатам на веревках там висели пучки лекарственных трав. Они источали особый аромат, который манил девочку. На столике в вазе стоял сухостой, девочка любила касаться его тоненькими пальчиками и шуршать засушенными листочками. В комнате, где спала девочка, была громадная кровать с огромной взбитой периной, а на стене висел ковер, вытканный наподобие старинного гобелена. Он был выткан как бы из отдельных полосок, перевитых снизу вверх нитками разного цвета. Вблизи казалось, что это какой-то хаос из ниток. Но стоило отодвинуться от него подальше, и сразу отчетливо проступал рисунок средневековой охоты на оленя. Из темного леса выбегали охотники, летела свора собак, а затравленный олень с громадными рогами, отчаянно вытаращив глаза, стремительно убегал от погони. Женечка любила рассматривать детали этого ковра сидя за столом, где всегда лежали ее любимые книжки. А вот когда она ложилась в огромную постель, то всегда отворачивалась от ковра, потому что олень куда-то сразу исчезал, и ей казалось, что это маленькие дверки в потусторонний мир, где живут странные существа, и лучше с ними дела не иметь. В вечер накануне Нового года бабушка засиделась у телевизора, Женечка играла в своей комнате игрушками, и бабушка не заметила, что девочка вела себя очень уж тихо, а потом сама разделась и забралась в постель. «Голубой огонек» развлекал гостей, бабушка вскрикивала, прихлопывала в ладони, а в это время Женечка беспокойно металась на постели, лобик ее был покрыт испариной, а полуоткрытые губки тихо шептали: «Не надо, прошу вас, не надо, я же не сделала ничего плохого вам!»

        Почти полтора года аббат Жюв ходил вокруг Женевьевы, она уже была девушкой на выданье, но так как приданого у нее не было, то женихи не торопились к ней свататься, хотя она так и притягивала взоры мужчин разных возрастов. И в один из вечеров, увидев ее спешащей куда-то, он преградил ей путь:
- Здравствуй, Женевьева!
-Здравствуйте!- ответила она и опустила ресницы. Щеки ее зарделись, и аббат Жюв залюбовался девушкой. – Вы что-то хотели, ваше преподобие?
        А Жюв смотрел на нее и не видел ничего кроме ее алых губ и золотистых волос, выбивающихся из-под чепца. Он слышал ее дыхание, и оно казалось ему напоенным ароматом каких-то чудесных трав. Уходить от нее ему не хотелось, а сказать больше было нечего. Она всегда ходила в церковь, стояла службы, была прилежной прихожанкой и жалоб на ее семью ни от кого не поступало. А он хотел, чтобы такие жалобы были, тогда бы он пришел к ним в дом, и на правах служителя Святой инквицизии провел бы обыск. А потом имел бы право ее арестовать… «Что же делать, что делать?»,- в отчаянии думал он, гладя в ее глаза, а сам понимал, что тонет в них. А потом в его груди поднялось что-то огненное и лопнуло, в голове его закружилось, и он упал к ее ногам. Немногочисленные прохожие помогли его поднять, обрызгали ему лицо водой и проводили до его жилища. И с этого дня он понял, что безумно влюблен в Женевьеву. Она же отнесла его обморок на счет нездоровья. Так бы они и дальше жили себе и раскланивались при случае, если бы не его чувство к ней. Оно росло с каждой минутой, с каждым днем оно становилось все сильнее. Он уже видел ее образ не только ночью, но и днем, он не мог нормально ходить на службу, исхудал и затаил мысль, как бы завладеть ею…

         Через воротца в потусторонний мир просунули свои хвосты и лапы к Женечке черти. Они были черными, на головах их были рога, они изгибали свои спины, желая подхватить Женечку за руки, волосы, ноги. А Женечка изо всех сил отодвигалась к краю кровати, но сделать это было нелегко, потому что она проваливалась в огромной перине и тонула в ней все больше. А черти были сильными, они вырастали на глазах, их волосатые лапы становились проворнее и длиннее. Вот уже один из них ухватил девочку, и тогда она закричала: « Не трогайте меня, что я вам сделала? Уйдите от меня, уйдите! Мамочка, помоги мне, они меня утянут к себе!» Из последних сил она перевернулась на бочок и со всего маху упала на холодный пол. На шум прибежала встревоженная бабушка. А когда она попыталась прикоснуться к внучке, то отдернула руки. Женечка была такой горячей, что рукам было больно. Бабушка с трудом подняла девочку в постель, внучка бредила и кричала. Бабушка сбегала за водой, обтерла тельце внучки и дала ей попить, но легче девочке не стало. Надо было разыскивать родителей девочки и вызывать скорую помощь. А Женечка между тем кричала и металась в бреду, температура ее тела была 40,5 градусов…

         Аббат Жюв, узнав о том, что Женевьева знает толк в лекарственных травах, что ходит в ночь на Ивана Купала в лес одна, решил арестовать ее. И для этого он подкупил заезжего музыканта, который якобы видел Женевьеву танцующей голой в лесу, а потом летящей на метле в ночное небо. Донос был составлен по всем правилам, доносчик получил свою плату, а несчастную девушку вызвали на суд Святой инквизиции. Соседи недоумевали, кто же мог видеть Женевьеву ночью в лесу, да еще летящей на метле, однако предотвратить ареста они не могли. Ни один из соседей дать такого нелепого навета на девушку не мог, все ее любили. Мать Женевьевы с горя почернела, и ей оставалось только молиться в надежде на чудесное спасение дочери.
      Когда Женевьева попала в допросную, то к ней подошел пастор Жюв. Ласковым голосом он попросил ее покаяться. Женевьева недоумевала, каяться ей было не в чем. Ее отвели в камеру, где в углу лежала солома, у окна были вбиты в пол стол и табурет, у двери стояла лохань, куда надлежало справлять естественную нужду. Больше там ничего не было. Опечаленная Женевьева легла на солому, поджала колени к животу и стала глядеть в маленькое зарешеченное окошко. По небу там плыли легкие облачка, она засмотрелась на них и не заметила, как уснула. Проснулась она от звука ключа в замке, сразу же забилась угол и замерла. Судя по свету из окна, на улице была ночь. В камеру к ней зашел человек в сутане и колпаке, надвинутом на глаза.
- Ну что, Женевьева, ты подумала о покаянии?
- Мне не в чем каяться, я ни в чем не виновата!- закричала девушка.
-Тише, тише, не надо так кричать!- полушепотом сказал ей черный человек. А потом он тихо стал приближаться к Женевьеве, и протянул к ней свои руки. Женевьева спиной уперлась в стену, а человек между тем продолжил:
-Ты даже не знаешь, как ты демонически красива. Ты даже не подозреваешь, какой властью надо мной ты обладаешь. Я все сделаю для тебя, одного моего слова хватит, чтобы ты вышла отсюда, потому что здесь я всесилен. Но мне взамен так мало требуется…
В камере повисла тишина, а потом Женевьева спросила:
-Кто вы, чего от меня хотите? Вы же понимаете, что я ни в чем не виновата…
- Нет, ты виновата! Виновата в том, что обладаешь колдовскими чарами, силы которых и сама не знаешь! Я люблю тебя, Женевьева! – и черный человек откинул капюшон со лба. Женевьева вскрикнула, перед ней был аббат Жюв. Он прижал Женевьеву к холодной стене камеры и руки его потянулись к ней. Она закричала, а он закрыл руками ее рот. Потом рванул платье на ее груди и обхватил ее своими руками, не дав вырваться…
        Когда в маленьком окошке забрезжил рассвет, аббат отпустил ее, а она лежала перед ним окровавленная и растерзанная. Сил у нее не было, в горле стоял ком, глаза были сухими, губы потрескались. Дверь скрипнула, аббат вышел вон и наступила тишина…

        -Больно мне, больно, жжет, жжет огонь. Не жгите меня, не виновата я ни в чем! – кричала маленькая Женечка, а ее бабушка лихорадочно меняла на ее лбу марлевые салфетки. Девочка отталкивала руки бабушки, а бабушка молила Господа быть милосердным к ее внучке, а заодно обеспокоиться тем, чтобы родители девочки быстрее приехали. 20 минут назад была вызвана скорая помощь, но почему-то она задерживалась. Девочка все сильнее металась в жару и произносила уж совсем странные вещи: «Не надо, прошу вас, я ни в чем не виновата, не надо приговаривать меня к смерти. Бог вас за это не простит, вы хотите забрать невинную душу!»
-Матерь божья, заступница наша, - причитала бабушка Женечки, - даруй нам свое милосердие, облегчи страдания внучки моей! Господи, что же это делается, умирает девочка моя, совсем горячая стала! Что же делать-то, что делать?- И бабушка в отчаянии заломила себе руки, потом по ее щекам покатились слезы….

        Каждую ночь в камеру к Женевьеве приходил аббат Жюв и молил о любви к нему, но она была глуха. Он перепробовал все: умолял, грозил, ползал перед нею на коленях, насиловал ее, а она оставалась безучастной, только ее глаза начинали блестеть лихорадочным огнем. И через месяц он не выдержал:
- Как ты не поймешь, что я люблю тебя? Почему ты так жестока?
- Я жестока? Вы обманом и силой завладели мною, а теперь меня же еще и обвиняете? Господь вам не простит. Я всем расскажу о том, что вы со мной сделали!- в отчаянии крикнула ему в лицо Женевьева.
И тогда аббат Жюв переменился в лице, он словно окаменел.
-Ах, так, расскажешь? Никому и ничего ты не расскажешь, потому что я не дам тебе такой возможности!- И он скорым шагом покинул камеру.
       А на следующий день Женевьеву ввели в пыточную, ее пытали весь день, а вечером усекли ей язык. Сутки спустя, зачитали приговор, где ее обвиняли в ведьмовстве. Сказать что-то в свое оправдание она не могла. Слезы текли по ее лицу, она знала, что ее ожидает смерть на костре…

        Родители Женечки вбежали в дом бабушки вместе с врачами. Девочка умирала, сердце ее остановилось. Врач принял решение провести реанимационные мероприятия, которые начали делать немедленно. А потом мама Женечки вместе с ней села в машину скорой помощи и поехала в больницу. По громкой связи объявили, что требуется реанимация. Водитель корой включил мигалку и сирену, машина рванула вперед. Женечка лежала на кушетке, а ее тело лизали языки пламени, сказать о том, как ей больно, она не могла, язык во рту она не чувствовала. Руки ей не повиновались, хотя она тщетно тянула их к маме, она часто теряла сознание и задыхалась. Ей казалось, что пахнет дымом от костра, хотя на лице у нее была кислородная маска, и она дышала через нее.

        Казни в середине 15 века были явлением нередким, поэтому, когда начали на центральной площади Лиона сколачивать эшафот, никто не удивился. И только одна женщина сидела на земле неподалеку и раскачивалась в полном отчаянии. Часть приговоренных к казни надлежало повесить, а тех, кого обвинили в наиболее тяжких грехах, таких как колдовство и ведьмовство, надлежало сжечь. Приговоренных к казни везли на телеге, среди них была Женевьева. Она щурилась под лучами яркого солнца, и, не смотря на перенесенные пытки и страдания, была красива. Телега остановилась, палач помог сойти приговоренным к казни с нее, а потом их стали заводить на эшафот. Аббат Жюв, как глава Святой Инквизиции в Лионе, зачитал приговор, а потом торжествующе взглянул на Женевьеву. Из ее глаз текли слезы, мать Женевьевы стояла в толпе и сдерживала рыдания. Женевьеву подвели к столбу, врытому в землю, привязали веревкой руки позади столба, а потом и тело в нескольких местах, чтобы она не могла извиваться. К ногам стали класть кучи хвороста, а когда его стало вдоволь, палач поднес к нему зажженный факел. Женевьева полными слез глазами посмотрела на небо, потом в толпу, тщась отыскать глазами мать, а потом перевела взгляд на аббата Жюва. Глаза его были полны слез, но губы были сжаты плотно. Их глаза встретились, и она сквозь треск сучьев и поднимающийся к нему дым явственно услышала: «Не хотела полюбить меня, когда я тебя любил? А теперь я ненавижу тебя, будь ты проклята, ведьма!..»

      … Врач вышел в комнату ожидания к маме Женечки, она вскочила со стула и подбежала к нему:
- Жива ваша девочка, жива, не волнуйтесь вы так…Только знаете… странное дело, вы не знаете, откуда на теле девочки многочисленные ожоги? У нее от болевого шока остановилось сердце, вот так.
А мама Женечки недоуменно посмотрела на доктора и припомнила, что девочка никогда не любила подходить к кострам, всегда боялась огня, что от вечного огня, который ей хотели показать родители, шарахнулась и заплакала. А вот откуда взялись свежие ожоги, она не знала.
Жнечку выписали из больницы спустя три недели, на ручках ее были следы от ожогов, на бедре на всю жизнь останется глубокий след от ожога. Еще много раз в своей уже взрослой жизни она будет гореть, и количество огненных отметин на ее теле будет продолжать расти.

      …Аббат Жюв вскоре после казни Женевьевы сойдет с ума и будет отправлен в странноприимный дом. Мать Женевьевы в скорости умрет от тоски и одиночества. А в городе Лионе уже спусти десять лет после трагедии никто не вспомнит семью Мерло, пережившую несколько трагедий.