Это цитата сообщения Amalia_2012 Оригинальное сообщение

Пять прыжков Майи Плисецкой

Балетный критик Анна Гордеева вспоминает пять прыжков - пять вех в ее карьере и жизни, которые сплелись воедино.
**
Первый – в мазурке в «Шопениане». Только что выпустившаяся из училища девчонка, за спиной которой – арест и гибель отца, ссылка матери, жизнь в доме тетки, которая оберегала, но и «строила» непослушную племянницу, в 1943-м приходит в Большой театр. В классе она была «звездочкой» и танцевала балеринские партии; в театре ее поставили в восьмерку безымянных нимф в опере «Иван Сусанин». Где там были интриги (как считала сама Плисецкая), где – обычная театральная дедовщина, уже не разобрать. Важно то, что когда ей подвернулась «афишная» партия – та самая Мазурка – она задумалась над тем, чтобы во что бы то ни стало запомниться зрителям. И решила – ну вот просто так решила – как можно дольше оставаться в воздухе во время прыжка. И сделала. Зависла над сценой как в стоп-кадре; зал ахнул и навсегда в нее влюбился.

Второй – в примы. Быстро, решительно, безжалостно. Скудный репертуар послевоенных лет вздрогнул, когда она в него влетела – скорбная белоснежная Одетта приобрела невиданный ранее темперамент, ревнивая Зарема в «Бахчисарайском фонтане» была готова прикончить кроткую Марию при первой встрече; Раймонде нужно было лишь шевельнуть локотком, чтобы все зрители понимали, почему из-за этой женщины насмерть дерутся двое мужчин. Приму звали Майя; приму звали Независимость – ох, как она посылала комсомольских лидеров, как на равных разговаривала с министрами (коих за ее век сменилось – не сосчитать), как расплачивалась долгими периодами «невыездной» жизни и ни о чем не жалела. Билеты на спектакль с Плисецкой у спекулянтов стоили втрое-вчетверо дороже, чем на балет с другими артистами. Мало кому из артистов это нравилось.

Третий – в свой репертуар. Но важно было не то, что ревновали коллеги – это естественно и, увы, неизбежно. Важнее, что ревновал худрук-хореограф. Юрий Григорович, появившийся в Большом в 1959 году и спустя пять лет возглавивший труппу (а затем и театр), поначалу звал балерину в свои балеты – и ее завораживающая Хозяйка Медной горы в «Каменном цветке» оправдывала происходящие вокруг ухарски-как бы -народные танцы, а Мехменэ-бану в «Легенде о любви» стала символом свободолюбивых шестидесятых. Но только великие хореографы могут спросить у великих балерин и танцовщиков «чего бы вы хотели?» - и принять пожелания как творческий вызов. Таланты помельче стараются постричь деревья под высоту своего роста. Большой раскололся – была «партия Плисецкой», была «партия Григоровича» - и поскольку эпоха была богата талантами, была еще и партия «Максимовой-Васильева». Плисецкая, уже суперзвезда, на спектакли которой генсеки водили иноземных президентов, могла поверх головы худрука добиваться «своих» спектаклей – и добивалась. (Вот только артисты, которых она приглашала в постановки, получали у начальника статус «врага народа»). В «Кармен-сюите» она только танцевала (и лихо вывернутое бедро превращалось в декларацию невозможной в СССР сексуальной революции), «Чайку», «Даму с собачкой», «Анну Каренину» - уже и ставила; Родион Щедрин – друг, муж, соратник – обеспечивал партитуры. Спектакли же Григоровича обходились без нее; впрочем, было бы странно и представить Майю Михайловну в какой-нибудь гидроэлектростанционной «Ангаре». Зато Майя Михайловна рецензировала эти постановки (устно) – и не покидавшее ее остроумие доводило «маленького Сталина» (как она обозвала начальника, так и прилепилось) до бешенства. А еще – она стала вырываться за рубеж, и не только вдохновляла на сочинение крышесносных нарядов Ива Сен-Лорана и Пьера Кардена, но и получила разрешение от Мориса Бежара станцевать тот его балет, который он отдавал только самым близким людям. Так появилась запись «Болеро».

Но это уже четвертый прыжок – в легенду. Не в музей, не в статику архива, но в статус дивы, что сама до последнего выходит на сцену (когда ей было «за восемьдесят», она уже только руками и танцевала, но эти руки, переплетаясь, завораживали зал) – и в статус покровительницы талантов. Ей всегда были интересны новые идеи, развитие хореографии, новые имена – и она никогда не брюзжала, мол, а вот в наше время. Она первой привезла в Москву балет Матса Эка с «Кармен-сюитой» - на очередной свой юбилей. И солдаты на сцене, в этой версии явно мастурбирующие при виде Кармен, ее ничуть не смущали (хотя и версию Альберто Алонсо, в которой она когда-то танцевала сама, Плисецкая продолжала нежно любить). Она разглядела юного Алексея Ратманского – и всегда затем одобрительно следила за его карьерой. Понимая, как важен для молодых артистов первый шаг, первый прыжок, она в противовес Московскому балетному конкурсу, который считала глупо-советским, устроила свой конкурс в Петербурге – и из его лауреатов выросло несколько звезд; прошел конкурс, к сожалению, всего три раза – его подкосил кризис 1998 года. Не шпыняла молоденьких девчонок, что получали «ее» роли – а говорила добрые слова и дарила царские подарки (вынуть серьги из ушей и отдать – запросто). Она конечно же не была ангелом – и в своих книжках весело сводила счеты со всеми министрами-администраторами, что портили ей жизнь. Но она дала право на жизнь московскому балету. До того великие балерины переводились из Петербурга в Москву (порой против своей воли); Плисецкая, очень петербургскую школу почитавшая, была все-таки стопроцентной москвичкой.

Пятый – понятно, в вечность. Сердце, Германия, 2 мая 2015 года. 89 лет.
https://www.teatrall.ru/post/1981-pyat-pryizhkov-maji-plisetskoj/