Похороны всегда ассоциируются у меня с едой, как бы странно это ни звучало. 
Последний раз труп в гробу я видела, когда мне было 9. Это была моя бабушка. 
Я помню, как мне сказали, что она умерла, но я совершенно не помню, что делала после. Наверное, пошла делать уроки. 
В зале, прямо рядом с телевизором, горшками с цветами, журнальным столиком и диваном, на котором я потом часто спала, стоит гроб. Вокруг него люди. Человек 5-6, не больше. Не помню никого, кроме мамы, хотя это было всего половину моей жизни назад. 
Она тихонько подзывает меня и садит к себе на колени. Я чувствую ее огромный живот, внутри которого жизнь, снаружи которого смерть. 
Я вижу синее лицо моей бабушки, которое невероятно контрастирует с красной обивкой гроба. На лбу у нее какая-то повязка с изображениями Иисуса и других святых. Она голубая. Все внутри гроба имеет синий оттенок. 
Синий - символ смерти. 
Рядом с гробом стоит женщина, чье имя я могу обозначить лишь как N.
N - дама лет 50 ,с темными волосами и тяжелым взглядом. За несколько лет до этого она говорила мне, что перед сном нужно расплетать волосы, чтобы они отдыхали. Она обещала рассказать мне сказку. И не рассказала. 
Сейчас она читает длинную молитву сбивчивым, тихим голосом. Быстро-быстро, что мне абсолютно ничего не понятно. Все это звучит как одно слово. Слово смерти. 
Нас трое. 9, 10, и что-то между 5 и 10 годами. А все потому, что и третьего ребенка я совершенно не помню. 
Их не подзывают посмотреть на мертвое тело, потому что это не их бабушка умерла. Они тут как декорации, как обуза родителям, которые пришли сюда. Они бы и рады оказаться в другом месте. Впрочем, им все равно. Сейчас я ненавижу их в том времени. Я ненавижу их с расплывшимися лицами в моей памяти, заглядывающими в гроб, чтобы увидеть то, чего видеть нельзя. Чтобы увидеть смерть. Кажется, что я ненавидела их всегда. 
Мы выходим из дома и садимся на лестницу. 
Воспоминания обрываются...
Кажется, что гроб стоит в этой комнате вечно. 
Меня заставляют целовать руку священника, толстого, бородатого мужика. И смеются, когда я от него шарахаюсь. Ставят в пример покорную девочку, которая целует грязную руку и улыбается. 
"Не сотвори себе кумира" или как там, а? 
Дым, свечи, горячий воск на руках, речи о каком-то добре и зле. Хороший - рай. Плохой - ад. 
Хочешь, расскажу, что в аду? 
Почему ты так плохо выглядишь, девочка? 
Сине-зеленая выползаю из дома. 
"Покорной девочке" стало плохо.
Ухожу. Не хочу видеть этих лицемеров. 
Воспоминания обрываются. 
Много людей. Знакомых и незнакомых. Все сидят за столом и едят. Кисель, блины, картошка, котлеты, салаты, нарезки, фрукты. Все это поглощается абсолютно неизвестными мне людьми. Известны ли они моей бабушке? Надеюсь, что да. 
Много детей. Всех пытаются согнать в одну кучу, заставить сидеть тихо и не таскать со стола яблоки. 
Еда со стола всегда вкуснее, чем та же еда с кухни, потому что "взрослая". Эй, кому виноград?
Дети бегают по дому, дергают взрослых за платья и штаны, не хотят оставаться друг с другом, плачут, смеются и совершенно не догадываются, что все они здесь только благодаря чьей-то смерти. 
Все мы на этой земле появились, потому что за миг до нас кто-то умер. 
Например, моя бабушка.