Это цитата сообщения Олюнь Оригинальное сообщение

Далее...

А теперь я вернусь к своей истории.

Рано или поздно все заканчивается, завершился и мой курс лучевой терапии. Я пришла на прием к бойкой Ольге Ивановне и услышала от нее:

– Прекрасненько! Теперь поговорим о предстоящих операциях. Их будет три.

Я вздрогнула.

– Сколько?

– Три! – с самым радостным видом повторила врач. – В левой груди у вас злокачественная опухоль, в правой доброкачественная, но она может переродиться. Уберем все!

– Это два вмешательства, – робко уточнила я. – А третье?

– Удалим придатки, – потерла руки Ольга Ивановна.

Я оторопела. Врач же зачастила:

– Зачем они вам? У вас есть дети! Ведь вы не собираетесь еще рожать? А раз так, то чик-чик, и нет проблем.

– Почему я должна лишаться яичников? – поинтересовалась я.

– А чтоб не мешали! – весело засмеялась Ольга Ивановна. – Вы в моей власти, что хочу, то и сделаю. Может, до кучи еще и аппендицит прихватим. Ну, зачем он вам, а? Вот руки-ноги оставим.

Я замерла с открытым ртом. Врач собиралась продолжить, но тут раздался телефонный звонок. Она взяла трубку, встала, пошла к шкафу, повернувшись ко мне спиной, и я быстренько убежала из кабинета.

Александр Иванович встретил меня дома вопросом:

– Что случилось? Ольга Ивановна телефон оборвала, она в недоумении, не понимает причины твоего глупого поведения.

Я рассказала о планах, которые в отношении меня она строит, и задала мужу вопрос:

– Разве врач имеет право говорить пациенту: «Вы в моей власти, что хочу, то и делаю»? А если этой тетушке втемяшится в голову и вправду ампутировать мне заодно ноги? Ольга Ивановна заявила, что мне не нужны придатки. А вдруг ей нижние конечности тоже покажутся лишними?

Муж нахмурился, потянулся к трубке. Его беседа с врачом затянулась. Наконец он объяснил мне:

– Ольга Ивановна считает, что с больным надо разговаривать весело, без мрачной гримасы на лице и печального тона. По ее мнению, далекий от медицины человек не способен понять планы врача, нет необходимости разжевывать пациенту мельчайшие детали лечения. Фраза: «Вы в моей власти, что хочу, то и сделаю» – шутка. До сих пор она нравилась всем пациентам без исключения, ободряла их, придавала уверенности, позволяла проникнуться доверием к врачу. А ты оказалась глупышкой, без чувства юмора.

– Да уж… – пробормотала я.

– Кстати, операцию будет делать не Ольга Ивановна, а заведующий отделением, с которым мы беседовали до начала лучевой терапии, – напомнил муж.

Теперь уже я поторопилась к телефону и позвонила Оксане. Рассказала ей о «юмористке» и услышала в ответ:

– Ну, сколько тебе можно повторять?! Хватит носиться по разным кабинетам, послушай, наконец, меня! Отправляйся в шестьдесят вторую больницу, там работает прекрасный хирург Игорь Анатольевич Грошев. Я его давно знаю.

На следующий день рано утром я приехала в клинику и вошла в кабинет Грошева. Начался новый этап лечения.

Больница
Игорь Анатольевич оказался молодым, спокойным, приветливым человеком. В нем не было истеричности Ольги Ивановны и, в отличие от алчного профессора, никаких речей о деньгах он не вел. Разговор носил конкретный характер, я получила все ответы на интересующие меня вопросы.

Да, мне предстоят три операции. Первая – радикальная мастэктомия, полное удаление левой груди, пораженной злокачественной опухолью. Во время второй из правой железы уберут один сектор, в нем доброкачественное образование. К сожалению, любое «добро» способно трансформироваться в «зло», поэтому необходимо провести и это вмешательство. Кроме того, мне надо сделать овариэктомию, попросту говоря – удаление придатков. Опухоль в молочной железе является гормонозависимой, а эстрогены и прогестины, образно говоря, подпитывающие рак, вырабатываются в яичниках. Чтобы выздороветь, надо убрать эти органы. Будь я молодой бездетной женщиной, врачи могли попытаться пойти другим путем, действовать при помощи лекарств или лучевой терапии. Но у меня полна квартира детей и возраст хорошо за сорок, в таком случае резекция – самое правильное решение. Овариэктомия не «большая» операция, ее проводят лапароскопически – в моем животе сделают несколько проколов, и все.

– Знаю, – кивнула я, выслушав хирурга, – так поступили с моей кошкой, когда у нее возникли проблемы.

Игорь Анатольевич неожиданно улыбнулся.

– Ну и как она поживает?

– Прекрасно! – воскликнула я. – Через пару часов после возвращения из ветеринарной клиники Клеопатра носилась по квартире.

– Есть и приятная новость, – продолжил хирург. – Вероятнее всего, после овариэктомии у вас прекратятся мигрени. Из нашего разговора я понял, что ваши головные боли тоже гормонозависимы.

Я решила, что Грошев хочет приободрить меня, но, забегая вперед, скажу: он оказался абсолютно прав. Теперь мигрень забыта окончательно, даже цитрамон я не пью. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Десятого мая Александр Иванович и Володя Цехновичер повезли меня в больницу. Операцию назначили на тринадцатое число.

Я не особо суеверна, но перед выходом сказала мужу:

– Попроси Грошева поменять дату.

– Ерунда! – воскликнул Цехновичер. – Грушка, ты забыла? Тринадцатого мая у меня день рождения, и я хочу получить самый лучший подарок – сообщение о том, что ты наконец-то избавилась от опухоли. Незачем дергать хирурга, он настроился на определенное число, так тому и быть.

Своего автомобиля у нас тогда не было, поэтому в роли шофера десятого мая выступал Владимир. Я взяла собранную сумку, хотела идти в прихожую, и тут Цехновичер остановил меня:

– Надо посидеть перед дорогой.

– И балкон закрыть! – спохватился Александр Иванович.

Не успел муж сделать и пару шагов, как через распахнутую дверь впорхнул голубь и начал метаться по комнате.

Я не принадлежу к числу людей, которые верят приметам. Если в пятницу встречу на дороге черную кошку с пустым ведром и она нагло разобьет им зеркало, преспокойно пойду по своим делам. Но в ту минуту, глядя, как птица бьется о книжные шкафы, я просто похолодела от страха. Все знают: пернатое, влетевшее в дом, предвещает скорую смерть кого-то из хозяев. К слову сказать, сейчас в наш особняк в Подмосковье летом постоянно залетают глупые синички, а еще они вьют гнезда на трубах и на внешних частях кондиционеров. Один раз я мыла плиту, и мне буквально на голову выпал из вытяжки перепуганный птенец сойки. Хорошо, что я уже сняла с конфорки сковородку с жареной картошкой и погасила огонь. Привыкнув к пернатым гостям, я спокойно беру ошалевшую пташку, выношу ее в сад и отпускаю безо всяких отрицательных эмоций. Но, согласитесь, собираясь уезжать в клинику, где тебе предстоит несколько операций, не очень приятно наблюдать за сизарем, который шарахается по квартире.
Похоже, Александр Иванович тоже здорово перепугался, он сильно побледнел.

Первым опомнился Володя и понес какую-то чепуху:

– Голубь – символ мира, он приносит удачу.

Но мне от слов Цехновичера сделалось лишь хуже. Не заревела я лишь по одной причине. Накануне вечером приказала себе не плакать ни при каких обстоятельствах. У нас с онкологией идет война, я не имею права показать болезни свой страх или слабость, не боюсь рака, пусть он боится меня.

В конце концов голубя поймали, отпустили с балкона. Наша компания села в машину, доехала до Волоколамского шоссе, и вдруг раздался характерный звук – лопнуло колесо.

Володя полез за запаской, я отошла к газетному ларьку и старательно делала вид, будто увлечена разглядыванием обложек. В голове вертелась лишь одна мысль: ох, не стоит ложиться в клинику, похоже, живой мне оттуда не выйти, судьба подает недобрые знаки – сначала птичка, теперь покрышка, вероятно, лучше вернуться домой.

Но тут подошел мой муж.

– Надо купить журналов, будешь читать в палате. Ну, какие взять?

Я подавилась непроизнесенной фразой «давай поедем назад» и произнесла совсем другое:

– Берем те, что рассказывают о моде.

Шестьдесят вторая больница является московской, но расположена в области, на краю большого леса, и мало похожа на клинику, скорей уж на дом отдыха или санаторий. В 1998 году там еще не построили современный, комфортабельный многоэтажный корпус, я лежала в старом. Светло-желтое здание с большими белыми колоннами очень напоминало увеличенный в несколько раз Дом творчества писателей в Переделкине, и я вдруг успокоилась. Откуда-то пришло понимание: все непременно будет хорошо.

Я не верю ни в черную, ни в белую магию, мне никогда не встречался человек, передвигающий взглядом диваны, и я всегда посмеиваюсь, если вижу на экране телевизора обвешанного цепями мужчину с хрустальным шаром в руках, вещающего о будущем. Я ни разу в жизни не пила «заряженную» воду, не клала у голубого экрана тюбики с кремом, не приклеивала фотографии целителей к больным местам. Фразы «почистить ауру», «оздоровить карму», «изгнать из квартиры злых духов» вызывают у меня недоумение: неужели существуют люди, которые на самом деле уверены, что, пройдя по дому с зажженной свечой, они станут умнее, красивее, богаче и счастливее?

Но, надо признать, в некоторых зданиях начинаешь ощущать дискомфорт, тревогу. Там может быть богатое убранство, но все равно очень неуютно. Сейчас я довольно часто посещаю онкологические клиники и отделения и, честно говоря, в некоторые палаты захожу с трудом. Очень уж там тяжело, словно бетонная плита опускается на плечи, появляется чувство безнадежности, тоски, делается не по себе, как-то тревожно.

В шестьдесят второй больнице ничего подобного я не чувствовала. Никогда ранее и ни разу после завершения лечения в клинике мне не встречались врачи столь же внимательные, заботливые, предупредительные. Сразу оговорюсь: в год операций я еще не стала Дарьей Донцовой. Первые книги про Дашу Васильеву были написаны как раз в палате шестьдесят второй больницы – за ручку я взялась, чтобы занять массу свободного времени, которым раньше никогда не располагала. Так что не подумайте, будто приветливость медперсонала как-то связана со звездностью пациентки. И моя семья не заплатила за лечение ни копейки.

Ныне в Интернете полно сообщений от разных специалистов, которые утверждают, что Дарья Донцова выжила благодаря их усилиям. Неправда! Когда-то в советские годы мой коллега-журналист Давид Гай, человек крайне ехидный, подсчитал, сколько людей сообщило в своих воспоминаниях о том, что они несли вместе с Лениным бревно на субботнике в Кремле. Сейчас не помню точную цифру, но вроде этих большевиков около пяти сотен. Причем основная масса из них родилась в начале 30-х годов (если кто не знает, В. Ленин скончался в 1924 году). Вот и со мной, как выясняется, тащили, образно говоря, бревно десятки самых разных «специалистов». Донцову, оказывается, оперировали в Москве, Новосибирске, Питере, Казани, Владивостоке, Нью-Йорке, Мюнхене, Тель-Авиве, Париже… И почему-то никого не смущает, что лечение проводилось практически весной-летом 1998 года. (Хорошо, что я, бедняжка, не скончалась, летая безостановочно туда-сюда по свету. Надо, наверное, потребовать от «Аэрофлота» золотую карту VIP-пассажира за такое количество миль, проведенных мною в небе.) А еще меня, если верить тому же Интернету, ставили на ноги колдуны, экстрасенсы и знахари всех мастей. И я лопала горстями разнообразные БАДы, лекарства, которые недоступны простым смертным (миллион долларов за курс). К тому же жила в тайге у травника-отшельника и в то же самое время лечилась в Бурятии у тамошнего шамана. Получается, я освоила удивительный трюк – научилась клонироваться и рассылала свои «копии» по всему миру.

Дорогие мои, жизнь простой преподавательницы немецкого языка, бывшей журналистки, спасли в 62-й московской больнице. Бесплатно! Уходя домой, я принесла медсестрам торт, а хирургу Игорю Анатольевичу Грошеву, большому любителю чтения, мой муж подарил несколько книг. Это все. Ой, забыла про маленькие шоколадки, которые раздала девочкам-практиканткам из медучилища. Они выглядели чуть старше моей Маши и всегда успокаивали меня, когда я сидела перед перевязочным кабинетом.

И вот еще что. Пожалуйста, не надо тратить большие деньги на пилюли «Вытяжка из копыта уральского жирафа» или «Мумие океанических рыб», если вы видите статью, в которой написано: «Дарья Донцова принимает эти препараты регулярно». Никогда не принимала. Не принимаю. И даже приближаться к ним не стану.

Не так давно сын Оксаны Денис вместе с моей Марусей поехал на Птичий рынок. Первым, что они увидели, была большая корзина, в которой копошились милые щеночки, плод страстной любви неизвестных родителей. К плетеной ручке оказалась прикреплена моя фотография, вырезанная из какого-то журнала, с надписью: «Щенки от Дарьи Донцовой». Так вот, собачат я не рожала. А вылечили меня традиционными методами в простой клинике обыкновенные, но очень хорошие врачи.

Любой человек накануне операции нервничает. Я не исключение. Поэтому, когда ко мне в палату пришел анестезиолог, я налетела на него с вопросами. Остальные женщины, лежащие на своих кроватях (между прочим, уже удачно прооперированные), замолчали, слушая нашу беседу.

– Мне не будет больно? – завела я.

– Нет, – пообещал врач, – вас погрузят в наркоз.

– А если его дадут меньше, чем надо? – забеспокоилась я.

– Это невозможно, – терпеливо ответил анестезиолог.

– Ну, вдруг, – не успокаивалась я, – в целях экономии введут не всю ампулу, а половину?

Доктор достал из кармана очки и посадил их на нос.

– Агриппина Аркадьевна! Если вам станет больно, вы будете лежать тихо?

– Конечно, нет, начну вертеться и заору так, что потолок рухнет, – пообещала я.

Анестезиолог поднял указательный палец.

– Вот! И хирурги мне голову оторвут. Как им работать в таких условиях? Двое вас держат, третий зашивает? Исключительно ради удобства своих коллег, чтобы сохранить с ними хорошие отношения, я загружаю пациентов препаратами по полной программе. Совершенно не хочу ссориться с Игорем Анатольевичем.

Женщины в палате захихикали. Но я восприняла слова доктора всерьез и слегка успокоилась. Ну да, зачем Грошеву на столе отбивающаяся от него пациентка? Ясное дело, я буду крепко спать. И тут же появился новый вопрос:

– Я проснусь после операции? Не умру во время нее?

– Естественно, нет! – уверенно ответил главный по наркозу.

– Почему вы так считаете? – наседала я.

До сих пор не понимаю, как можно быть таким терпеливым с женщиной, которая несет глупости? А врач и не подумал выйти из себя. Он снял очки, вернул их в карман и произнес:

– Есть много причин. Первая: в случае летального исхода на столе нас очень ругают, лишают премии, а впереди отпуск…

Мои сопалатницы захохотали в голос, даже мне стало смешно. Анестезиолог улыбнулся.

– Вас здесь пять человек. Четверо уже прошли через операцию и, по-моему, в момент моего прихода спешно спрятали в тумбочки не очень полезные для них пирожные. В соседней палате большинство женщин тоже встали на ноги. Далее. Оперблок у нас в конце коридора, наверное, вы видели, как Игорь Анатольевич и другие хирурги оттуда каждый день выходят. Не слышали, о чем они говорят?

Я напрягла память. Действительно, вчера я гуляла по галерее и приметила, как из большой двери, над которой прикреплено предупреждение: «Посторонним вход запрещен», показалась группа мужчин и женщин в голубых «пижамах».

– Сделала бы ты, Надя, нам кофейку! – попросил один из врачей медсестру.

– И пошарь у Зинаиды в закромах, – добавил другой, – она точно пирожки с вареньем заныкала.

Я замерла на кровати. М-да, навряд ли хирурги, у которых на столе скончалась пациентка, стали бы мечтать о пирогах…

– Наверное, я выглядела полной дурой, – вздохнула я, когда врач ушел.

– Не переживай, – сказала лежащая у окна Наташа, – все больные такие. Как вспомню, чего сама натворила, так стыдно Игорю Анатольевичу в глаза смотреть.

– А что ты сделала? – поинтересовалась я.

Наташа скривилась и промолчала.

– Сейчас расскажу, – подала голос с другой кровати Раиса Николаевна. – Натка переобщалась с бабой Аней. Видела ее?

– Старушка, которая всем рассказывает, что отсюда живыми не уходят? – поежилась я. – Она ко мне в первый день подошла и завела рассказ про то, как в отделении «люди мухами мрут, а врачи трупы прячут». Жуткая бабулька!

– Нет, – захихикала Раиса, – это Ирина Львовна. Она еще причитает: «Ох, как мне тебя жалко! Нам-то, пенсионеркам, хорошо, дожили до семидесяти пяти, уже пора на тот свет убираться, а ты… Молодая, и умрешь! Ай-ай-ай!»

– Еще есть Галя из двести семнадцатой, – подхватила тихая Зиночка. – Ей сорок лет, а глупая! Бродит по палатам, говорит: «На нас ставят опыты. Все равно помрем, рак не лечат. Вот правительство и написало секретный указ, пробовать на онкологических больных разные таблетки от СПИДа. Я свои лекарства не ем, в окно выбрасываю, и вы так же поступайте».

– Нелогично тестировать средства от иммунодефицита на больных раком груди, – сказала я. – Похоже, Галя сумасшедшая.

– К ней психиатр приходил, – уточнила Зина, – сказал, нормальная.

– Верится с трудом, – хмыкнула Наташа.

Раечка села и подоткнула под спину подушку.

– А баба Аня бегает в розовом халате с перьями, ее ни с кем не спутаешь. Очень она любит вещать о врачебных ошибках, так и сыплет историями о том, как доктора одному человеку вместо больной почки удалили печень, а другому хотели отрезать ухо и убрали нос. Наташка с ней за сутки до операции в лесу гуляла, ну и прониклась старухиной мудростью. Пошла Натуся вечером в туалет да застряла там, вышла с загадочным видом.

– Мы ее спросили, – перебила Зиночка, – чего так долго, а она в ответ: «Вам показалось, я умывалась, как обычно».

– На следующий день Арина Геннадиевна, операционная медсестра, не выдержала и рассказала вот что, – продолжала повествование Рая. – Легла наша Натуська на стол, а у нее на правой груди ярко так зеленкой написано: «Это здоровая».

– Чтобы Игорь Анатольевич не ошибся, не отрезал, чего не следует, – довершила Зина и захохотала.

Я тоже рассмеялась, но тут же осеклась. Сама-то хороша, задала анестезиологу кучу глупых вопросов.

– Да ну вас, – незлобливо отмахнулась Ната, – лучше вспомните про хор. Недавно Грошев оперировал женщину. А муж той где-то вычитал, что звуки музыки убивают в воздухе микробы, притащил синтезатор, установил в холле и начал петь.

– Говорят, зимой сюда шаман с бубном приходил, его кто-то из родственников больного пригласил, – добавила Наташа. – Его внутрь не впустили, очень уж грязный был и бахилы надевать отказался. Во дворе мужик шаманил, плясал и в бубен бил.

– Чего только народ не придумает, – протянула Раечка. – Еще здесь многие ходят с иконами.

– Если человек по-настоящему верит, то он болезнь легче переносит, – заметила Наташа, – ему вера сил придает. Но некоторые считают, что с Господом можно, как с продавцом на базаре, договориться. Добрый боженька, я тебе разочек помолюсь, а ты меня за это быстренько исцели…

Дверь палаты открылась, появилась медсестра Ниночка.

– Сегодня кому цветочек рисовать? – спросила она.

Я не поняла вопроса, но мои сопалатницы оживились.

– Груне, ей завтра на операцию.

Нина подошла к моей кровати, достала из кармана халата пузырек с кисточкой и скомандовала:

– Давай левую ногу.

– Зачем? – испугалась я.

– Мы тебе рассказать не успели, – округлила глаза Раечка. – У Нинуши бабушка цыганка, и она научила ее разным хитростям. Сейчас Нина на твоей щиколотке изобразит ромашку с семью лепестками, и все будет супер.

– Те, кому она картинку рисует, отсюда домой веселенькими убегают, – добавила Зина.

Я не поверила своим ушам. Только что женщины разговаривали здраво, смеялись над шаманом, и вдруг – цветочек-талисман!

– У меня кисточка особая, – пояснила медсестра, – и заклинание я знаю. Ну, где наша ножка?

Я вытащила ногу из-под одеяла. Конечно, я не верю в подобную чушь, но пусть у меня будет волшебная картинка.

Ниночка быстро намалевала цветик-семицветик и с удовлетворением произнесла:

– Отлично. Удача с тобой.

Мне вдруг стало жарко и захотелось спать. Сделанное чем-то ярко-красным изображение долго не стиралось. И, вот уж странность, при одном взгляде на него у меня поднималось настроение, а в голове появлялась мысль: «Все хорошо». Цветочек работал в полную силу, все отделение ходило с такой «живописью».

В Ниночке явно пропадал отличный психолог. Медсестра догадалась, что больным людям необходимо нечто чудесное, и всегда заходила к тем, кому завтра на операцию. Как вы понимаете, занятия «боди-артом» не входили в служебные обязанности девушки, ей просто очень хотелось помочь людям.