Чистое осознание выглядит любовью. В нём заключена максимальная жизненность. Но эта жизненность не имеет отношения к человеческому образу. Дж. Кришнамурти сказал: «Кто может полюбить одно, тот может полюбить всё». Почему так? Когда мы кого-то или что-то любим, мы, в момент любви, забываем о себе. Если расширить фокус взгляда, направленного на объект, а потом потерять фокусирование, то качество восприятия никуда не денется. Останется любовь-осознание. В виде любви мы можем ощутить такую абстрактную величину как чистое осознание.







Стань вечным прошлым моего настоящего.
Горакшанатх

Вся наша история жизни, эдакое здание, сотканное из протяжённости, вдруг начинает плавиться и исчезать, как будто бы его облили агрессивным реактивом. Прошлое растворяется в любви. Не то, чтобы образы исчезли совсем: начинает видеться, что каждый фрагмент нашей истории возникал заново из непроявленности. Разнородные напряжения служили поводом личной летописи, но, по сути, были непрекращающимися попытками найти опору в неустойчивом немилостивом мире. Как можно найти опору на краю вертящейся лопасти? Нам никто не сказал, как выглядит центр. И никто не скажет, так как центр – это всё, а вертящейся лопасти не существует. Оказывается, прошлая жизнь – фрагменты неполного осознания, подчинённые искусственной логике. Эти фрагменты можно встряхнуть и выложить в другой последовательности. А можно вообще никак не выкладывать. Парадокс в том, что зауженность восприятия создаёт причинно-следственные связи, хотя беспредельность каждой вспышки проявленности самодостаточна и не от чего не зависит. Увидеть это - означает понять, что мы никогда не рождались в терминах линейности.







Чувственность и созерцательность не имеют противоречий. Монахи учат созерцательности, не доверяя телесным и личностным волнам. Они говорят о свидетельствовании. Но сам процесс и взгляд со стороны на процесс – это двойственность. Достаточно сдаться неизвестному в себе. Тогда исчезает центр, точка отсчёта. Тогда чувственность и созерцательность становятся сторонами невыразимого. Это можно назвать инородной игрой. Но, так как, невыразимое проявляется в качестве любви, эта инородность не вызывает отчуждения. Игра без играющего. Почему бы нет?