ПАРНЫЙ КОНФЕРАНС

 

        Не хочется показаться ворчливой старухой, которая ценит только то искусство, на котором была воспитана, но…

        Часто смотря эстрадные шоу и концерты, удивляюсь, куда подевались замечательные ироничные образованные лёгкие ведущие. Шутки нынешних конферансье оставляют желать лучшего. Возможно, они редко обращаются к старым великим образцам. Понизив планку интеллекта, им кажется, они ближе и понятнее публике, которая съест любое блюдо. Оглупляя тех, кто их видит и слушает, ведущие унижают себя и окружающих людей. Безусловно, юмор стареет быстрее любого жанра. И, тем не менее, существуют каноны, которые не стоит забывать и на них нужно опираться, от них отталкиваться. Итак…

       

        Любой сборный концерт нуждается в некой связующей линии, или красной нити, которой и стало балагурство человека, выходящего на сцену для представления следующего номера. Вкусы публики во всех странах никогда не отличались особым изыском, а потому и шутки конферансье нередко проходили «на грани фола», а порой и за этой гранью. Мы же вспомним тех, чья ирония, сарказм остались в анналах истории эстрадного искусства.

 

        В главе о происхождении конферанса учебники любят отправлять нас к традициям «балаганного Деда-зазывалы», на российских ярмарках 17 века. Возможно. Суть в том, что конферансье выполнял функции связника между артистом и публикой, причём особенно важна обратная связь, из зала. Для поддержания её ведущий должен был обладать идеальным вкусом и даром импровизации.

        В своём рассказе хочу затронуть особую тему. Когда появился первый артист, который «тащил» зрелище мы не знаем, но доподлинно известно, когда появился парный конферанс – май 1937 года. Удивительно, им ещё было смешно в страшные тридцатые. Этакий пир во время чумы. Наверное, только так можно было спасти свой разум, но веселиться необходимо было очень осторожно, почти хождение по проволоки без страховки над пропастью.

        Если открыть энциклопедический словарь на букве «М», то одна из статей выглядит довольно необычно: «Миров и Новицкий» написаны без имён и отчеств, как бы в одно слово, больше напоминая название театра или фирмы. Собственно так оно и было: эти два человека были неразрывной творческой единицей больше тридцати лет. Сначала вторая часть этой длинной «фамилии звучала по-другому: Дарский.

 Лев Миров и Евсей Дарский в мае тридцать седьмого вышли на эстраду Московского сада «Аквариум» как конферирующая пара. Почему именно тогда? Ведь тогда уже блистали на эстраде великие артисты, как Алексеев, Гаркави,  Грилль, Менделевич,  да и многие другие известные мастера разговорного жанра. Концерты часто вели и блестящий чтец Хенкин и «любимый шут Сталина Смирнов-Сокольский»… Тогда ещё ничего не предвещало кризиса жанра конферанса, как в наши дни. Так почему же потребовалось вносить революционные новации, и делать конферанс парным?

Вспомните, чем, вообще, славен 37-й год. Какой свинцовый вес обрело нечаянно брошенное слово! В результате – ведущий концерта отвечал не только за себя, за свои слова, но и за зрителя, с которым он вступал в непринуждённое общение, причём, в шутливой, а, следовательно, довольно опасной форме…

Как неприятно стало ему импровизировать на сцене в 30-х! Слово не воробей, вылетит, так уж на всю голову. Да и с кем непринуждённо общаться, когда и публика в зале – как воды в рот набрала! Получается, что появившийся на эстраде рядом с первым, второй конферансье, с которым строился обязательный «раскованный» диалог, стал в 37-м, как бы, производственной необходимостью, одним из способов решения проблемы.

Для характеристики той эпохи хочется поведать историю, случившуюся с Мировым и Дарским на Дальнем Востоке вскоре после окончания Второй Мировой Войны.

Вечером, после одного из концертов в дверь гостиничного номера громко постучали. Миров открыл и увидел в коридоре морского офицера в парадной форме с сумками и пакетами, набитыми коньяком, водкой и разнообразными дальневосточными деликатесами. В стране ещё продолжали жить по карточной системе, и такое изобилие впечатляло.

- Лев Борисович! Евсей Павлович! Я вас умоляю, не гоните меня! Я ж коренной москвич, но всю войну просидел в этой дыре. Мне тут даже поговорить не с кем и не о чем! Прошу вас, давайте посидим пару часиков, о Москве поговорим. Я всё с собой принёс, - молил гость.

Миров и Дарский переглянулись и, молча, пришли к соглашению, что такую роскошную «халяву» упускать нельзя. Они сели за стол, приняли по первой, и тут капитана понесло. Он говорил без остановки обо всём. О Москве, о погоде, о женщинах, о японцах, американцах… только не обмолвился ни единым словом о своей непосредственной работе. Моряк объяснял это так:

- Если я вам расскажу, то расстреляют не только меня, но и вас, за то, что вы меня слушали.

После такой внятного пояснения каждый следующий кусок и рюмка влезали в горло с большим трудом. Лояльные темы у капитана быстро иссякли, мужчина размяк, и теперь уже артисты не давали ему рта раскрыть. Не дай Бог, проговорится. А гостя распирало. Капитан уж и заикнулся, что, мол, вам-то можно, вы люди надёжные.  Глубокой ночью совершенно протрезвевшие Миров и Дарский вытолкали не вязавшего лыка морского офицера из гостиницы и посадили в такси.

Миров утёр со лба пот и провалился в сон.

Разбудил его настойчивый стук в дверь. В коридоре стоял бледный Дарский и два краснофлотца с винтовками.

- Лёва, это за нами! Тот придурок, наверное, проснулся и на всякий случай доложил начальству, что мы его напоили. Теперь, чтоб военная тайна не просочилась, они решили нас… изолировать, - с трудом закончил свой печальный рассказ Дарский.

Продолжение дальневосточной истории в конце моего повествования. Приблизительно к этому же времени относится история, рассказанная Николаем Рыкуниным, о том, как они с Шуровым впервые

выступали в правительственном концерте. Такие представления тогда проходили в Большом театре. Восьмого марта конферансье пришли к 13-му подъезду Большого театра. Их осмотрели, вернее, обыскали, спросили: «Оружие есть?» - и пропустили. За дверью два полковника развели их по разным коридорам. Артисты же думали о необходимой репетиции, но в это время услышали из динамика: «Шуров и Рыкунин на сцену!»  Ведущие, даже не придя в себя, вышли к зрителю. Вдруг Рыкунин почувствовал, что партнёр куда-то пропал. Рояль звучит, а Шурова нет. У же потом, за кулисами товарищ взволнованно объяснил: «Поймите моё положение: я оглянулся на ложу и обмер  - ведь я сижу спиной к Сталину! Я сполз со стула почти на пол, присел к роялю боком и так играл» В этот момент кулиса чуть отодвинулась, и голос человека в форме пояснил перепуганному, играющему на автомате Шурову: «Товарища Сталина в зале нет. Это товарищ Будённый».

        Ещё одна история из практики другого знаменитого дуэта – Тарапуньки и Штепселя. Она тоже рассказывает о том, как сложно оказаться без надёжного партнёра рядом.

        Ведущие артисты киевской эстрады в основном были беспартийными. Однажды, когда Юрий Тимошенко оформлял документы на зарубежную поездку в Ленинском райкоме партии Киева, секретарь райкома спросил у артиста: « Юрий Трофимович, почему бы вам не вступить в партию?»

        - А в какой парторганизации я буду состоять на учёте?

        - Конечно, в эстраде.

        - Ну, нет. У нас там все артисты бездарные, как и секретарь парторганизации. Вот, если бы меня взяли на учёт в ЦК, где состоите вы, тогда бы я вступил!

        За эту «миниатюру» Тарапунька сразу же попал в немилость. Если раньше перед ним открывались двери любых высоких кабинетов, и партаппаратчики с улыбкой раскланивались с ним, то теперь известного артиста «тормозили» надолго в приёмных. Спасло положение опального Тимошенко совещание, на открытии которого Хрущёв сказал: «…если мы тут напортачим, Тарапунька и Штепсель опозорят нас на весь Союз!»

        Теперь вернёмся к тому, как возник жанр парного конферанса.

        В середине 20-х годов сразу после окончания балетной школы в труппу одного из московских музыкальных театров был принят молодой и чрезвычайно подвижный артист. Удивительно весёлый, обаятельный, лёгкий и прыгучий юноша сразу приглянулся руководителям театра. Они решили постепенно вводить в идущие спектакли, строя планы на расширение репертуара. Пока на сцене шли всего две постановки: «Евгений Онегин» и «Кармен». В «Онегине молодой актёр сразу же вошёл в эпизод с танцем крестьян, и вроде проходная сценка моментально ожила. Публика стала аплодировать танцору. И всем он был хорош, кроме чрезвычайной неорганизованности: хоть ни разу не опоздал к собственному выходу, но прилетал буквально «в обрез», заставляя партнёров и руководство беспрестанно волноваться.

        Однажды, вбежав в гримёрную за минуту до выхода на сцену, артист был крайне удивлён. Обычно обозлённые и абсолютно неласковые партнёры принимают в его судьбе неожиданное участие. Они хором помогали ему переодеться, наложить грим. Торопили: мол, давай, давай, скорее, уже твой выход. Когда, одетый в ярко-красную рубаху и лапти с онучами, юноша вприсядку вылетел на сцену, увиденное сильно потрясло его. На сцене стояли люди, одетые в испанские костюмы, но главное музыка была какой-то странной…

        Если быть абсолютно честной, то следует отметить, что и другие артисты были обескуражены, не говоря уж о хохочущей публике. Дело в том, что по болезни одной из певиц спектакль с утра заменили  - вместо «Онегина» назначили «Кармен».

        Узнать об этом вечно опаздывающий танцор не успел. За срыв спектакля он был с треском выдворен из стен театра. Не помогло даже заступничество партнёров, которые и устроили жестокий розыгрыш.

        В конце 70-х  интрига была раскрыта самим бывшим юным танцором, Львов Мировым. От привычки опаздывать он так никогда и не избавился, но именно ему, из-за его непоседливости принадлежит честь создание жанра парного конферанса.

        Летом 36-го года уже довольно известный артист Лев Миров оказался на отдыхе в черноморском санатории и знакомится с писателем Ильёй Ильфом, который тогда уже был тяжело болен, но остроумия не потерял. В общем, писатель и артист проводили вместе много времени, и как утверждал позже Миров, именно пример соавторства Ильфа и Петрова натолкнули его на идею создания парного конферанса.

        Специфическое чувство партнёрства, которого так не хватает многим актёрам, у Мирова и Дарского было доведено до полного автоматизма, причём, не только, на сцене. Евсей Дарский был мастером розыгрыша и считал, что, если за сутки никого не разыграть, то день потерян. Кстати, в компаниях того времени и зародилась традиция дружеского розыгрыша. Прибить галоши к полу или замкнуть костюм через рукава на огромный замок, среди эстрадных артистов было в порядке вещей. Они словно разминались в жизни, прежде чем выйти на сцену, выпускали адреналин. Настоящий ВЫСОКИЙ розыгрыш был доступен немногим. Вот довольно показательный пример. Однажды Миров, Дарский и ещё один артист, чью фамилию история не сохранила, сидели за одним столом в просторном, пустом буфете и, как водится, травили байки. Внезапно актёр попросил кого-то повторить не расслышанную фразу. Безо всякой паузы Евсей Дарский начал шевелить губами, не издавая никаких звуков, а Лев Миров начал спорить с ним, сопровождая безмолвную артикуляцию фирменной мировской мимикой. Они, как бы, совершенно забыли о своём товарище и увлеклись «беседой» между собой. Тот вдруг страшно побледнел и завопил, что оглох. Не обращая внимания на попытки его остановить, объяснить несчастному, выскочил из столовой, срочно требуя врача, под общий хохот коллег. Вот такие «добрые» шутки разыгрывали наши предки.

        В апреле 38-го года газета «Советское искусство» сообщала, что в Зелёном театре ЦПКиО состоится выступление ансамбля молодых мастеров эстрады. Режиссёрами программы были изобретательные Миров и Дарский. На одну новацию  обратим особый взор. Концертная программа начиналась демонстрацией фильма, в котором Миров и Дарский получали срочную телеграмму о внеочередном концерте, который должен состояться через несколько часов. В безумной панике они пытались разыскать своих актёров, каждый из которых, естественно, занят своим личным делом, но будучи выдернут – кто из парикмахерского кресла, кто из гаража, кто со спортивных соревнований – проникается ответственностью момента и спешит на концерт.

        В конце короткого фильма, когда живописная группа артистов бежала по набережной ЦПКиО в «Зелёном театре» зажигались прожектора, распахивались двери, а зрители видели их всех «живьём», запыхавшихся, непричёсанных, но в полном составе прибывших на выступление.

        Хочу вспомнить ещё об одной крайне современно звучащей находке этого фильма. Когда идея киносъёмки пришла в голову авторам практически все средства на постановку концерта были израсходованы. Не впадая в уныние, Лев Миров быстро сориентировался и предложил в первых кадрах фильма крупно показать этикетку одного из напитков, стоящих на столе, и предложить заводу, производящему его, финансировать съёмки. Производители приняли предложение. Таким образом, мы познакомились с первым официально зарегистрированным случаем скрытой рекламы на киноэкране.

        Партнёра Юрия Тимошенко Ефима Березина часто спрашивали, почему диалоги Тарапуньки и Штепселя произносились на смеси русского и украинского языков, на что он обычно отвечал:

        - Видно вы позабыл «за дружбу народов»…  Кстати, мы с Юрой и в обыденной жизни были двуязычными. А с эстрады доводилось держать речь и на английском, польском, болгарском…

        - Что, Тарапунька со Штепселем полиглоты?

        - Зубрили.

        - А как у вас с ивритом?

        - Никак. Вот на идиш пришлось говорить. В 43-м году допрашивал гитлеровского аса, так даром, что говорил по-еврейски, пленный прекрасно всё понял! Идиш ведь испорченный немецкий.

        Сложная национальная тема поднималась также и в одной из интермедий Шурова и Рыкунина.

        Рыкунин спрашивает Шурова: «Есть у нас антисемитизм?» А тот отвечает: «Да ничего у нас нет!»

        Концерт с этой интермедией был посвящён юбилею КГБ. Артистам никто не сказал, кто сидит в зале… На следующий день Шурова и Рыкунина напрочь отлучили от эстрады. Вообще, удивительно, как они решились на такую смелую шутку, да ещё на концерте КГБ. Для того, чтобы вернуть себе работу, артисты записались на приём к председателю КГБ Семичастному.

        Главный гебист сразу обрушился на отчаянных шутников:

        - Вы как себя ведёте? Это даже не о мракобесии речь идёт, тут совсем другое, более серьёзное! Вы весь мой доклад о наших достижениях осмеяли с музыкой перед лучшими людьми КГБ!

        - Это не мы вас подвели, - сказал Рыкунин, - а те, кто пригласил нас участвовать в концерте. На такой вечер балет хорошо бы пригласить или ансамбль песни и пляски.

        - Вы ещё будете нас учить, что смотреть надо, - буркнул Семичастный и опустил руку под стол. Вошёл какой-то подполковник. Артистам стало совсем не по себе.

        Председатель КГБ посмотрел на них, хмыкнул и громко распорядился:

        - Завтрак на всех.

        За трапезой он гневным словом помянул Райкина, метал громы и молнии в адрес болельщиков футбола, приезжающих из других городов в Москву болеть за свои команды, вспомнил ещё какие-то раздражающие элементы, но к концу общения заметно подобрел и даже, прощаясь, пожал артистам влажные ладони и подытожил:

        - Ну, ладно. Завтрак решил все наши проблемы…

        Миров выступал с Дарским до 49-го года. После его смерти Миров пытался выступать один, но вскоре начал искать себе нового партнёра. Процесс поисков характеризуется одной чрезвычайно показательной историей: один из временных артистов по фамилии Бартошевич, выступающий дуэтом с Мировым, после каждого концерта возмущался: «Лев Борисович, вы мне даёте совершенно несмешной текст. Поэтому на ваших репликах зал смеётся, а на моих молчит!». Сначала Миров крепился и молчал, не отвечая на недовольство партнёра. Однажды предложил Бартошевичу поменяться ролями. Эффект был точно таким же: когда «несмешной» текст говорил Миров – зал хохотал, а реплики его партнёра, ещё вчера такие острые, оставались без всякой реакции.  

        К счастью Мирову, да и публике повезло. Лев Борисович встретил Марка Новицкого, вместе с которым проработал до 1983 года. Самыми тёплыми для них были 50-60-е годы, время Оттепели.

        Тогда и случилась в семье Мирова потрясающая история, непосредственно связанная с выступлением в Москве Аркадия Райкина, достать билеты, на которое было невозможно уже за месяц до представления. Что-то нужно было делать…

        Взрослый сын Льва Борисовича, Геннадий долго молчал, полагая, что просить у отца билеты на великого Райкина просто неприлично, да и бессмысленно. Жена сына умоляла, ей отказать Геннадий не смог и позвонил Мирову.

        - Привет, отец.

        - Здорово, Гешка.

        - Отец, тут такое дело… Любке хочется на концерт попасть. Говорят, Райкин будет…

        - Гешка, тут на линии помехи, я не расслышал – чего?

        - Райкин, говорю, двадцатого числа!

        - А-а, ну, ладно, всё сделаю. Заходи в тот же день около шести.

        Двадцатого числа, ближе к вечеру младшие Мировы надевают вечерние костюмы, берут такси и, по дороге на концерт, заезжают к старшему -  на площадь Восстания.

        Жена сына осталась в машине, Геннадий поднялся наверх и позвонил в квартиру отца. Дверь открыл сам Миров, держащий в руке два билета на первый ряд Театра Эстрады.

        - Здорово, Гешка, проходи.

        - Да нет, отец, мы опаздываем…

        Старый эстрадник взял сына за руку и мягко, но настойчиво повёл в сторону ванной комнаты. Щёлкнул выключатель, и сын с замиранием сердца увидел полную ванну живых раков…

        Шурша и поскрипывая панцирями, всё это воинство шевелило усами, щёлкало клешнями, забиралось друг на друга, пускало пузыри. «Животные» явно не собирались через несколько минут оказаться в кастрюле с кипящей водой, солью, укропчиком и лавровым листом. Рядом с ванной стояли четыре ящика с чешским пивом «Будвар».

        - Понимаешь, Гешка, я так не хотел тебя подвести… По телефону было очень плохо слышно, я так и не понял, что тебе нужно: «Райкин или раки. На всякий случай взял – и то, и то».

        На лице Мирова-старшего одновременно сияли широко раскрытые наивные глаза и хитрая улыбка -   выражение лица так знакомое всем зрителям!

        Заворожено глядя на зелёных раков, Миров-младший снял пальто и сказал:

        - Я всё понял. Иду за Любой. Мы остаёмся.

        Потом подтянулись и другие гости – близкие родственники и друзья, попросившие в тот день у Льва Борисовича контрамарки в Театр Эстрады. В общем, квартира была заполнена под завязку.

        А первый ряд на концерте Аркадия Райкина был зияюще пуст, заботливо охраняемый капельдинерами от всех желающих на нём разместиться: разве можно – сам Лев Миров взял билеты для своих друзей!

        Теперь же вернёмся к истории, произошедшей с Мировым и Дарским в 1946 году во Владивостоке.

        Увидев в дверях номера краснофлотцев с винтовками и бледное лицо друга, Миров понял, что худшее свершилось. Он понуро оделся, попросил позвонить в Москву семье, но, получив отказ, настаивать побоялся.

        На улице их ждал большой чёрный автомобиль, в который испуганные артисты и загрузились под конвоем солдат. Ехали молча. Когда машина остановилась, Миров, сложив руки за спиной, вышел, и…

        Каково же было удивление, когда перед глазами у несчастного конферансье оказалась вывеска лучшего в городе ресторана и улыбающийся официант с двумя кружками пива!

        Оказалось, Дарский даже и не ложился. Всю ночь мотался по городу, чтобы организовать этот королевский розыгрыш, - ресторан, машина и краснофлотцы с винтовками… Непросто, особенно в чужом городе, но вы ж помните – день без розыгрыша Дарский считал зря прожитым!

        Это далеко не все, о ком хотелось бы рассказать. Одно очевидно – в самые суровые времена эти артисты шутили, иронизировали, а за простоватым выражением лиц скрывался едкий сарказм. Всегда их выступления были изящными, с тонким юмором, интеллигентными. Они не опускали планку своего общения с публикой, пошлых и плоских шуток не допускали, и публика была им за это благодарна. Многие люди старших поколений, может, и забыли тех, кто выступал в концертах, в которых конферировали наши герои. Их они помнят до сих пор! Запомните их имена и вклад в развитие жанра парного конферанса. Сейчас таких профессионалов  нет. Артисты забывают посмотреть старые видеоматериалы, почитать старые книги. А зря! Хоть юмор и стареет быстрее любого жанра, но мастерство не должно падать и грубеть… Будут ли помнить современных ведущих...?