Уже длительное время мне кажется, что нечто созревает во мне. Медленно, крайне осторожно, но очень слаженно. Я все еще не в силах этого выразить. Каждый раз, когда я пробую зафиксировать данное преображение и осмыслить его, все улики проскальзывают за плинтуса, в форточку или растворяются в душных объятиях ночи.  Но в конце концов все смысловые песчинки должны будут собраться в гармоничную конфигурацию и представиться перед моим взором в виде некого фундаметнального потрясения. 

Наука. Религия. Метафизика. Человеческий разум. Все это слишком сильно беспокоит меня, чтобы считать подобные интересы  праздной прихотью.

Я знаю, что если не начну развиваться уже сейчас, то дальнейшая жизнь теряет всякую свою осмысленность. Потому что смирение с участью среднестатистического обывателя для меня равносильно смерти. 

Когда же я наконец выражу готовность принять в себя это величайшее, высочайшее, неподвластное ни времени, ни пространству, называемое в христианстве Святым Духом, а в буддизме - самадхи?

Знание.

Я алчу знать, я алчу раствориться в знании и воплотить его  в себе. 
Но сейчас я  все еще лишь ампула. Пустая и прозрачная. Я хотела бы, чтобы некто, выпив меня, обрел катарсис и вечное блаженство, но пока что из меня даже нечем утолить жажду. 

Я хотела бы, чтобы мир расправлялся передо мной, как гениальная симфония, где каждая нота занимает свою неповторимую единственно верную позицию, однако доныне земная юдоль отзывается в моих ушах не мелодичнее, чем расстроенный инструмент в руках больного Паркинсоном. Правда, в этой какофонии подчас начинают проскальзывать мотивы собачьего вальса, и это дарует мне тусклые предпосылки к тому, что  некогда  для меня прозвучит и  лунная соната. Нужно лишь суметь верно расслышать.

В трясине смрадной потопал бескровный лик.
Рука в агонии хваталась за шаль ночи.
В мир-куртизанку человек-тростник
Попал и был безжалостно проглочен. 

Вот чего ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не должно произойти.