Из рваной раны неба сочился багровый закат, предвещая холод к утру. Небо тяжелой свинцовой ношей давило на плечи идущего по дороге путника. Он был не столько стар, сколько утомлен жизнью, не столько болен, сколько разочарован, не столь удручен, сколь одинок…
Серебро седины припорошило виски волшебника. «Так приходит мудрость» – говаривал ему отец. И тихо добавлял: «Иногда она приносит с собой особую боль…»
Может быть, он был прав?..
Черную бархатную накидку волшебника, когда-то радужно переливавшуюся на солнце, истрепал ветер. Нет, это был не ветер перемен, о котором слагают дорожные песни. И не ветер надежд, которого ждут в паруса корабли, отправляясь в далекое плаванье. И даже не ветер жажды приключений, в ногу с которым посилен любой путь и любая ноша. Это был ветер зла, чующий свою жертву за тысячи миль. Ветер скорби, ищущий, в чью душу посеять семена отчаяния и страха. Обжигающий холодом, ветер разочарования, знающий цену людской слабости…
Странно, - подумает кто-то. Волшебник, и не смог наколдовать себе солнца, вешней травы и новых ботинок? Чародей! И не сумел совладать с таким иллюзорным врагом, как ветер зла?!
Тогда я открою вам одну тайну. За свою жизнь волшебник сделал слишком много. Непомерно. Он произнес тысячи тысяч добрых заклинаний, чтоб сбылись чужие мечты и воплотились чужие грезы. Он истратил слишком много сил на чудеса для других. И теперь уже не мог сделать ничего для себя…
Волшебник шел, кутаясь в рваную накидку, и с каждым шагом слабели его ноги и его вера. И когда во мраке рассвета он переступил порог старой таверны, полной пьяного люда и едкого приторного дыма, то мог лишь плакать, низко склонив испещренное морщинами лицо, над бокалом вина. Беззвучно. Горько. Невидимыми слезами. Слезами сердца, которое молилось о чуде…Единственном…Подаренном…Последнем…