Недвойственная бесцентровость матери обращена милостью любви на человека. Эта милость не является подачкой – подобное откликается на подобное. А так, как все наши глупости являются проявлениями безначального, то безначальное в какой-то форме реагирует само на себя в нашем лице.




Даже в зле: «пусть ему будет так же плохо, как и мне» наблюдается желание единства. Зло – усечённое понимание справедливости, то есть равности между собой всех воплощений Единого.




Все состоят из каждых. Любовь ко всем и каждому уничтожает пространство сравнения. А ведь только сравнения разделяют восприятие мира. Всякие людские гадости, вырастающие из страхов, проявляются внутри любви, и никак на неё не влияют. Это просто слепые пятна всё той же силы.




Чувства – это боль. Чувства – реакции на степень уязвимости для смерти. Чем дальше от смерти, тем радостнее. Но, и положительные, и отрицательные чувства – это тяжёлые разрозненные энергии. Выход из зоны чувств может ощущаться как тихая праздничность. Почему не бурная? Потому, что бурная – это комплекс чувств, а тихая – созерцательное приятие. Мы не знаем другого мира, поэтому не считаем чувства обременением: искусственная личность закрыла собой другое. Любовь – дорасщеплённость, поэтому никогда не войдёт в сферу проявленности, такой как чувства, мысли или образы.




Душ, туалет, жарко - холодно. Всё начинается с тела. Внешние и внутренние увечья не дают воспринимать мир так же, как, если бы их не было. Матрона Московская была слепым экстрасенсом. Она видела больше рядовой публики, но не так же, как она.
Когда мы приводим внимание к телу, тогда нас прекращают пожирать, внушённые нам в детстве, социальные программы восприятия. Мы воспринимаем тело как мясо, хотя нас учили в школе, что это сгусток энергии, такой же, как и окружающая среда. Что может быть очевидней? - тело. Так почему же мы спесиво от него отворачиваемся, как от бросовой вещи в самопознании и просветлении? Чем наши галлюцинации по отношению к телу отличаются от галлюцинаций в остальных аспектах восприятия? Тело не пудрит нам мозги рассуждениями и памятью. В то же время, оно – наше. Это самый благодарный и безропотный участок нашего сгущённого сознания. Просто дышать. Просто ощущать. С этого начинается невовлечённость в групповое сумасшествие. С самозабытья в ощущениях может, так же, начаться любовь: тело не знает, что оно отдельно от мира.





Отслеживание мысли – двойственность. Если я не являюсь мыслями, то - кто я? И есть ли определения этому? Я - и есть мысли. Лишённые своего смысла мысли, становятся проявлением безначального. Видимость оправданности личностного функционирования приходит как желание. «Мне надо то-то, я должен вон то». Смысл оправдывает желания. Понимаете? Первично желание быть, а уже потом начинаются аргументы. Медитация наблюдения - из той же сферы: «сейчас я правильно отслежу, и будет мне счастье». Когда мы не боремся с личностью, а видим, что она такая же бессмысленная форма, как и другие проявленности, например, вода или ветер, тогда мы начинаем любоваться красотой её игры, вместо того, чтобы расщепляться в себе на зрителя и наблюдаемое.




Не было бы глаза, не было бы и разговоров о зрительном восприятии. Не было бы тебя, не было бы поводов для всего. Помни причину неудовлетворённости.




В тхераваде дыхание – символ возникновения и исчезания. Их чередование невозможно удержать, но человек только к этому и стремится. Если пытаешься что-то зафиксировать – ощути дыхание. Оно тебя научит жить.




Существует принцип, простое практическое правило, которое я всегда считал очень полезным в решении того, что верно, а что ложно, так вот, если что-то является ложным, то чем пристальнее вы это рассматриваете, тем оно становится более расплывчатым, менее ясным. Между тем как, если что-то является верным то, чем ближе вы на это смотрите, тем более ясным это становится.




Не понимаю сострадания во взращивании бодхичитты. Эгоистичный ум начинает жалеть других как проекции жалости к себе. Возможно, тотальная жалость ко всем уравнивает отношение к миру, и объединяет восприятие, уничтожая разрозненные оценки.

Любовь не разделяет хищника, который может умереть от голода, и жертву, которая может быть съедена. Из абсолютного плана бодхичитты страдания воспринимаются как неестественные напряжения, и у просветлённого появляются действия, направленные на устранение таких сгустков для приведения полотна проявленности к гармонии.
Где тут сострадание?