ЧЕРУБИНА де ГАБРИАК. Часть 4.

В высших сферах редакции  «Аполлона» была учреждена  слежка за Черубиной. <…>

Лиля, которая всегда боялась призраков, была в ужасе. Ей всё казалось, что она должна встретить живую Черубину, которая спросит у неё ответа. Вот два стихотворения, которые тогда, конечно, не были поняты Маковским.

Лиля о Черубине:

В слепые ночи новолунья

Глухой тревогою полна,

Завороженная колдунья,

Стою у темного окна.

Стеклом удвоенные свечи

И предо мною и за мной,

И облик комнаты иной

Грозит возможностями встречи.

В темно-зеленых зеркалах

Обледенелых ветхих окон

Не мой, а чей-то бледный локон

Чуть отражен, и смутный страх

Мне сердце алой нитью вяжет.

Что, если дальняя гроза

В стекле мне близкий лик покажет

И отразит её глаза?

Что, если я сейчас увижу

Углы опущенного рта,

И предо мною встанет  та,

Кого так сладко ненавижу?

Но окон темная вода

В своей безгласности застыла,

И с той, что душу истомила,

Не повстречаюсь никогда.

Черубина о Лиле:

ДВОЙНИК

Есть на дне геральдических снов

Перерывы сверкающей ткани;

В глубине анфилад и дворцов

На последней, таинственной грани

Повторяется сон между снов.

В нём всё смутно, но с жизнию схоже…

Вижу девушки бледной лицо,

Как моё, но иное и то же,

И моё на мизинце кольцо.

Это — я, и всё так не похоже.

Никогда среди грязных дворов,

Среди улиц глухого квартала,

Переулков и пыльных садов —

Никогда я ещё не бывала

В низких комнатах старых домов.

Но Она от томительных будней,

От слепых паутин вечеров —

Хочет только заснуть непробудней,

Чтоб уйти от неверных оков,

Горьких грёз и томительных будней.

Я так знаю черты её рук,

И, во время моих новолуний,

Обнимающий сердце испуг,

И походку крылатых вещуний,

И речей её вкрадчивый звук.

И моё на устах её имя,

Обо мне её скорбь и мечты,

И с печальной каймою листы,

Что она называет своими,

Затаили мои же мечты.

И мой дух её мукой волнуем…

Если б встретить её наяву

И сказать ей: «Мы обе тоскуем,

Как и ты, я вне жизни живу» —

И обжечь ей глаза поцелуем.

С этого момента история Черубины начинает приближаться к концу. <…>

Вячеслав Иванов, вероятно, подозревал, что я — автор Черубины, так как говорил мне: «Я очень ценю стихи Черубины. Они талантливы. Но если это — мистификация, то гениально». Он рассчитывал на то, что «ворона каркнет». Однако я не каркнул. А. Н. Толстой давно говорил мне: «Брось, Макс, это добром не кончится».

Елизавета Дмитриева была потрясена крушением созданного ею образа роковой красавицы Черубины, погрузилась в депрессию,  рассталась с литературными кругами…