Стихи Райнера Мария Рильке
Перевод с немецкого Бориса Пастернака
Деревья складками коры
мне говорят об ураганах,
и я их сообщений странных
не в силах слышать средь нежданных
невзгод, в скитаньях постоянных,
один, без друга и сестры.
Сквозь рощу рвется непогода,
сквозь изгороди и дома.
И вновь без возраста природа.
И дни, и вещи обихода,
и даль пространств, как стих псалма.
Как мелки с жизнью наши споры,
как крупно то, что против нас!
Когда б мы поддались напору
стихии, ищущей простора,
мы выросли бы во сто раз.
Все, что мы побеждаем, - малость,
нас унижает наш успех.
Необычайность, небывалость
зовет борцов совсем не тех.
Так ангел Ветхого Завета
искал соперника под стать.
Как арфу, он сжимал атлета,
которого любая жила
струною ангелу служила,
чтоб схваткой гимн на нем сыграть.
Кого тот ангел победил,
тот правым, не гордясь собою,
выходит из такого боя
в сознаньи и в расцвете сил.
Не станет он искать побед.
Он ждет, чтоб высшее начало
его все чаще побеждало,
чтобы расти ему в ответ.
Райнер Мария Рильке – Ольга Седакова
Из "СОНЕТОВ К ОРФЕЮ"
* * * Тот только, кто пронесёт
лиру в загробье,
тот, угадав, возведёт
славу над скорбью.
Кто с мертвецами вкусит
мака забвенья,
гибнущий звук возвратит
в вечное пенье.
Пусть отраженье с водой
вновь унесётся,
образ построй:
только из бездны двойной
голос вернётся
кротко живой.
Собственная эпитафия Райнера Рильке, выбитая на его надгробном камне:
Rose, oh reiner Widerspruch, Lust
Niemandes Schlaf zu sein unter soviel
Lidern
Роза, о чистое противоречие, радость
Ничьим сном быть под столькими
Вéками.
Райнер Мария Рильке - Борис Пастернак
ЗА КНИГОЙ
Я зачитался. Я читал давно. С тех пор, как дождь пошел хлестать в окно.
Весь с головою в чтение уйдя,
не слышал я дождя.
Я вглядывался в строки, как в морщины
задумчивости, и часы подряд
стояло время или шло назад.
Как вдруг я вижу: краскою карминной
в них набрано: закат, закат, закат.
Как нитки ожерелья, строки рвутся
и буквы катятся куда хотят.
Я знаю, солнце, покидая сад,
должно еще раз было оглянуться
из-за охваченных зарёй оград.
А вот как будто ночь по всем приметам.
Деревья жмутся по краям дорог,
и люди собираются в кружок
и тихо рассуждают, каждый слог
дороже золота ценя при этом.
И если я от книги подыму
глаза и за окно уставлюсь взглядом,
как будто близко всё, как станет рядом,
сродни и впору сердцу моему!
Не надо глубже вжиться в полутьму
и глаз приноровить к ночным громадам,
и я увижу, что земле мала
околица, она переросла
себя и стала больше небосвода,
и крайняя звезда в конце села -
как свет в последнем домике прихода.
----
Рильке - рис. Л.О. Пастернака
ИСПАНСКАЯ ТАНЦОВЩИЦА
Как спичка, чиркнув, через миг - другой
Выбрасывает языками пламя,
Так, вспыхнув, начинает танец свой
Она, в кольцо зажатая толпой,
И кружится всё ярче и упрямей.
И вот - вся пламя с головы до пят.
Воспламенившись, волосы горят,
И жертвою в рискованной игре
Она сжигает платье на костре,
В котором изгибаются, как змеи,
Трепещущие руки, пламенея.
И вдруг она, зажав огонь в горстях,
Его о землю разбивает в прах
Высокомерно, плавно, величаво,
А пламя в бешенстве перед расправой
Ползёт, и не сдаётся, и грозит.
Но точно и отточенно, и чётко,
Чеканя каждый жест, она разит
Огонь своей отчётливой чечёткой.
Райнер Мария Рильке
перевод с немецкого К. Богатырёва
худ. Christine Comyn
Первые розы раскрылись, их аромат так робок, как самый тихий смех; бегло, стрижа касаньем он через день летит... и всё, куда ни глянешь, также наполнено страхом: редких огней свеченье, отзвуки боязливые, сумрака приближенье; и красота стыдлива...
«…Среди произведений Родена есть руки- обособленные, маленькие руки, не принадлежащие никакому телу и все-таки живые.
Руки вскидывающиеся в злобном раздражении, руки, ощетинившиеся пятью пальцами, которые, кажется, лают как пять зевов адского пса.
Идущие руки, спящие руки, пробуждающиеся руки, предательские руки, руки, обремененные наследственным пороком, и усталые, ничего больше не желающие, лежащие где-нибудь в уголке, как больные животные, которые знают, что им никто не поможет.
Но ведь руки- сложный организм, дельта, куда издалека стекается много жизни, впадающей в великий поток деяния.
У рук есть собственная история, фактически у них есть собственная культура, своя особенная красота; им даровано право на собственное развитие, на собственные желания, чувства ,прихоти, пристрастия…»
Райнер Мария Рильке. «Огюст Роден» (1903)
***
Пора, Господь. Большое было лето -
склонись же тенью к солнечным часам
и дай ветрам развеяться по свету.
Согрей плоды, чтоб вызрели сполна,
пошли ещё нам весточкою летней
два южных дня, и сладостью последней
скрепи букет последнего вина.
Бездомному уже не строить дома.
Кто одинок - надолго одинок,
ночные письма сменит полудрёма
и вспомнится, как листья из-под ног
уносятся в пустыню окоёма.
Райнер Мария Рильке
перевод Анатолия Гелескула
Перед зеркалом
Растворит, готовясь к ночи, весь
облик, как снотворное в бокале,
в беспокойно блещущем зерцале,
и улыбку бросит в эту смесь.
И, когда запенится, вольет
волосы в глубь зеркала и, нежный
стан освободив от
белоснежной
ткани платья бального, начнет
пить из отраженья. Так она
выпьет все, о чем вздохнет влюбленный, —
недовольна, насторожена, —
и служанку кликнет полусонно,
лишь допив до дна и там найдя
свечи в спальне, шкаф и шум дождя…
Райнер Мария РИЛЬКЕ
Перевод В. Топорова
ПЕСНЬ ЛЮБВИ
О как держать мне надо душу, чтоб
Она твоей не задевала? Как
Ее мне вырвать из твоей орбиты?
Как повести ее по той из троп,
В углах глухих петляющих, где скрыты
Другие вещи, где не дрогнет мрак,
Твоих глубин волною не омытый?
Но все, что к нам притронется слегка,
Нас единит, - вот так удар смычка
Сплетает голоса двух струн в один.
Какому инструменту мы даны?
Какой скрипач в нас видит две струны?
О песнь глубин!
Р.М.Рильке
***
Ты не горюй, что давно отцвели
астры в саду, что листья с земли
тихо слетают в пруд.
Прекрасное вырастает в пыли,
и силы, что зрели в нем и росли,
ломают старый сосуд.
Оно из растений
в нас перейдет,
в тебя и меня;
чрезмерность лета его гнетет,
оно покидает налившийся плод -
прочь от пьянящих видений,
в сумерки нищего дня.
Райнер Мария Рильке
Райнер Мария Рильке
Элегия (Марине Цветаевой-Эфрон)
О растворенье в мирах, Марина, падучие звезды!
Мы ничего не умножим, куда б ни упали, какой бы
новой звездой! В мирозданье давно уж подсчитан итог.
Но и уменьшить не может уход наш священную цифру:
вспыхни, пади, - все равно ты вернешься в начало начал.
Стало быть, все - лишь игра, повторенье, вращенье по кругу,
лишь суета, безымянность, бездомность, мираж?
Волны, Марина, мы море! Звезды, Марина, мы небо!
Тысячу раз мы земля, мы весна, Марина, мы песня,
радостный льющийся гром жаворонка в вышине.
Мы начинаем, как он, - осанной, но темная тяжесть
голос наш клонит к земле и в плач обращает наш гимн.
Плач... Разве гимну не младший он брат - но склоненный?
Боги земли - они тоже хотят наших гимнов, Марина.
Боги, как дети, невинны и любят, когда мы их хвалим.
Нежность, Марина, - раздарим себя в похвалах.
Что назовем мы своим? Прикоснемся дрожащей рукою
к хрупкому горлу цветка. Мне пришлось это видеть на Ниле.
Как спускаются ангелы и отмечают крестами двери невинных,
так и мы - прикасаемся только к вещам: вот эту не троньте.
Ах, как мы слабы, Марина, отрешены - даже в самых
чистых движеньях души. Прикоснуться, пометить - не больше.
Но этот робкий порыв, когда одному из нас станет
невмоготу, когда он возжелает деянья, -
жест этот мстит за себя - он смертелен. И всем нам известна
эта смертельная сила: ее сокровенность и нежность,
и неземной ее дар - наделять нас, смертных, бессмертьем.
Небытие... Припомни, Марина, как часто
воля слепая влекла нас сквозь ледяное преддверье
новых рождений... Влекла - нас? Влекла воплощенное зренье,
взгляд из-под тысячи век. Всего человечьего рода
сердце, что вложено в нас. И как перелетные птицы,
слепо тянулись мы к дальней невидимой цели.
Только нельзя, Марина, влюбленным так много
знать о крушеньях. Влюбленных неведенье - свято.
Пусть их надгробья умнеют и вспоминают над темной
сенью рыдающих крон, и разбираются в прошлом.
Рушатся только их склепы; они же гибки, как лозы,
их даже сильно согнуть значит сделать роскошный венок.
Легкие лозы на майском ветру! Неподвластны
истине горького "Вечно", в которой живешь ты и дышишь.
(Как я тебя понимаю, о женский цветок на том же
неопалимом кусте! Как хочу раствориться в дыханье
ветра ночного и с ним улететь до тебя!)
Каждый из нас, уверяли боги, - лишь половина.
Мы ж налились дополна, как полумесяца рог.
Но и когда на ущербе, когда на исходе, -
цельность сберечь нашу может лишь он - одинокий,
гордый и горестный путь над бессонной землею.
(перевод А. Карельского)
9 июня 1926
***
Из письма Рильке к Цветаевой
•'★¸.•'★¸.•'★¸.•'★¸.•
Сегодня я принял тебя, Марина, принял всей душой, всем своим сознанием, потрясённым тобою, твоим появлением... Что сказать тебе? Ты протянула мне поочередно свои ладони и вновь сложила их вместе, ты погрузила их в мое сердце, Марина, словно в русло ручья, и теперь, пока ты держишь их там, его встревоженные струи стремятся к тебе... Не отстраняйся от них! Я открыл атлас (география для меня не наука, а отношения, которыми я спешу воспользоваться), и вот ты уже отмечена, Марина, на моей внутренней карте: где-то между Москвой и Толедо я создал пространство для натиска твоего океана.
***
Я мог бы ласково взять тебя,
не выпустить больше из рук.
Я мог бы баюкать твой взгляд; тебя
охранять, и быть лесом вокруг.
Я мог бы единственным знать об этом, -
что ночь холодна была.
И слушать вечер, печалясь о лете,
сгорающем с нами дотла.
Ведь время стало тревогой всех,
не избегла камня коса.
Снаружи ходит чужой человек
и будит чужого пса.
Но вот стало тихо. Я не спустил
с тебя своих глаз; и те
охраняли тебя наподобие крыл,
если что-то брело в темноте.
Райнер Мария Рильке
перевод Андрея Дитцеля
***
Оставь без глаз — всё ж я тебя увижу;
Оставь без слуха — я тебя услышу;
Я и без ног пойду стезей твоею;
Я и немой воззвать к тебе сумею;
А если рук лишусь я ко всему —
Тебя своим я сердцем обниму;
А сердцу повелишь остановиться —
Мой мозг к тебе прорвется, как зарница;
Теперь еще и мозг мой умертви —
Я понесу тебя в своей крови.
Райнер Мария Рильке
***
Как пришла любовь к тебе? Солнца лучом?
Или яблони цветом? Иль летним дождем?
Или молитвой? Ответь же!
Она с неба зарницей счастья сошла,
и, сложив два светлых своих крыла,
прильнула к душе расцветшей…
Райнер Мария Рильке
перевод Тамары Сильман
***
Как сны мои тебя зовут! Они кричат беззвучным криком, в своем отчаянье великом они мне сердце разорвут.
Надежды нет. Осталось мне лишь одинокое сомненье, души больной оцепененье в холодной, белой тишине.
РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ Перевод Т. Сильман
***
Листы летят, летят издалека,
из вянущих садов небесных словно;
и падают, с последним взмахом, сонно.
И по ночам из звёзд уединённо
летит Земля, темна и нелегка.
Мы падаем. Ладони гаснет взмах.
И видишь, — так во всём. И тем не менее.
Есть Тот, кто это долгое падение
так нежно держит на своих руках.
Райнер Мария Рильке
***
Райнер Мария Рильке
Слепнущая
Она, как все, сидела за столом. Но чашку — показалось мне сначала —
она чуть-чуть не так, как все, держала.
Потом вдруг улыбнулась. Только ртом.
Когда же встали все из-за стола
и разбрелись кто с кем и как попало
по комнатам (толпа, смеясь, болтала),
я видел, как она за всеми шла,
но напряженно — будто бы сейчас
и перед всеми предстояло петь ей,
и, как от глади водной на рассвете,
наружный свет отсвечивал от глаз.
Шла медленно, как бы боясь преград,
и все ж в сомнении: не перейти ль их?
Как будто бы, преодолев их ряд,
она вздохнет и полетит на крыльях.
***
Райнер Мария Рильке
Как сны мои тебя зовут!
Они кричат беззвучным криком,
в своем отчаянье великом они мне сердце разорвут.
Надежды нет. Осталось мне
лишь одинокое сомненье,
души больной оцепененье
в холодной, белой тишине.
(Перевод Т. Сильман)
Райнер Мария РИЛЬКЕ (1875-1926)
Как душу удержать мне, чтоб она,
с тобой расставшись, встречи не искала?
О если бы, забытая, одна, она в дремучем сумраке лежала,
запрятанная мной в тайник такой,
куда б ничто твоё не проникало!
Но как смычок, двух струн коснувшись вдруг,
из них единый исторгает звук,
так ты и я: всегда звучим мы вместе.
Кто трогает их, эти две струны?
И что за скрипка, где заключены
такие песни?
Перевод Е.Храмова
ОКНО
I
Не предпочтешь ли ты чертеж окна, где очертанья своей ты жизни обретешь, а не мечтанья?
Отважимся назвать прекрасным лишь то, что слишком быстротечно, оставшись без окна неясным, зато в окне почти что вечно.
Существованье вне тиранства
случайностей; любовь сам-друг
с властителем, пока вокруг
чуть-чуть пространства.
II
Окно, ты мера ожиданья,
когда одна в другую жизнь
без оправданья устремлена.
Волна влечет и разлучает;
все волны в море врозь,
а кто в окне другого различает,
тот видит лишь стекло насквозь;
так первородная возможность
свободы с каждым наравне
искажена судьбой, чья непреложность
в одном чрезмерном вне.
III
Тарелочка-вертикаль!
Преследуют нас харчи:
ночами сладкая даль,
горчайшие днем лучи.
Непрерывна еда,
приправа к ней - синева,
питаться должны всегда
глаза, открывшись едва.
Изобильные дозы,
сливы или кануны?
Глаза, вы едите розы,
а пьете новые луны.
Райнер Рильке
***
Райнер Мария Рильке
В саду мы погрузились в думы и сумраком обвил нас хмель, а наверху, гудя угрюмо, запутывался в листьях шмель.
Тебе вплетала блики пышно, как ленты, в волосы лоза, и я лишь раз шепнул чуть слышно: Какие у тебя глаза!
===================
Райнер Мария Рильке
***
Уж рдеет барбарис, и ароматом
увядших астр
так тяжко дышит сад. Тот, кто на склоне лета не богат,
тому уж никогда
не быть богатым.
И кто под тяжестью
прикрытых век
не различит игру
вечерних бликов
на глади молчаливых,
сонных рек,
и сонмы в нём
рождающихся ликов, -
Тот конченый,
тот старый человек.
И день его - зиянье пустоты,
и ложью все к нему обращено.
И Ты, Господь.
И будто камень Ты,
его влекущий медленно на дно.
Перевод с немецкого Т.Сильман
***
Райнер Мария Рильке
В горькой глубине моих ладоней
отрешенность твоего лица.
В мире нет предмета отрешенней. Лунный свет на нем - печаль Творца.
Словно вещь, покорно и легко,
и руке моей прикосновенно.
Но далекое...Во всей вселенной
что живое столь же далеко?
О, как мы стремим нетерпеливо
в эту замкнутую плоскость лика
все приливы сердца,
тщетность крика -
мы себя дарили столько раз...
Но кому? Другим, не понимавшим,
нас случайно или вчуже знавшим,
не искавшим нас и не терявшим,
и ветрам весенним - придававшим,
тишине, что расточала нас...
***
Райнер Мария Рильке
В СТАРОМ ДОМЕ
Я в старом доме; за окном
лежит кольцом широким Прага;
и сумерки походкой мага
обходят улицы кругом.
Темней. Но там, из-за угла
зеленой плесенью сверкая,
собор святого Николая
возносит к небу купола.
Дрожат огни. Туманна синь.
Все смолкло в городской истоме.-
Мне кажется, что в старом доме
незримый шепчет мне: «аминь».
Перевод А. Биска
Райнер Мария Рильке
Как душу удержать мне, чтоб она,
с тобой расставшись, встречи не искала?
О если бы, забытая, одна, она в дремучем сумраке лежала,
запрятанная мной в тайник такой,
куда б ничто твое не проникало!
Но как смычок, двух струн коснувшись вдруг,
из них единый исторгает звук,
так ты и я: всегда звучим мы вместе.
Кто трогает их, эти две струны?
И что за скрипка, где заключены такие песни?
Перевел Евгений Храмов
***
Райнер Мария Рильке (полное имя: Рене Карл Вильгельм Иоганн Йозеф Мария Рильке; 4 декабря 1875, Прага — 29 декабря 1926, Вальмонт, Швейцария) — один из самых влиятельных поэтов и прозаиков XX века. Писал по-немецки. Жил и работал в Триесте, Париже, Швейцарии.
Даже, казалось бы, непритязательные строчки собственной эпитафии Рильке, выбитые на его надгробном камне:
Rose, oh reiner Widerspruch, Lust
Niemandes Schlaf zu sein unter soviel
Lidern
Роза, о чистое противоречие, радость
Ничьим сном быть под столькими
вéками
породили множество глубокомысленных толкований.
Одному – всего одному небольшому! – из поздних стихотворений Рильке посвятил свою пространную, на несколько десятков страниц (!), медитацию Мартин Хайдеггер.
Сказать, что Рильке – целый мир – значит не только не сказать ничего, но - сказать неточно и потому неправильно.
Рильке – это даже и не Другой мир по отношению к нашему, это - мир in statu nascendi – в состоянии рождения, преображения, или, говоря словами самого Рильке - «спасения» - всего «здешнего», преднаходимого и зримого - в «невидимом».
Но - не в каком-то параллельном нашему мире, а в том его - сокровенном и через творчество и, в частности, через поэзию, раскрываемом - измерении, в котором, будучи окликнуто словом, «исправляющим ему пути», устанавливается то, что рождается вторым рождением.
Рильке
Выхожу один я из барака,
Светит месяц, желтый как собака,
И стоит меж фонарей и звезд
Башня белая — дежурный пост.
В небе — адмиральская минута,
И ко мне из тверди огневой
Выплывает, улыбаясь смутно,
Мой товарищ, давний спутник мой!
Он — профессор города Берлина,
Водовоз, бездарный дровосек,
Странноватый, слеповатый, длинный,
Очень мне понятный человек.
В нем таится, будто бы в копилке,
Все, что мир увидел на веку.
И читает он Марии Рильке
Инеем поросшую строку.
Поднимая палец свой зеленый,
Заскорузлый, в горе и нужде,
«Und Eone redet mit Eone»
Говорит Полярной он звезде.
Что могу товарищу ответить?
Я, делящий с ним огонь и тьму?
Мне ведь тоже светят звезды эти
Из стихов, неведомых ему.
Там, где нет ни времени предела,
Ни существований, ни смертей,
Мертвых звезд рассеянное тело,
Вот итог судьбы твоей, моей:
Светлая, широкая дорога, —
Путь, который каждому открыт.
Что ж мы ждем?
Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит...
Ю.Домбровский
***
Кто нам сказал, что всё исчезает?
Птицы, которую ты ранил,
Кто знает? — не останется ли её полёт?
И, может быть, стебли объятий
Переживают нас, свою почву.
Длится не жест,
Но жест облекает вас в латы,
Золотые — от груди до колен.
И так чиста была битва,
Что ангел несёт её в след.
Райнер Мария Рильке
перевод с фр. Марины Цветаевой
***
Райнер Мария Рильке
Перевод Андрея Белого
БАЛКОН 1908
Неаполь
Наверху, над теснотой балкона,
будто их художник кропотливо
подбирал и связывал в букет, —
лица: и при отблесках залива
ты любуешься неторопливо,
словно быть им здесь еще сто лет.
Две сестры, с далекостью далекость,
спрятав безнадежную тоску,
прижимают, точно одинокость
к одинокости, висок к виску:
брат их, видно, любопытством гложим
рядышком торжественно возник
и в какой-то очень нежный миг
стал на мать свою совсем похожим.
Посреди, худой как привиденье,
никому здесь не родной
лик старухи, будто бы владенье
невзначай подхваченный рукой
в тот момент, когда рука другая
с платья соскользнула, повисая
над лицом ребенка с краю, —
неопределенным, без примет,
и пока зачеркнутым смущенно,
как набросок, прутьями балкона,
словно то, чего покамест нет.