Это я. Я рушу в прах ржавые каркасы и убогие сырые темницы, высвобождая из насыпей щебня и резного металла в беспредельные просторы необремененного предрассудками разума свой крылатый животворящий дух. И воистину неизмеримая  мощь его возносится на сумасбродные высоты, пронизывая сиянием  тернии, за облака, в Эдем, к пантеону бледнолицых трубящих ангелов, к раскаленным светилам, несущим жизнь и смерть с равносильным слепящим самозабвением, к разгадке вселенского развертывания, к слиянию эфира и вечности в обнаженную необратимую сингулярность, где недосягаемая вершина обращается в бездонную впадину. И перст Провидения ведет меня сквозь пучины сих буйных фантасмогорий. Я следую за ним, минуя опасности мириад фальшивых воззрений - и вот я уже на месте, у подножия величайшего из храмов, у врат Абсолютной Истины. 

- - 

Это я. Я буравлю ненасытным взором пустые холодные стены многоэтажек и продажные стекла общественного транспорта, повторяя губами инфантильные рифмы и глумясь над собственной твердолобостью, ища, без попыктки отыскать, вдохновение и бескровно соглашаясь с пестрящими вульгарностью вывесками торговых центров,  со скабрезной любовной беллетристикой, с мольбами нищих о милости Господа к филантропам,  с постными проплывающими мимо  физиономиями  не менее постных их обладателей.   Часы на электронном табло продолжают мигать своими равнодушными двумя точками, и с каждым повтором этого нервного тика душа моя каменеет. Однажды она не вернется в прежнее состояние и навеки замрет, в точности как горгулья на фасаде собора Парижской Богоматери.