В последнее время часто сталкиваюсь в интернете с противоречивыми высказывания посчёт исторических романов. Чаще всего эти мнения вытекают из рассуждений о нашумевших книгах Гузель Яхиной (ну вот у меня так получилось). Одни яростно доказывают, что эти книги не имеют права на существование и не заслуживают того, чтобы их хоть кто-нибудь читал, а другие возмущены такими нападками до глубины души и требуют себе очки, чтобы разглядеть в книге автора к чему там у критиков претензии.

 Я не собираюсь судить о творчестве Гузель, потому что не читала ни одного её романа. И не буду (скорее всего). У меня предвзятое отношение ко всем современным попыткам писать о нашем недалёком прошлом. Вне зависимости от того, кто автор, и о каком периоде он написал. Война ли это, репрессии или лагеря, покорение севера или перепашка целины, голод Поволжья или... История капризная дама, она с изумительной ветреностью меняет свои наряды в угоду современной моде. Поэтому, я отдаю предпочтение книгам современников тех событий. Потому что даже при цензуре и пропаганде общая атмосфера в тех книгах отражена очень даже достоверно. В них чувствуется время. Если, конечно, не совсем уж бездарь писал. Кстати, касательно последнего романа Яхиной, мне даже тема не интересна. Потому что я прочитала Неверова и его «Ташкент город хлебный» и мне про ту страшную пору всё понятно.

 Но, не смотря на своё устоявшееся мнение, я всё-таки пытаюсь понять сторонников и другого лагеря, которые настаивают на том, что художественная книга имеет право на художественный вымысел, а если вы щепетильные такие, то идите в архив и читайте документы.

 В связи с этим очень заинтересовала меня нижеприведённая цитата, вычитанная в послесловии к книге «Читающий по телам» Антонио Гарридо (я пыталась найти в интернете классификацию именно Эко, но не нашла. То ли плохо искала, то ли запрос не правильно составляла):

 «Мне не раз доводилось участвовать в круглых столах, целью которых было определить понятие «исторический роман»; такие дебаты неизменно – с большей или меньшей степенью горячности — сводились к обсуждению того, каковы должны быть степень, качество и количество подлинной истории в романе (каковой, по самому определению, есть нечто выдуманное), чтобы роман действительно можно было считать историческим. Часто бывало так, что участники таких собраний в конце концов соглашались с классификацией, некогда установленной профессором семиотики Умберто Эко, который в нескольких своих статьях выделил три различных типа. 1) Роман романтический, или роман с фантастическими обстоятельствами, в котором и персонажи, и события, и исторический фон представляют собой чистую выдумку, но прикрыты завесой правдоподобия. Образцом этого типа могут послужить романы артуровского цикла, сочиненные Бернардом Корнуэллом. 2) Второй тип Эко определяет как «Книги плаща и шпаги» — романы, в которых реальные исторические персонажи по воле авторского воображения попадают в ситуации выдуманные, никогда не имевшие места в действительности. К этому разряду относятся такие авторы, как Александр Дюма, Вальтер Скотт или Лев Толстой. 3) И наконец, итальянский автор говорит о так называемых «Романах исторических в полном смысле слова»; он определяет их как романы, в которых выдуманные персонажи действуют в совершенно реальных исторических обстоятельствах (в этот ряд Эко, разумеется, включает свое знаковое произведение «Имя Розы»)».

 И вот у меня вопрос по тексту. Они с ума, что ли сошли? Почему Толстой во второй категории-то? Мне нужна помощь – я чего-то не понимаю…