Вот уже у порога стучится годовщина Победы в страшной и великой войне.
Хочется отметить её циклом рассказов, и первой будет новелла Александра Чашева из цикла "Заотнё".
Арья бахова
Май принёс тепло. В первых числах река очистилась ото льда. Старики качали головами: «Не к добру эдакий жар. Быть лету плоху». И подставляли с видимым удовольствием поношенные лики солнцу.
Накануне дня Победы в класс пришёл отец Кольки Лапина. Рассказал про службу на флоте. Лапа младший важно оглядывался по сторонам, один раз ткнул Митьку в бок, прошептав: «Во какой у меня батя геройский!»
После уроков шли домой с Колькой. Вспомнили недавние катания по реке на льдинах, о рыбалке поговорили, делах школьных и вдруг Лапа брякнул: - Твой батя при штабе, говорят, ошивался. Значит ты будешь "писарчуков сын". - Язык показал.
Подрались они. Мама, увидев синяки и царапины на лице Митьки, всплеснула руками: - Да кто это так извозил-то тебя? Веть не дракун ты, с кем закоторился?
- Не ссорился я ни с кем, с горки поскользнулся, скатился на куст шиповника, вот и поцарапался, - ответил.
Не поверила.
Прошло две недели. Мама с отцом отправились гостевать в соседнюю деревню. Перед уходом поручили наносить дров и воды для бани. После трудов можно будет посмотреть купленный на почте «Крокодил».
За час управился Митька с делами. Вспомнил о журнале, поискал в передней избе, не нашёл. В горнице тоже нет. Заглянул в родительскую светёлку, в верхнем ящике комода ключ торчит. Может быть, там? Открыл замок, выдвинул ящик. Сверху бумаги казённые, за ними тряпичка байковая. Потянул. Тяжёлая. Положил на комод, развернул. И обомлел. В луче солнца засверкали, заиграли золотыми и серебряными бликами ордена и медали. Батино это всё! Положил на место, комод закрыл.
Молчал с неделю, ходил сам не свой, мучался: почему отец не носит награды, и на вопросы других фронтовиков отвечает хмуро: «Да нечем хвастать-то».
Не выдержал пытки, сознался маме и вопросы те задал. Отца дома в этот вечер не было - сети с мужиками ставил.
Покачала она головой: – Да уж носыря ты, Митяй. Што ж, коли так получилось, слушай. Но запреж дай слово никому не баять о чём узнашь.
Поклялся самым дорогим – подаренным бабушкой голубком щепным.
- Тата снайпером на войне служил. Сколько людей положил не сказыват. Нать думать немало. Не хочет он об этом говорить.
Доверил мне лишь один случай. В последний год лежал он в здании каком-то разрушенном, в засаде. Три часа минуло, нет цели. И тут в окне второго этажа супротивного дома патефон заиграл. Иван-от обомлел: уж больно чудно - война и музыка, светлая, душевная. А в окне том солдатик вдруг явился. Забыл што ли обо всём? Не видит, не чует ничего, ровно глухарь на току, слушает да улыбается. Лицом совсем молоденький.
У Ивана палец уж на курке застыл и окно то самое на мушке. Только и он оцепенел будто, песня подняла на крылах, к родным лесам-лугам унесла. Да сзади его вдруг клацнуло што-то об пол. Штукатурка, бат? Дёрнулся Иван чуть... Палец курок и нажал... Парнишке немецкому прямо меж глаз ево серых пуля и вошла. А музыка всё играла.
Завыл тогда батя, по полу закатался: - Нешто звери мы, нелюди, убиваем друг друга бессчётно. Нет што-то не так всё устроено на свете!
Напился он в тот день порато. А на другой-то и угодил в дом, где он на посту был, снаряд. Иванушку осколками посекло да оглушило шибко. В госпиталь увезли. Домой на костылях в последний день войны добрался. Да, видно, не для всех она проклятая закончилась. Тяжко на душе у таты. Лицо парнишки вспоминает по ночам да других солдат, им убиенных, стонет во сне, зубами скрежешшет.
А тут как-то лет пять назад по радио музыка заиграла. У Иванушки слёзы покатились, лицом побелел да на стол уронил ево. Почитай минут пять, не боле баская звучала, он вздрагивал только.
Поняла я - та самая песня, из войны. Што и говорить, светла она как небо летнее, добра, душевна, ровно баушка Степанида. Закончилась игра, диктор бает: «слушали арью севостьяна бахова». Так вроде? ...Зарыдал батя.
- Мама, дак ведь он фрицев убивал! Они же не люди!
- Ох, сыночек, и они люди. Чьи-то детки, братья, отцы. Напасть кака-то, помутнение на людей находит, когда убивают друг друга. Не для того жизнь свыше дадена. Ладно, подрастёшь, сердешный, быват, поймёшь. Даст Бог не придётся стрелять тебе в человека.
Долго не мог заснуть Митька в эту белую ночь, ворочался с боку на бок, об отце думал, о войне. В кино всё просто: наши – хорошие, врагов надо убивать. А в жизни? ...Вспомнил бабушку. Погладила она его по голове. Заснул.
Снился ему высокий берег реки, на нём отец в старом брезентовом плаще. И немец молодой из войны, в пиджаке, шляпа на голове.
Светло было, ярко даже. Слушали они арью бахову. И улыбались друг другу.
