Не знаю, бывает ли так у кого-то ещё, но, когда я читаю книги авторов-земляков, они производят на меня особенное впечатление. Если они, конечно, пишут о нашей земле. Даже слова, кажется, в их книгах какие-то особенные. Родные, самые подходящие для того, чтобы описать именно нашу землю, наших людей, наши пейзажи. Сегодня я хочу рассказать о таком авторе и об одной из его книг.

 Малышев Александр Васильевич родился в городе Середа (ныне город Фурманов Ивановской области) 26 мая 1938 года. Его детство выпало на годы Великой Отечественной войны. С 16 лет он трудился простым рабочим на фурмановской фабрике № 2. Окончил Литературный институт имени Алексея Максимовича Горького в Москве. В марте 1980 года Малышев становится членом Союза писателей, куда рекомендации ему дали поэт Михаил Александрович Дудин, прозаик Владимир Потанин и литературный критик Михаил Лобанов.

 Из-под пера Александра Васильевича вышли восемь книг рассказов и повестей, лирико-публицистическая книга в защиту Волги «Повествование о реке», свыше 100 солидных публикаций в ведущих журналах страны – «Наш современник», «Знамя», «Юность», «Волга», «Аврора», «Нева», «Север».

 Его рассказы включались в сборники лучших рассказов русских писателей, опубликованных в газетно-журнальной периодике: «Рассказ-81», «Рассказ-82», «Рассказ-84», «Рассказ-88». Они также вошли в сборник, изданный во Франции для студентов-славистов на русском языке наравне с произведениями Распутина, Астафьева, Шукшина.

 Произведения Александра Васильевича Малышева в переводах вышли в Чехословакии, в Болгарии, в Польше. Длительное время он был литературным консультантом Ивановской писательской организации, работал с молодыми авторами, дал многим «путёвку» в большую литературу. В последние годы жизни Александр Васильевич Малышев жил в волжском городе Пучеже. Умер 8 сентября 1999 года.

 Его сборник «Заметы» включает в себя рассказы и повесть о трудной жизни женщин небольших фабричных городов в военные и послевоенные годы. Почему именно женщин? Да потому что не так уж и много мужчин в эти времена было в городах. Тяжёлый физический труд на фабриках, который взяли на себя женщины, после того, как большинство мужчин ушли на фронт, суровые заботы о детях, дровах, еде, реальной тяжестью ложится на душу при чтении. Похоронки, надежды и безнадёжность. Всё это очень хорошо и достоверно передано в рассказах автора, потому что всё это он видел своими глазами, всё это он чувствовал, наблюдал, живя рядом с этими женщинами в больших коммунальных квартирах.

 Каждый рассказ наполнен глубокой любовью и уважением к героиням, какими бы они ни были, склочными или скромными, бездетными или многодетными, каждая из них прописана как одна единственная о чём бы в рассказе ни шла речь. О гаданиях ли на бойца, о забредшей ли на улицу цыганке, о нечаянном ли уже послевоенном счастье замужества и материнства, о написании ли писем бойцам или чтении писем от бойцов, об украденных ли в самые лютые морозы дровах, на которые копилось полгода и которые не на что больше купить. Каждый рассказ проникает глубоко в душу, каждый образ встаёт перед глазами и вызывает щемящее чувство причастности. Тяжёлая, полная лишений и жертв жизнь, единственная надежда в которой – это то, что их детям жить будет лучше, что их детям через такие испытания проходить не придётся.

 Центральным произведением сборника, его средоточием является повесть «Ночная смена». Позвольте я начну с описания фабрики. Дело в том, что именно такие фабрики были и в областном центре, и в нашем небольшом городке. Всё-таки, текстильной столицей мы стали задолго до революции. И даже тогда, когда и станков производственных не было, по берегам наших речек именно ткачеством жили крестьяне. Так вот, фабрики. Старые, доставшиеся ещё с дореволюционных времён и работавшие до последних «светлых» времён, когда все их не дрожащей рукой переделали под торговые центры или швейные цеха с офисами.

 «Фабрика принадлежала прежде купчихе Ларенковой, и с тех пор, как купчиха умчалась неведомо куда, точно птица, согнанная с гнезда, оборудование не менялось. В конце тридцатых годов, рассказывали мне, было уж и решили обновить оборудование, но грянула война и перекроила все планы, и двести пятьдесят станков системы «платт», приплывшие в начале века по морю из Англии, полуразбитые, измотанные, черные и мохнатые от десятилетий налипавшего на них грязного хлопкового пуха, и поныне продолжали ткать марлю и миткаль. Их без конца налаживали, латали, казалось, полного износу им нет и не будет, но дело было совсем не в выносливости станков и машин, а в людях, что на них работали, - в терпеливых ткачихах, поммастерах – умельцах, слесарях, батанщиках, челночниках, что в иное, давнее время могли бы стать товарищами тульскому Левше, так они всякий день умудрялись пускать в работу то, что отказывалось уж работать вчистую. Это им, людям, не было износа, им и терпению их».

 Уже по одной этой цитате видно отношение автора к людям, о которых он пишет. Любовь и уважение. И простите мне мою несдержанность, я сразу же приведу следующую цитату о работницах фабрик. Об их мастерстве. Не могу не привести, потому что живу рядом с этими людьми. Соседка моя, одна из трёх ивановских ткачих, поставивших в своё время рекорд по количеству одновременно пущенных станков. Да, дело прошлое, но ведь это было и как этим не гордиться?

 «Любая опытная ткачиха знает, сколько минут израбатывается, сходит початок. Самое большее – пять, а если повышенные скорости, если слабая намотка, то и три, и чем бы она ни занималась, а у нее не один станок, через три-пять минут ей быть у этого, первого, в котором иссякла уточная нить, чтобы сменить пустой челнок заряженным, чтобы станок стоял как можно меньше. У ткачих вроде Коваловой это чувство времени, это ощущение каждой минуты было столь обострённым, точным, что, сделав круг по своему уплотнению, пустив другие станки, устранив обрывы, сметя грязный пух, спадавший невесомыми дымными облачками с воздуховодов и труб увлажнения, чтобы не уработало его в полотно, такая ткачиха оказывалась у этого, первым пущенного станка именно в тот миг, когда батан его, прибив остаток уточной нити, как бы спотыкался и, ослабев сразу, отваливался слегка назад…»

 Впрочем, повесть не об этом. Точнее, не только об этом. Молодой подмастерья, только что пристроенный на фабрику матерью в свои пятнадцать лет, стал свидетелем такого явления как заём. Вот вокруг этого заёма и крутится повествование. Многие, наверное, знают об этом явлении советской жизни. Я, если честно, плохо себе представляла, как это работает. Поэтому порылась в интернете. Если коротко – государство открывало подписку для рабочих. Работник, добровольно-принудительно подписывался на то, чтобы дать государству в долг сумму равную месячной зарплате. На заём нужно подписать как можно больше работников, в идеале всех, и происходит эта подписка на глазах у юноши, который сидит со своим обходным блокнотом в комнате начальника смены и видит все беседы, слышит непростые истории рабочих, видит отчаяние и смирение, старание выиграть что-нибудь для себя. И как начальник обещает одно и то же разным людям. Впрочем, чего они просят? Поставить их на большее количество станков, дать в бригаду самую продуктивную ткачиху. И в эту ночную смену, сменяя друг друга проходят перед подростком судьбы и характеры, открываются в неожиданных порывах души, и показывается долгая и тяжёлая жизнь каждого, дающего в долг государству из нелёгких заработков своих. Долгая-долгая, изнуряющая для обеих сторон ночная смена.

 «По списку я понял, что работа по займу продолжится ещё и завтра. И всё же большая часть её уже завершена. Можно сказать, заём поддержан единодушно коллективом смены. Так, наверно, и напишут в городской газетке – «единодушно». А на самом-то деле дорого стоило это гладкое, всё замазывающее слово, все – и нынешнюю смену Бабикова, и запах валерьяны, и небывалые откровения в этом неказистом кабинете, и мою смуту, и случай с Коваловой. Единодушно! Было в этом слове что-то неправильное, затягивающее истину блескучей ряской: я – свидетель, как не просто добывалось, складывалось это единодушие».

 Вторая часть сборника посвящена как раз молодому поколению. Тем, на кого так рассчитывали матери, поднимая их в самые тяжёлые времена. И знаете, какое-то досадливое впечатление осталось от этих рассказов. Всё понятно, новое время, новые веяния, новые условия, но что-то как будто оказалось потерянным благодаря этим лучшим условиям.

 Замечательная, искренняя, душевная книга, хранящая память о тяжёлых временах и испытаниях, через которые пришлось пройти и нашим родным. Книга, будящая память о рассказах старших родственников про бесконечные очереди за хлебом или далёкую дорогу на работу сквозь мрак зимней морозной ночи. Книга, которая совершенно точно займёт особое место на полке моего книжного шкафа.