КАК «ВЫВОДИЛИ» РОСТРОПОВИЧА (часть 1)

При разжигании на садовом участке костра для сжигания вырезанных веток я решил использовать  стопку старых (1992 года) газет «Известия». Привычка бегло просматривать заголовки помещённых материалов была вдруг вознаграждена: в одном из заголовков привлекла фамилия Ростроповича. В подборке оказались два его письма в редакции газет «Правда»,  «Известия», «Советская культура», датированные 30 октября и 24 декабря 1970 года. Между ними были  два письма в ЦК КПСС под грифом «секретно»: заместителя председателя КГБ ЦВИГУГА  и заместителя министра культуры СССР В. КУХАРСКОГО и письмо первого секретаря Союза композиторов Тихона  ХРЕННИКОВА. Завершала подборку запись беседы Посла СССР во Франции В. ЗОРИНА с секретарём ЦК ФКП Гастоном Плиссонье.

И как контрастирует грамотный стиль изложения писем Мстислава РОСТРОПОВИЧА  и суконный язык официальных писем глав учреждений,  определявших внутреннюю политику государства.

Вот так, совершенно неожиданно, снова появились на свет материалы 46-летней давности, подтверждающие принципы государственной политики СССР.

Становится, действительно, стыдно и больно за официальную политику  «сокрушения талантливых людей», отстаивающих своё мнение.

* * *

Из-за большого объёма материалы представляю в виде трёх следующих друг за другом  сообщений. Итак, читайте, пожалуйста…

КАК «ВЫВОДИЛИ» РОСТРОПОВИЧА 

Известия, №87, 13 апреля 1992 года

«…принять меры к выводу Ростроповича в Советский Союз» Заместитель председателя КГБ С. ЦВИГУН

Открытое письмо главным редакторам 

газет «Правда», «Известия», «Литературная газета», «Советская культура»

Уважаемый товарищ редактор!

Уже не стало секретом, что А. И. Солженицын большую часть времени живёт в моем доме под Москвой. На моих глазах произошло и его исключение  из СП — в то самое время, когда он усиленно работал над  романом о 1914 годе, и вот теперь награждение его Нобелевской премией и газетная кампания по этому вопросу. Эта последняя и заставляет  меня взяться за письмо к Вам.

                На моей памяти  уже третий советский писатель получает Нобелевскую премию , причём в двух случаях из трёх мы рассматриваем присуждение премии как грязную политическую игру, а в одном (Шолохов) как  справедливое признание ведущего мирового значения нашей литературы.  Если бы в своё время Шолохов отказался бы принять премию из рук, присудивших её Пастернаку «по соображениям  холодной войны», — я бы понял, что и дальше мы не доверяем объективности и честности шведских академиков. А тепрь получается так, что мы избирательно не с благодарностью принимаем  Нобелевскую премию по литературе, то бранимся. А что если в следующий раз премию присудят т. Кочетову? — ведь нужно будет взять?! Почему через день после присуждения премии Солженицыну в наших газетах появляется странное сообщение о беседе корреспондента Икс с представителем секретариата СП Икс о том, что вся общественность страны (т. е., очевидно, и все учёные, и все музыканты и т. д.) активно поддержала его исключение из Союза писателей? Почему «Литературная газета» тенденциозно подбирает из множества западных газет лишь высказывания американской  и шведской коммунистических газет, обходя  такие несравненно более популярные и значительные коммунистические газеты,  как «Юманите», «Леттр Франсез», «Унита», не говоря уже о множестве некоммунистических? Если мы верим некоему критику Боноски, то как быть с мнением таких крупных писателей, как Белль, Арагон, Ф. Мориак?

                Я помню и хотел бы напомнить Вам наши газеты 1948 года, сколько вздора писалось там по поводу признанных теперь  гигантов нашей музыки  С. С. Прокофьева и  Д. Д. Шостаковича… Сейчас, когда посмотришь на газеты тех лет, становится за многое нестерпимо стыдно: за то, что столько лет не звучала опера «Катерина Измайлова»; что С. С. Прокофьев при жизни так и не услышал последнего варианта своей оперы «Война и мир» и Симфонии-концерта для виолончели с оркестром; что существовали официальные  списки запретных произведений Шостаковича, Прокофьева, Мясковского, Хачатуряна.

                Неужели прожитое время не научило нас осторожно относиться к сокрушению талантливых людей? не говорить от имени всего народа?  не заставлять  людей высказываться о том, чего они попросту не читали или не слышали? Я с гордостью вспоминаю, что не пришёл на собрание деятелей культуры в ЦДРИ, где поносили Б. Пастернака и намечалось моё выступление, где мне поручили критиковать «Доктор Живаго», в то время мной ещё не читанный.

                В 1948 г. были СПИСКИ  запрещённых произведений. Сейчас предпочитают УСТНЫЕ ЗАПРЕТЫ, ссылаясь, что «есть мнение», что это не рекомендуется. Где и у кого ЕСТЬ МНЕНИЕ — установить нельзя. Почему, например, Г. Вишневской запретили исполнить в её концерте в Москве блестящий вокальный цикл Бориса Чайковского на слова И. Бродского?  Почему несколько раз препятствовали исполнению цикла Шостаковича на слова Саши Черного (хотя тексты у нас были изданы)? Почему странные трудности сопровождали исполнение XIII и XIV симфоний Шостаковича? Опять, видимо, «было мнение»!.. У кого возникло «мнение», что Солженицына надо выгнать из Союза писателей? — мне выяснить не удалось, хотя я этим очень интересовался. Вряд ли пять рязанских-мушкетёров отважились сделать это сами без таинственного МНЕНИЯ. Видимо, МНЕНИЕ помешало моим соотечественникам  узнать проданный нами за границу фильм Тарковского «Андрей Рублёв», который мне посчастливилось видеть среди восторженных парижан. Очевидно, МНЕНИЕ же помешало выпустить в свет «Раковый корпус» Солженицына, который был уже набран в «Новом мире». Вот когда б его напечатали у нас — тогда б его открыто  и широко обсудили бы на пользу автору и читателям.

Я не касаюсь ни политических, ни экономических вопросов нашей страны. Есть люди, которые в этом разбираются лучше меня, но объясните мне, пожалуйста, почему именно в нашей литературе и искусстве так  часто решающее слово принадлежит людям, абсолютно не компетентным в этом. Почему даётся им право дискредитировать наше искусство или литературу в газетах нашего народа?!

Я ворошу старое не для того, чтобы брюзжать, а чтобы не пришлось в будущем, скажем, через 20 лет, стыдливо припрятывать сегодняшние газеты.

Каждый человек должен иметь право безбоязненно самостоятельно мыслить и высказываться о том, что ему известно, лично продумано, пережито, а не только слабо варьировать  заложенное в его МНЕНИЕ. К свободному обсуждению без подсказок и одёргиваний  мы обязательно  и придём!

Я знаю, что после моего письма непременно появится МНЕНИЕ и обо мне, но не боюсь его и открыто высказываю то, что думаю. Таланты, которые составят нашу гордость, не должны подвергаться предварительному избиению.

Я знаю многие произведения  Солженицына, люблю их, считаю, что он выстрадал право писать  правду, как её видит, и не вижу причин скрывать своё отношение к нему, когда против него развёрнута кампания.

Мстислав РОСТРОПОВИЧ

30 октября 1970 г.