Когда-то на отдыхе в Юрмале мы искали пристанища, и наши друзья познакомили нас в Дзинтари с Алмой и Карлом. Карл всегда был дорожником: до советской власти, при ней и после нее. При немцах работали все, кто мог, жить то как-то надо было. Работали сестры в больницах, учителя в школах, юристы и врачи. На некоторых дорожников вроде бы надели форму строительных частей вермахта. А в 45-ом Карла вместе с теми, кто работал при немцах (и с теми, кто не работал), отправили в дальние края. «Ты видел военнопленных строй, вермахт разрушил, вермахт строит…Ауфвидерзеен, майне кляйне, ауфвидерзеен…».

Потом он вернулся, нескоро, но вернулся. Поднимал дом, огородничал. Он все помнил, но не любил вспоминать. Иногда мы с ним перебрасывались словами, часто я смотрел, как он работает. Он был много старше меня, но Работник в каждом движении и во всем, что он делал. Иногда кистью белил стекла построенной им теплицы, защищая ее от резкого солнца, иногда, в ненастную погоду мыл их. Как-то я видел, как он руками вынимал из траншей в песке, заполненных торфом, луковицы тюльпанов. Они с Алмой растили на рынок ранние помидоры, разводили цветы, а на отдаленном участке выращивали клубнику. Я тогда какое-то время мог доставать сортовые луковицы тюльпанов, «забракованные» для кремлевских скверов, сажал их сам, раздавал соседям. И несколько лет осенью посылал полдюжины в Дзинтари. А однажды в начале зимы пришла открытка от Алмы: «Нашего Карла больше нет». Я до сих пор благодарен за «нашего», вспоминаю его, и, если верить Метерлинку, он в это время живет. По крайней мере, в моих воспоминаниях.