Николай Павлович Анннаев самарский краевед сохранил записки своего деда.
"Кажется это было необычайно давно и было как будто не со мной, а с кем-то другим. Редко и нехотя заглядываю я в этот уголок памяти: жизнь из него уже отлетела, остались лишь ее слезы, - как обгорелые пеньки на пепелище, А между тем, как много впечатлений жизни я впитал в себя тогда!.." (ГАСО. Ф.4978, оп.2, л.16)

ЕГОР НИКИТИЧ АННАЕВ

Теперь уже мало кто из самарцев знает, где были Аннаевская дача и кумысоле-чебница, Аннаевская просека, Аннаевский затон, Аннаевские пески, Аннаевский овраг, Аннаевская гостиница. А в XIX веке для каждого самарца эти названия были знаковыми и связывались с именем купца первой гильдии Егора Никитича Аннаева. 1 января 1851 года он был свидетелем и участником празднования открытия Самарской губернии в только что построенном тогда доме купца Ивана Макке. Это в его доме на Алексеевской площади располагалась одна из лучших самарских гостиниц, здесь же была открыта первая в Самаре постоянная книжная лавка. С его именем связано строительство самарской кирхи.
Егор Аннаев родился 11 апреля 1826 года в Астрахани. Он рано осиротел: мать умерла вскоре после его рождения, а через четыре года от холеры умер отец. На воспитании соляного пристава Фабрициуса, отца матери Егора, осталось пятеро внучат (четырехлетний Егор и его четыре сестры: Елизавета 12 лет, Екатерина 10 лет, Анна 8 лет, Любовь 6 лет).
В 1897 году отошедший от купеческих дел Е.Н. Аннаев написал воспоминания о своей жизни, о начале самостоятельной предпринимательской деятельности. Егор Ни-китич автобиографические записки начал воспоминаниями о деде: "Дедушка мой был немец, русский подданный Христофор Фабрициус, женат был на польке. От этого бра-ка Христофор имел дочь Марию Христофоровну, выданную им замуж за армяно-католика Никиту Аннаева, которые и были моими родителями. Дедушка Фабрициус служил близ Астрахани, в Енотаевке, соляным приставом. Скончался он 11 марта 1833 года. По смерти дедушки мне было семь лет. Я помню, на похоронах на гробовой крышке была прикреплена треуголка. После его смерти была получена ему за беспо-рочную тридцатипятилетнюю службу пряжка".
Наряду с семейными альбомами, коллекцией портретов исторических деятелей и прочими реликвиями эти воспоминания бережно хранились в семье Аннаевых. Внук купца, местный композитор и краевед Николай Павлович Аннаев, сыгравший опреде-ленную роль в развитии самарского краеведения, передал мемуары деда и свои иссле-дования по истории семьи в областной архив, а некоторые предметы быта – в област-ной музей краеведения.
После смерти деда младших сестер Любу и Аню взяли на время добрые люди, Екатерину увезла в Москву ее крестная мать Марья Андреевна Сабонжогло, а Егоруш-ка остался со старшей сестрой Елизаветой, в пятнадцать лет вышедшей замуж за нем-ца-колониста Ольденбурга.
В 1835 году Ольденбурги решили переехать в Саратов. Елизавета взяла туда с собой Аню и Любу, а брата оставила у дальних родственников обучаться портняжному мастерству. На всю жизнь у Егора Аннаева сохранятся тяжелые воспоминания об этих своих воспитателях, которых он назовёт в своих мемуарах тиранами, а время учения у них будет считать годами мучений, пыток и издевательств.
АСТРАХАНЬ – НИЖНИЙ НОВГОРОД
В мае 1837 года жизнь сделала еще один крутой поворот. В Астрахани вдруг появился итальянец Массера, которого местные жители считали английским лордом, и передал местному ксендзу письмо от жены симбирского купца Екатерины Никитичны Макке. Она просила ксендза разыскать её брата, одиннадцатилетнего сироту римско-католического исповедания, Егора Никитина Аннаева, которого хотела взять к себе в Симбирск.
Хозяева Егора были поражены тем, что "ничтожного мальчишку" разыскал та-кой важный иностранец, да и сам Егор не мог взять в толк, куда, к кому и зачем ему надо ехать. Забитый мальчишка сестру Екатерину, которая вызывала его к себе, помнил смутно, но всё же решил, что бог послал ему ангела-хранителя в ее лице.
Путь Егора в Симбирск лежал через Нижний Новгород. Его взял с собой со-бравшийся на Нижегородскую ярмарку купец Осип Иванович Айвазов. Записки Е.Н. Аннаева содержат подробные и живописные сведения о поездке от Астрахани до Ниж-него Новгорода.
Пароходы по Волге в то время еще не ходили, и армянское купечество для пере-возки товаров нанимало извозчиков. До Саратова товар везли татары, а от Саратова до Нижнего – русские извозчики. На дорогу от Астрахани до Нижнего уходило два ме-сяца. Чтобы вовремя попасть на ярмарку, выезжали в конце мая.
Татары пригнали табун лошадей, запрягли их в груженые двухколесные арбы, и большой обоз – двенадцать повозок – тронулся в путь. Осталась позади на другом бе-регу Астрахань. Впереди расстилалось необъятное пространство степей. На горизонте небо опиралось на землю, и казалось, что вот доедут они до этого края земли и упрутся в небесный свод.
Мальчика переполняли новые впечатления. Несмотря на тяжелую сиротскую жизнь и жестокое обращение с ним хозяев, было жаль расставаться с родиной. Впереди была неизвестность. На привал останавливались в степи, выбирая место у речки или озера, чтобы хорошо отдохнуть и покормить лошадей. Обоз выстраивали правильным каре, выпрягали лошадей, ставили парусиновые палатки внутри образовавшейся четы-рехугольной площади, стелили ковры, разводили костры и готовили еду: суп с курицей, плов, шашлыки. Лошади тем временем паслись в степи у водопоя. Когда обоз проходил через деревню или село, купцы покупали у местных жителей провизию в до-рогу.
Незаметно прошло двадцать два дня путешествия, и обоз остановился около Саратова. Здесь товары перегружали на русские телеги.
Вторая часть путешествия Егору не понравилась. Русские извозчики кормили лошадей не в степи, а в деревнях. Тут приходилось ночевать в избах, где было много мух и тараканов, довольствоваться простой крестьянской пищей – щами да кашей. На дворе – навоз, скотина. К тому же деревенские мальчишки изводили своими пристава-ниями: толпами ходили за ним и, приставив к ушам полы своих кафтанов, кривля-лись и смеялись над непохожим на них незнакомцем.
На двадцать первый день пути от Саратова подъехали к Нижнему Новгороду. Еще через три недели сюда на ярмарку приехал из Петербурга Иван Иванович Макке – муж Екатерины. Айвазов привел к нему Егора, и Макке отправил мальчика в Сим-бирск.
СИМБИРСК
Судовладелец Ситников, которому Макке поручил доставить Егора в Симбирск, вёз на расшиве товары купца. Столовался он вместе с бурлаками. Ели из общего котла, вокруг которого усаживалась вся ватага с деревянными ложками. На дне плавали мелко нарезанные кусочки говядины. Едва Егор успел выловить кусочек мяса, как сидевший рядом бурлак стукнул его ложкой по лбу и объяснил, что мясо можно есть только после того, как кошевар постучит ложкой по чаше, а сначала нужно выхлебать жижицу.
Несмотря на эти мелкие неприятности путешествие на расшиве чрезвычайно за-нимало Егора, – виды Волги и ее берегов приводили мальчика в восторг.
После двухнедельного путешествия по Волге утром 17 сентября 1837 года приехали в Симбирск. Место в конце Введенского переулка, где стоял дом купца Мак-ке, в Симбирске называли Макиной горой, от неё шел Макин спуск. Здесь Иван Ивано-вич Макке в 1817 году открыл первый магазин бакалейных и колониальных товаров, который долгое время оставался одним из лучших магазинов города.
Похоже было, что Макке не очень обрадовался приезду шурина. Когда Егор во-шёл, Иван Иванович стоял перед зеркалом и завязывал галстук. Не оборачиваясь, он позвал жену. Екатерина же от души обрадовалась приезду брата, хотя едва узнала его после долгой разлуки.
Егора поселили в "молодцовской" комнате с холостым приказчиком Мироном и приспособили прислуживать в винном подвале, и он начал работать под руководством Мирона. Обедал он вместе с "молодцами" – кучером и дворником.
Екатерина была лет на двадцать моложе своего мужа, видимо, очень робела пе-ред ним и не решалась просить сделать для Егорушки больше, чем он сделал, поселив сироту-подростка в своем доме. Всё же она уговорила супруга разрешить брату прихо-дить к ней, чтобы научить его грамоте, но обучение продлилось не больше двух меся-цев, – в подвале было много работы. Егор успел только азбуку выучить да кое-как с помощью полуграмотного Мирона начал читать по слогам.
Когда в Симбирск приезжала в гости Елизавета Ольденбург, сёстры приглаша-ли Егора обедать, но мальчика, уже привыкшего к обществу кучера и дворника, это очень стесняло, и он предпочитал прятаться от сестер.
Однажды Егор случайно услышал их разговор о себе. Смысл услышанного оше-ломил его: сёстры сожалели, что у них только один брат, да и тот дурак. Мнение сес-тер заставило взглянуть на себя со стороны. Потом Егор Никитич всю жизнь вспоминал этот случай с благодарностью, – ведь именно подслушанный разговор заставил его заняться собой всерьез.
Ему было четырнадцать лет. Читать он умел только по слогам да перерисовы-вал карандашом понравившиеся картинки. Увидев, как приглашенный Макке художник изображает на стене каретника колоннаду, Егор воспылал желанием приобрести палитру и краски. Он начал срисовывать картины и рисовать с натуры. С особым старанием он изображал на холсте хозяина дома с семьей, обстановку в доме, сад.
Каждый год в Симбирск приезжали на два месяца со своим магазином итальян-цы Венс и Романи. У них были приятные голоса, Егору нравилось их пение, он подру-жился с ними и сам начал петь. Итальянцы снабжали его красками и прочими принад-лежностями для живописи. Картины свои он писал в подвале, устроив помост на вин-ных бочках, поближе к окну.
По воспоминаниям Егора Никитича, умственное развитие его до двадцати лет было в полном застое. Общение с прислугой мало способствовало хорошему воспита-нию. Единственным человеком, с которым он любил разговаривать, был надзиратель гимназии Иван Александрович Безногов, удивлявший Егора обширными познаниями и увлекательными рассказами. К нему он и обратился за советом, какую книгу надо прочитать, чтобы стать образованным и хорошо говорить. Выяснилось, что надо прочитать несколько возов книг, а это невозможно успеть и за всю жизнь. Тем не менее Егор последовал совету Безногова.
Выбор пал на книгу "Малек-Адель и Матильда". Это был роман из эпохи кре-стовых походов. Егор видел, как Екатерина читала книгу и плакала. Однако самому читать оказалось трудно. Чтение первой части заняло около двух месяцев. Медленно, по слогам складывались слова. За напряженной работой по складыванию слов терялся их смысл. Если бы не данная себе клятва, что будет проклят, если не научится читать, бросил бы. Вторая часть читалась легче, и кое-что удалось понять. Третью часть Егор читал уже с большим интересом и жалел, что книга кончается.
С тех пор чтение стало его любимым занятием. Он читал исторические романы, начал собирать портреты исторических деятелей, о которых узнавал из книг или из рассказов окружающих.
Втайне Егор мечтал о том, чтобы Макке брал его с собой в деловые поездки, но просить об этом не осмеливался. Летом 1847 года, когда Макке уехал в Петербург, Егор по собственной инициативе построил в его саду оранжерею с двумя террасами.
Любившему цветы Макке изящная постройка понравилась. Радовали купца и похвалы гостей. Даже осенью, когда семья переехала в городской дом, Иван Иванович продолжал ездить со своей Катенькой в оранжерею пить чай.
На холсте размером 47,5 на 40 сантиметров Егор написал маслом картину, изо-бражающую семейство Макке в своем доме в Симбирске. Иван Иванович, грузный мужчина с бакенбардами, в сюртуке, стоит у окна. Екатерина Никитична сидит на стуле в противоположном углу комнаты. В центре комнаты за столом гувернантка занимается с дочерьми Макке.
Жизнь текла безмятежно.
Високосный 1848 год начался несчастливо. В январе после недолгой болезни на двадцать восьмом году жизни умерла Екатерина. "В ней я лишился друга и покрови-теля, – вспоминал Егор Никитич. – Она извергла меня из рук варваров; она напутство-вала меня в религии и доброй нравственности; учила меня повиновению и уважению к старшим; внушала мне быть кротким, обходительным и справедливым... Мое счастье, казалось, было зарыто с ней в могилу". На поминках после похорон собралось до ста человек.
Егор всегда стремился заслужить внимание Макке, но зять держал его на опре-деленном расстоянии, и молодой человек после смерти сестры особенно остро чувст-вовал неопределенность своего положения.
В мае новое несчастье постигло Макке. Пришло известие из Самары о смерти тамошнего приказчика Климентия1 Фроловича, прослужившего у Макке шестнадцать лет. Умер он от холеры. Иван Иванович послал за Мироном и попросил его срочно выехать в Самару. Но Мирон решительно отказался – он боялся холеры.
Видя отчаяние хозяина, Егор предложил:
– Скажите, что там нужно сделать? Может быть, я исполню ваше поручение?
Макке несколько приободрился и согласился:
– Ах, в самом деле, Егорушка, поезжай! Тебе нужно дать доверенность. Там увидишь, что надо делать.
Купец послал за секретарем магистрата Евграфом Фроловичем Жуковым (сам Макке был тогда бургомистром). Жуков написал доверенность пошел ее засвидетель-ствовать. Тем временем Егор собирался в дорогу.
Он выехал на тройке перекладных в шесть часов вечера 19 мая, когда в Воз-несенской церкви ударили в большой колокол ко всенощной. Колокольный звон этот Аннаев воспринял как божье благословение на свой первый выезд из Симбирска.
САМАРА
В Самару Егор приехал на следующий день, в воскресенье 20 мая в 12 часов. На похороны он опоздал. Люди уже возвращались с кладбища. На дворе была большая толпа нищих. Их покормили обедом. Помянули добрыми словами покойного. Климен-тий был вовсе неграмотный, но трезвый, честный и справедливый человек.
Егор наметил сделать новым приказчиком помощника Климентия Николая Ива-новича Афанасьева,2 грамотного и толкового парня, своего ровесника. Прежде чем окончательно передать дела Николаю, пришлось сделать опись имущества и товара, завести учетные книги. На это ушло восемь дней.
Тем временем к Егору стали подходить горожане, бравшие у Климентия деньги в долг без всяких расписок. Таким образом было возвращено около четырех тысяч се-ребром. Пройдет больше чем полвека, и старик Аннаев напишет: "Да, это было счаст-ливое время: дела велись патриархально, и люди имели больше совести. Но начинался поворот к цивилизации".
К слову сказать, в местной хронике "Самарской газеты" за 28 января 1900 года появилась небольшая заметка, опровергавшая его мнение об отсутствии совести у но-вого поколения людей: "К Егору Никитичу Аннаеву зашел человек, назвавшийся Р-м. Незнакомец рассказал, что 15 лет назад, когда он служил у него в бакалейном магазине в Оренбурге, Аннаев при ревизии уволил его за то, что он в это время был под надзо-ром полиции. Пользуясь тем, что управляющий не учел 200 рублей, не записанных в книгу, он ушел с 200 рублями. Деньги сослужили ему хорошую службу. И он вернул их теперь с процентами".
Иван Иванович просил Егора съездить еще и в Оренбург, где у него также была виноторговля. Кроме того, там теперь жила старшая сестра Егора Елизавета, которую Макке просил на некоторое время приехать в Симбирск "заведовать домашним хозяй-ством". В семействе Макке воспитывалась дочь Елизаветы, и она охотно согласилась на переезд.
Закончив дела в Оренбурге, Егор и Елизавета поехали в Самару. В день их при-езда 5 июня в Самаре случился большой пожар, и на месте дома Макке они нашли одни обгоревшие трубы.
От догорающего дерева шел нестерпимый жар. Приехавших обступили какие-то люди и стали требовать вознаграждение за спасение имущества хозяина. В кожаном дорожном кошельке Егора было больше тридцати рублей мелкого серебра, которые он и отдал толпе. Егор просил этих людей достать бочку воды. Он боялся, что огонь про-никнет в подвал, где был сундук с деньгами (более 6 тысяч рублей серебром) и товары. Воды ему не привезли, зато прибежавший Николай Афанасьев сказал, что успел зало-жить кирпичами окна подвала и ход, ведущий в подвал, а часть имущества успели спа-сти, вывезя его на берег Волги, к церкви Алексия-митрополита.
8 июня новый пожар почти совсем опустошил Самару. После первого пожара Егор написал письмо Ивану Ивановичу, а теперь он решил, что делать сейчас в Самаре нечего и лучше поехать в Симбирск с Елизаветой и самому рассказать Макке обо всем случившемся.
В те времена не существовало ни банков, ни телеграфа.
На руках у Егора была большая сумма (более одиннадцати тысяч рублей сереб-ром) самарских и оренбургских денег. Когда он привез их Макке, тот еще не получил письмо о пожаре.
Егор старался смягчить рассказ о потерях. Больше всего он жалел, что дом не был застрахован, – в Самаре тогда не было еще ни одного агента страховых обществ. Еще ему было досадно, что перед отъездом в Оренбург он заказал чертежнику сделать к его возвращению план и опись дома Макке; заказ был выполнен, но зря – всё сгорело.
Рассказ Егора о честности самарцев, возвративших деньги без всяких докумен-тов, несколько отвлек Макке от печальных мыслей о потерях. Стали думать о строи-тельстве нового дома в Самаре. Иван Иванович собрался было опять построить дере-вянный, но Егор уговорил его не жалеть денег и построить каменный. Строительство было поручено Егору.
3 июля 1848 года Аннаев опять выехал в Самару. С ним поехал знакомый италь-янец Фабро. По дороге, сделав крюк, они заехали на Серные Воды. Серноводский ку-рорт привлекал не только больных, но и здоровых людей, которые приезжали сюда, как писала местная газета, "чтобы повеселиться, влюбиться, а, пожалуй, и жениться".
Тогдашний журналист Н. Демерт так описывал жизнь отдыхающих: "Летом, ко-гда серноводская ярмарка невест была в разгаре, с террас раздавались звуки фортепьян, слышалось пение в итальянском вкусе на бугурусланский манер". В большом здании старого театра устраивались танцы, постоянно гремела музыка.
В своих записках Аннаев ничего не пишет об увеселениях, но, конечно же, мо-лодые люди заезжали на воды не по поводу лечения. Они встретились здесь еще с од-ним итальянцем Брукато и втроем ездили на Голубое озеро. Голубое озеро, окрестная степь и горы были прекрасны.3
Самара только начала отстраиваться после пожара. На прежнем месте, на уг-лу Казанской и Успенской улиц, должен был строиться новый дом Макке. Предстояло составить проект, купить материалы, нанять работников.
В этом году Макке в Петербург не ездил. На Нижегородской ярмарке они с Его-ром закупили кавказские вина, выписали товар от Елисеева.
Получив товары в Симбирске и Самаре, Егор поехал в Оренбург. Там дела шли неважно. Бывший приказчик открыл собственное дело, а нового дельного приказчика не нашлось.
Оренбургскую торговлю Макке пришлось закрыть.
Была и еще причина для печали молодого Аннаева. Осенью, когда он был в отъ-езде, гувернантка детей Макке Франческа Игнатьевна обвенчалась с инспектором сим-бирской гимназии Левандовским. "Ах, Франческа Игнатьевна, что Вы меня не подож-дали!" – писал ей Егор.
Однажды Иван Иванович заговорил с Егором о том, что без хозяйки в доме ни-как нельзя. Стало понятно, что речь идет о женитьбе, но было неясно, кто должен же-ниться: он сам или Егор. Макке собрался в Москву и взял с собой Егора. Здесь Егор встретился после долгой разлуки со своей сестрой Любой, а Макке тем временем нашел себе невесту.
Вскоре Егор уехал обратно в Симбирск и стал готовить дом к встрече молодо-женов.
Весной 1849 года, когда Иван Иванович с женой Марией Осиповной вернулся в Симбирск, Егор снова едет в Самару, где начинается строительство дома Макке.
ДОМ МАККЕ В САМАРЕ
Из воспоминаний Егора Никитича Аннаева
...Надо было ехать в Самару, отстраивать дом. 12 мая прибыл я в Самару и принялся за работу. Человек до пятидесяти разного рода рабочих копошились еже-дневно. Верхний этаж почти до половины был оштукатурен, как вдруг пришлось описывать в Симбирск ужасную катастрофу:
"Милый братец Иван Иванович!
Через два года и восемь дней подверглись мы опять той же участи, как и в 1848 году 5 июня, а ныне 13 июня 1850 года в 12 часов дня.
Ветер был порядочный, как вдруг ударили тревогу, раздался ужасный крик: "Пожар!" Я взошел на дом, посмотрел с крыши. Первоначально пожар оказался дальше Преображенской церкви: горел амбар. Я распорядился заложить кирпичом окошки и велел таскать кое-что из каретника в подвал. Только приступили к мерам предосторожности, как пожар уже приближался к питейной конторе.
В это время поднялась еще ужаснейшая буря, которая в одно мгновение охва-тила своим пожирающим пламенем все: удельную контору, Колпакова холодное строение, дом Даненберга. Так атаковало со всех сторон наш дом. Тут я решил ос-таться под сводами для того, чтобы заливать где окажется огонь, но меня не до-пустили и увлекли за собой...
Я подвергся было добыче пламени, но Провидение спасло меня. Задыхаясь ды-мом, – кругом пламя, – одурелый, в беспамятстве бежал я вместе с народом к реке Самаре, но вихрь с пламенем мчался туда же, и много несчастных жертв задохлось в пламени.
Ужасная картина бедствия была передо мной, я никогда не видел такого ужас-ного зрелища разрушения. Народ спасал свое имущество на валу и у берега Самарки, но, когда буря обернулась туда, тогда, покидая в жертву все, спасали себя, кидаясь в воду, и тонули. Коноводные машины и баржи на воде горели; на одной из них, веро-ятно, был порох, взрыв которого произвел оглушительный удар, так что земля как бы затряслась, а баржу швырнуло в другой берег. Тут уж полагали, что пришел конец света, кричали: "Бросайте все и молитесь за грехи наши!"
Итак, спасая жизнь свою, я смешался в толпе народа, бежал с ним по берегу версты три и вышел у кирпичных сараев. Там я раздышался и обошел кругом города так, чтобы буря не била мне в лицо.
Долго с трепетным сердцем ждал я у Волги, когда можно будет пройти мимо пылающего города к своему дому, и пришедши с умилением я помолился Богу, когда увидел, что все под сводами спаслось, – как бы ничего не было!
Уже часов в семь вечера я велел принести себе хлеба, чтобы подкрепить свои силы. С искренним чувством я благодарил Бога, что мне остался этот хлеб, когда у всех все сгорело, остались только в том, в чем вышли, без куска хлеба, которого те-перь и негде купить.
К вечеру буря утихла, и погода сделалась совершенно хорошей, а Волга сдела-лась как зеркало. Заходящее багровое солнце ярко отражалось в Волге, на небе видна была радуга, крапал небольшой дождь.
Я, предохраняя себя от могущей еще быть опасности, пошел с Николаем на вал, на то место, где было подвергся большой опасности. Тут мы смотрели на зрелище, которое меня ужаснуло.
Кругом лежат сгоревшие люди, лошади, собаки, кошки, множество кур, обгоре-лое имущество. Повсюду огненное море, нигде не видно конца, везде догорающие раз-валины. Отчаяние народа, плачевный крик, рев коров, которые пришли из стада, ужас да и только! За рекой Самаркой тоже все сгорело. Неисчислимые потери народа ужасны!
Но нам еще можно благодарить Бога: потеря наша, кажется, не превысит 15 тысяч ассигнациями. Сгорели в доме стропила, крыша, балки с подшивкой и перебор-ками. Жаль, на валу был подготовленный лес и половые доски тысячи на полторы ассигнациями – сгорели. Листовое железо все хорошо, но будет мало. Если в Симбирске есть, то купите 50 пудов.
Я полагаю, что средства наши еще не истощены, и дом надо отделать к зиме, ибо квартиры будут дороги, потому что негде жить, а строиться вряд ли будут, по-тому что народ весь разорился и не на что покупать материалы, поэтому я полагаю, что лес будет дешев.
Так не теряйте присутствия духа, осторожней передайте это горе Марии Осиповне, дабы не испугать ее вдруг. Делать нечего: дело Божье, Он уничтожает, будем молиться и просить его щедрой милости, да укрепит Он бодрость духа и здоро-вье наше на многие лета!
Прощайте. Остаюсь жив и здоров, чего от души желаю Вам.
Брат Ваш Е. Аннаев.
Не знаю, как переслать сие печальное письмо: почта уничтожена, почтмей-стер опалился и повредил себе глаза. Никого теперь не вижу, с кем перешлю, не знаю. Но печатаю4, чтобы было готово.
14 июня 1850 г. Несчастная Самара!"
После пожара работы я не останавливал. Поскольку слухи были, что Самара утверждена губернским городом, то я смело надеялся, что дом пустой не будет, лишь бы не опоздать его отделать. Времени на это до 1 января оставалось только шесть с половиной месяцев. Я не дремал. Бог помог мне его отделать и сдать под Гу-бернское правление на выгодных условиях.
Иван Иванович не был в Самаре более трех лет. 21 сентября он приехал в Са-мару полюбоваться на свой дом, пробыл пять дней и 26 сентября выехал обратно в Симбирск, к своей молодой хозяйке, с которой подолгу не разлучался. В прежние годы он из Петербурга с товаром плыл по Тихвинской системе до Нижнего. Теперь другой год отправляет товар через судопромышленника Фалева, а сам возвращается через Нижний на почтовых.
Мне было очень приятно видеть, что он жил в хороших отношениях с Марией Осиповной. И она всегда была веселая, ко мне относилась очень внимательно. Но все-таки она мне ведь не родная сестра, и я еще не стоял на прочной почве; перспективы впереди никакой не было видно, а мне уже 24 года.
Имея все это в виду, я наметил себе попросить Ивана Ивановича передать мне самарскую торговлю. Условия передачи я изложил в письмах к Ивану Ивановичу от 20 октября и 21 ноября. Он ответил, что "переговорим об этом лично". Да тут с отделкой дома и при открытии губернии некогда было, и я отложил этот вопрос до более благоприятного времени.
Наступил торжественный день наименования Самары губернским городом. 1 января 1851 года в 9 часов утра все самарское дворянство и купечество поехали к первому самарскому губернатору Волховскому для поздравления с новым годом, от него к сенатору Переверзеву5, который приехал для открытия губернии, после сего отправились в собор.
По окончании богослужения крестный ход с массою народа отправился в дом Макке, занимаемый Губернским правлением, где был прочитан губернатором указ об открытии Самарской губернии, а преосвященный Феодотий отслужил молебен с во-досвятием и благословил город иконой митрополита Алексия, причем певчие на хорах пели "Многая лета".
В три часа начали съезжаться на обед, данный купечеством на 108 персон, в числе которых я тоже участвовал. В начале обеда сенатор Переверзев сказал прилич-ную сему торжеству речь. В продолжение всего обеда певчие пели на хорах. Перед заздравным тостом <за> государя губернатор прочитал небольшую речь, за которой последовало единодушное "ура!" Второй тост был за генерал-губернатора В. А. Пе-ровского. В память сего торжества торговый дом Плешанова пожертвовал на пого-рельцев Самары 6 тысяч рублей серебром. Затем присутствующие за столом также пожелали увековечить этот день добрым делом и сделали подписку на открытие в Самаре Алексеевского детского приюта.
Таким образом в доме Ивана Ивановича Макке, где теперь Реальное училище6, совершилось историческое событие – торжество открытия Самарской губернии.
Только отпраздновали этот день и все успокоились, как вдруг дом Макке чуть опять не сделался жертвою пламени. Это было 8 января. Губернское правление полу-чило из Петербурга для присутствия портрет государя Николая Первого в ящике, за-шитом рогожей. Сторожа, вынув портрет из ящика, положили упаковку под лестни-цу заднего хода, куда по неосторожности заронили огонь, и затем ушли спать. Но один из них со свечою пошел в зал помолиться перед иконой Алексея-митрополита, ко-торою преосвященный Феодотий благословил Самару, и, когда он молился, увидел, что икона как бы исчезает из глаз его. Тут он обратил внимание на потолок залы, где ви-дит над собой серое облако. Тогда он догадался, что это дым, и бросился будить сторожей. Дали знать мне. Я жил в нижнем этаже дома.
Когда я прибежал, открыл дверь и увидел, что вся лестница пылает, послал верхового за пожарной командой, а сами что было людей <все> стали заливать огонь, так как на дворе по счастью была полная бочка воды.
К приезду пожарных пожар был потушен. Сгорела вся лестница, и в нескольких рамах потрескались стекла – убыток понесли рублей на сто серебром. За неимением под рукой страхового агента дом не был застрахован и спасся только чудом: не иди сторож молиться к иконе святителя Алексея-митрополита, дом сгорел бы <...>.
В этом 1851 году я был при самарской торговле почти безвыездно с января до июля. Иван Иванович сам не поехал в Петербург, а поручил эту экспедицию сделать мне, для чего я прибыл в Симбирск, чтоб составить реестры нужных товаров и для прочих соображений по торговле.
14 июля я выехал через Москву в Петербург, куда прибыл 23 июля. В течение не-дели покончил все дела по покупке товара, которым нагрузил пять "тихвинок" (так называют дощаники,7 которые ходят только по Тихвинскому водному сообщению). Дощаники эти вмещают в себя груза от 800 до 1000 пудов; размеры их таковы, чтобы они могли пройти через шлюзы.8
В путешествии этом меня интересовало видеть около Ладожского озера ка-нал, устроенный Петром Великим, и шлюзы, по которым ходят тихвинские дощаники. По памяти изложу, в какие числа, мимо каких городов проходила моя флотилия, а именно: 3 августа – Шлиссельбург, 5 августа – Тихвин, где Иван Иванович, лет два-дцать путешествуя по этому пути, всегда служил молебен перед чудотворной иконой Тихвинской Божьей Матери. 18 августа мы были в Рыбинске, 19-го – в Ярославле, 20-го – в Костроме; 24 августа благополучно прибыли в Нижний Новгород.
В пройденном пути было много интересного и в научном отношении полезно-го. Но искусственно соединенные разного наименования речки по мелководью своему заставляют делать частые остановки - "паузиться", отчего двадцатипятидневное плавание делается утомительным и отчасти скучным, почему я очень обрадовался, когда увидел Нижний Новгород. Там поторопился покончить все дела<...>, 28 августа на почтовых отправился в Симбирск. Тогда пассажирских пароходов на Волге вовсе еще не было, а только буксирные.
В Симбирск возвратился из Петербурга 30 августа, пробыл в Симбирске три недели, а в Самару приехал 20 сентября.
В отсутствие мое, когда я был около Тихвина, Иван Иванович ездил в Самару с Марией Осиповной, показал ей свой дом, которым он гордился, да и было чем! Тогда в Самаре каменных домов было не более десяти, из них самый большой – Удельная контора (теперь в нем – женская гимназия),9 но он с тех пор увеличен значительными пристройками. Значит, тогда дом Макке казался гигантом во всей Самаре, а жителей в ней было не более 15 тысяч, так что город был похож на большое село.
С открытием губернии народонаселение в Самаре стало прибавляться и нача-ли появляться легковые извозчики...
Из записок самарского краеведа Николая Павловича Аннаева
Трехэтажный дом Макке относился к числу первых больших каменных домов в Самаре. Обращал на себя внимание широкий лепной фриз античного рисунка над окна-ми верхнего этажа – показатель архитектурного вкуса Егора Никитича Аннаева.
С 1851 по 1880 годы в доме помещались губернское правление, городская дума и губернская типография.
В 1870-х годах дом был куплен городом у наследников Макке.
В 1880 году в нем открылось реальное училище. В 1908–1909 годах дом был перестроен на средства купца А. А. Субботина и его жены Е. И. Субботиной. После Октябрьской революции здесь была школа имени Л. Н. Толстого, затем – суворовское училище.10
САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ ХОЗЯИН
ПЕРЕДАЧА ТОРГОВЛИ
Строя дом Макке, Егор Никитич думал о своей судьбе, о своем доме. 20 октября 1850 года он писал Макке:
"Милый братец Иван Иванович!
С душевным волнением решаюсь прийти к Вашему доброму сердцу выслушать мою просьбу. Вам известно, что всякий человек имеет свои надежды на будущее, свои сладостные мечты о счастливой семейной жизни. Я имею те же побуждения, что и все люди! К несчастью моему, я далеко не имею средств к этому...
Я вознамерился просить у Вас милости, чтоб Вы соблаговолили отдать мне с нового года Вашу самарскую торговлю. На весь товар и на все движимое имущество, какое окажется, я составлю полный реестр с точной аккуратностью, с пояснением каждой вещи, что она стоит, а за товар – по Вашему назначению. И [за] все это, на какую сумму окажется, я выдам Вам векселя. Срок платежа – какой Вы назначите, а проценты я обязуюсь платить ежегодно, какие Вы положите, также и сумму, по возможности, буду стараться уплачивать за квартиру – тоже что Вы положите. Старые долги по мере получения буду отсылать Вам.
Так что прошу Вас покорнейше уведомить меня о Вашем милостивом соблаго-волении или отказе, на что я не смею обижаться".
Макке в ответном письме предложил обсудить это дело при встрече. Аннаеву же ехать в Симбирск было некогда – он был занят отделкой дома к 1 января, к откры-тию губернии. А чтобы быть причисленным к самарскому купеческому обществу, нужно было внести денежный взнос в декабре. Дело затянулось. Только через год, в октябре 1851 года, Егор специально едет для разговора с Макке в Симбирск и... никак не может решиться начать этот разговор.
"Наконец, – вспоминал он, – улучил минуту, и у меня вырвался какой-то нев-нятный звук, сердце сжалось. Не помню, что я сказал. Но он, как надо полагать, дога-дался, о чем я хотел с ним говорить. Точных слов его ответа я не уловил. Смысл, пом-нится мне, выходил тот, что еще успеем, времени впереди много! Может быть, к моему благополучию, дальнейшему разговору нашему помешал покупатель".
Через несколько дней Иван Иванович пригласил Егора к себе. В гостиной дома на Макиной горе собрались почетные гости купеческого звания, близкие знакомые Ивана Ивановича и Егора, в числе которых были симбирский городской голова Иван Федорович Сапожников и бургомистр Андрей Макарович Рожев. За ужином было подано шампанское, и городской голова Сапожников, поднявшись с бокалом в руке, поздравил Егора Никитича и пожелал ему успеха в принимаемой от Ивана Ивановича самарской торговле. Макке любил поражать окружающих сюр-призами.
"Так, с благословения Божьего и заступающего мне вместо отца благодетеля Ивана Ивановича Макке, с 1 января 1852 года я сделался самостоятельным хозяином", – писал Аннаев.
12 ноября он выехал в Самару.
5 января 1852 года Макке написал письмо Аннаеву в Самару:
"Вот настал и 1852 год, от которого началась передача мной тебе торговли в губернском городе Самаре в моем собственном доме, и благословляю тебя в новом пе-реходе в жизни.
Во-первых, не забывай бога и ближнего своего. Прошу исполнять все с истинной правдой; пример первый наблюдать, то есть идти не по проселочной дороге, а по прямой, истинной. Ибо наши родители передавали нам, а я по старшинству передаю тебе, как мне передано моим родителем. Если есть возможность, помоги бедному, не откажи – укрой нагого, и больного навещай. Но строго запрещаю тебе идти в поручительство к кому бы то ни было.
Прощай и не забывай мои наставления, и храни оные: может быть, придется передать своим детям. Будь здоров.
Брат твой Иван Макке".
Имущества и товара Макке в Самаре было на 12 тысяч рублей серебром. Из них он пожертвовал за четырнадцатилетнюю службу Егору три тысячи рублей серебром, на 9 тысяч Егор выдал Макке векселей, по которым платил 8% годовых.
Первой заботой самарского третьей гильдии купца Аннаева стало увеличение капитала. Кроме винного магазина Макке он открыл еще один погреб – на Алексеев-ской площади, где в то время был базар. Здесь торговали хлебом и мукой. Не зря в 40-х годах в уездной Самаре эту площадь еще называли Хлебной, или площадью Хлеб-ного базара, а еще раньше Торговой. На ней пересекались две улицы – Хлебная и Ба-зарная, которые позже стали называться Дворянской и Заводской. Лавки располагались в нижних этажах двухэтажных каменных домов Головачева и Назарова, напротив ок-ружного суда. Погреб Аннаев снял тоже напротив суда, в доме Шибаева. Торговля по-шла быстрее.

ПОЕЗДКА НА ЮГ
"Заботясь об увеличении торговли в больших размерах, я предположил сначала ближе ознакомиться с практическими сведениями, чтобы знать, где и что выгоднее приобретать; изучить пути сообщения, дабы знать, где провоз дешевле, – пишет Анна-ев. – Для этого я наметил сделать путешествие в Крым и Одессу, куда отправился из Самары".
11-го мая на рыболовной косоушке он прибыл в Дубовку. Здесь между Волгой и Доном была конная железная дорога. Но так как она ни со стороны Волги, ни со сторо-ны Дона вплотную к берегам она более чем на семь верст не подходила, то отправители товаров не пользовались этой конкой, а отправляли товары прямым путем, избавляясь от лишней перевалки.
Из станицы Калачинской Аннаеву пришлось трястись на почтовых через Ново-черкасск, Ростов до Таганрога, откуда он добрался Азовским морем до Керчи; из Керчи до Симферополя – опять на почтовых. По Крыму, от Бахчисарая до Алушты, 40 верст по всему южному берегу, по разным имениям ездил в основном верхом, только из Алупки до Ялты – по прекрасно шоссированной дороге в экипаже.
Крымские вина самарский купец оценил по достоинству, но не нашел расчета заводить торговые отношения со здешними виноделами, так как за неимением дубовых лесов бочки в Крыму ценились дорого, да и пути сообщения очень затруднительны.
Из Ялты 20 мая он отправился в Одессу, где пробыл с 1 по 6 июня. Здесь гос-подствовали бессарабские вина, в своем роде превосходные, похожие на рейнские. Но купец понимал, что эти лёгкие вина не пользуются большим спросом в Поволжье, да и доставка их оказалась бы тоже чересчур дорогой. Таким образом, Аннаев, очарованный прекрасными видами черноморского побережья и великолепием молодого города, не нашёл выгоды в налаживании экономических связей Самары с Крымом и Одессой и направился обратно через Таганрог, Воронеж и Тулу в Москву.
В Москву он приехал 25 июня, в царский день, когда в Успенском соборе Крем-ля служил митрополит Филарет. Там Аннаев увидел героя 1812 года, "грозу черкесов" генерала Ермолова.
2 июля Егор Никитич отправился из Москвы в Петербург по только что откры-той первой в России Николаевской железной дороге. Сначала без привычки ехать в по-езде было жутко, но станции через две страх прошел.
В Петербурге закупил товары и поручил поставщику Фалеву доставить их в Нижний по Тихвинской системе, а сам поехал туда через Москву. Две недели гостил у сестер в Москве, две недели – в Нижнем у друзей-итальянцев Венса и Романи.
Четыре месяца он отсутствовал в Самаре. В это время аннаевскую торговлю ве-ли испытанной честности люди – братья Лазарев и Афанасьев. Дела шли хорошо.

ТОРГОВЛЯ В ОРЕНБУРГЕ
Вернувшись в Самару, Аннаев пишет в Оренбург бывшему доверенному Макке господину Кабиа, спрашивает его, нет ли подходящего подвала для открытия винотор-говли. Кабиа снял помещение для Аннаева. Егор Никитич отправил туда 34 подводы с товаром и 1 января 1853 года открыл торговлю в Оренбурге. В это время в Оренбурге был со своим магазином друг Аннаева Осип Осипович Романи.
Ровно год назад он сделал почин при открытии виноторговли Аннаева в Самаре. И вот теперь он стал первым покупателем Аннаева в Оренбурге.
Через год в Самаре началось строительство дома Аннаева на Алексеевской пло-щади.


ДОМ АННАЕВА. АННАЕВСКАЯ ГОСТИНИЦА
Из записок Н.П. Аннаева

В 1854 году Егор Никитич Аннаев, будучи тогда купцом третьей гильдии, начал строить дом на Алексеевской площади и закончил его через два года.
Дом начинался от Дворянской улицы и тянулся в сторону Волги, обращенный фасадом на юг. Он состоял из двух частей, имевших два этажа разной высоты и ши-рины во двор.
В 1850-х годах Самара была почти совершенно лишена зелени. Егор Никитич, большой любитель природы, построив дом, посадил перед ним вдоль тротуара длин-ный ряд берез. Деревья принялись и, хотя впоследствии погибли преждевременно, все же украшали площадь до 900-х годов.
Дом Е. Н. Аннаева долгое время считался лучшим в городе. Открытая в нём гостиница была тогда единственной в Самаре. Встретив большой наплыв приезжих, Егор Никитич, видимо, не удовлетворился скромными размерами гостиницы и решил сделать добавочную постройку.
Последняя была произведена через несколько лет и состояла в том, что дальняя от Дворянской улицы часть дома была надстроена одним этажом и расширена во двор до одной ширины с другой частью. Номера для приезжающих помещались во втором и третьем этажах дальней от Дворянской улицы половины дома.
Возле угла Дворянской улицы находились торговые помещения. Здесь в 1862 году открылась первая в городе книжная лавка, а в 1870-х годах существовала контора дилижансов купца Беспалова для сообщения с Оренбургом.
На самом углу возвышалась небольшая площадка перед входом в магазин, куда вели каменные ступени с площади и с Дворянской улицы. Между лестницами, под большой вывеской "Виноторговля Аннаева" был ход вниз, в винный погреб, один из луч-ших в городе. Здесь продавались вина хороших марок как русской фабрикации, так и иностранного производства, доставляемых из английского погреба в Петербурге, от Елисеева, Депре, Рауля и других первоклассных виноторговцев. Выписывал Аннаев вина и непосредственно из Бордо.
Когда виноторговля в Самаре закрылась, ход в погреб с площади был заделан и площадка над ним с лестницами была убрана.
В свое время дом претерпел и другие изменения, особенно при произведенной в советское время надстройке угловой его части.
ЖЕНИТЬБА
Егору Никитичу шел двадцать девятый год. У него было свое дело. Пора было жениться. В конце декабря 1854 года он отправился в Москву к Марье Андреевне Са-бонжогло, крестной матери Екатерины Аннаевой-Макке. Она помогла ему познако-миться с девушкой-католичкой Марией Осиповной Зельцер. 6 февраля они обвенчались и отправились в Самару через Нижний Новгород и Симбирск.
В первые же месяцы супружества обнаружился неуравновешенный капризный характер и психическое нездоровье Марии Осиповны. Периоды мирной семейной жиз-ни чередовались со ссорами, клятвы любви и верности сменялись слезами и капризами. Природа неровных отношений в семье отчасти становится понятной, если прочитать строки записок Марии Аннаевой, сохраненных Егором Никитичем. В них помимо фактического содержания обращает на себя внимание обилие восклицательных знаков:
"...В особенности мне очень нравилось, что он был такой тихий и скромный мо-лодой человек! Но я сожалела, что он вовсе не образован! И не умеет как должно го-ворить по-русски! а другие языки! вовсе не знает! Ни на немецком, ни на французском ни одного слова! И не умеет танцевать! кроме одной кадрили. Я видела в нем богатого мужика и больше ничего! Но я была рада, что он имеет доброе сердце, потому что берет бедную девушку без всякого приданого..."
Если при этом вспомнить недавнее её увлечение каким-то грузинским князем – блестящим светским офицером, то можно представить себе, что шансов на счастливое супружество было немного.
Дом на Алексеевской площади еще не был готов. Остановились у знакомых. В конце лета приехала в Самару тёща Егора Никитича и очень просила дать ей с мужем какое-нибудь место в торговле. Егор Никитич не мог отказать. Когда понадобилось ехать на Нижегородскую ярмарку, жена и тёща поехали с ним.
Из Нижнего Новгорода Аннаев с женщинами дилижансом отправился в Моск-ву; оставил ждущую ребенка жену в родительском доме, а сам с тестем возвратился в Самару. Теперь супруги начали выяснять свои отношения в переписке. Интересно письмо Егора Никитича Марии Осиповне, написанное 11 октября 1855 года:
"Ты, действительно хорошо понимаешь обязанности офицера, а не понимаешь обязанностей гражданина защищать свое семейство и свою собственную честь, и посему я тебе должен растолковать это в простом слоге!
Ты знаешь, что я имею три торговых заведения, которыми, ты скажешь, управляют приказчики, но я непосредственно управляю и дирижирую ими, поэтому распоряжение и ответственность лежат на мне, следовательно, имею и большой на себе кредит, о котором я должен позаботиться, заплатить каждому в свое время, чтоб именно здесь-то не замарать своей чести и не осрамить своего семейства по-зорным ниспровержением себя в яму. Вот тут-то мы с тобой должны вообще поду-мать. Ведь, кажется, у нас с тобой не имеется в виду ниоткуда получить наследство, следовательно, должно позаботиться самим о своих делах, а они находятся вот в ка-ком положении. Федор Иванович послан в Оренбург для смены тамошнего приказчи-ка; Николай Иванович болен, так что вряд ли встанет, поэтому я один как в торгов-ле, так и в постройке. Папаша твой не сможет еще скоро привыкнуть к здешнему образу вещей, а посему я нахожусь в ужасном, отчаянном положении..."
Брак этот был неудачным. 13 апреля 1856 года у Аннаевых родился сын Эдуард. Он оказался глухонемым. До девяти лет мальчик воспитывался в доме отца. Гувер-нанткой его стала Франческа Игнатьевна Левандовская, бывшая гувернантка детей Макке. Потом его отправили в Москву, в специальную школу для глухонемых. Он умер в шестнадцать лет. О его матери в аннаевском архиве после 1856 года нет никаких сведений. Сохранились её записки о замужестве, о переездах, письма "милому дружочку Жоржу" – Егору Никитичу, переписанные им самим.
Второй раз Аннаев женился в 1865 году на православной, и дети его записыва-лись в документах как православные (сам он принял православие позже).
ПУТЕШЕСТВИЕ ЗА ГРАНИЦУ
В феврале 1862 года Егор Никитич собрался за границу. Хоть он и пытался учить французский, когда жил в семье жены в Москве, всё же иностранных языков он не знал и поэтому взял с собой Франческу Игнатьевну Левандовскую, знавшую евро-пейские языки.
Путешественники посетили ряд европейских городов, побывали на родине Ива-на Ивановича Макке, в Граведоне, встречались там с его родственниками. Дольше все-го задержались они в Париже и Берлине.
В поездке Егор Никитич не переставал беспокоиться о своих предприятиях, вел деловую переписку. В Париже он осмотрел завод водоподъемных машин, взял там объ-явление с рисунком нужной ему машины. Он думал, что такую машину хорошо бы приобрести для дачи на Вислом Камне.
16 марта, когда Аннаев был в Вене, умер Иван Иванович Макке. Известие об этом Аннаев получил 19 марта в Париже и тотчас по получении послал депешу в Сим-бирск, чтобы его уведомили о положении дел (в его путевых записках записана стои-мость телеграммы: 38 слов – 54 франка), и заказал обедню.
Все расходы в поездке Егор Никитич записывал. Взятых им трех тысяч оказа-лось мало. Приходилось экономить.
Из дневника Егора Никитича Аннаева:
"Париж, 14 марта. Изнурив себя целодневной ходьбой, мыничего не купили и к тому же по объявлению обедали в дешевой гостинице за 1 франк 15 сантимов с персо-ны, разумеется, не блестяще. <...> Представилось, что наше скитание по свету са-мое нищенское и самое жалкое. Оба мы пришли домой, где начались самые отчаянные слезы и упреки".
В Берлине Франческа Игнатьевна заболела. Настроение Егора Никитича, остав-шегося без переводчика, отражает запись в дневнике 13 апреля:
"Тоска мучила неимоверно. Не зная языка, я не могу сделать один ни шагу. Хо-чется лететь домой, но неизвестно, когда это будет можно. Невозможно объяснить, сколько я перечувствовал горя. Сердце разрывалось на части. К тому же и погода была дождливая. Тут вспомнились все удобства и прислуга наши и неудобства и не-внимательность на чужбине".
Одиночество скрасило знакомство с доктором-немцем, знавшим русский язык. Они разговорились о лечебных свойствах кумыса. В 1858 году главный врач Самарской губернской земской больницы Нестор Васильевич Постников получил разрешение на открытие первой в Россиии кумысолечебницы. Кумысолечебный санаторий Н.В. Пост-никова послужил образцом для устройства других подобных учреждений. Доктор, с которым познакомился Аннаев, собирался напечатать статью о кумысе на немецком и русском языках. Видимо, это знакомство сыграло определенную роль в намерении Егора Никитича самому открыть кумысное заведение.
Когда в Ковно взяли билеты домой и сдали багаж, у Аннаева остался один дву-гривенный, и ему пришлось заложить за 10 рублей серебряный портсигар, чтобы заплатить за квартиру.
Остались позади европейские города с великолепием их архитектуры, с уто-мительными экскурсиями и дешевыми гостиницами, кончились дорожные неурядицы. В апреле вернулись в Самару.
ДЕЛА КУПЕЧЕСКИЕ
Получив виноторговлю Макке, Егор Никитич Аннаев 1 января 1852 года стал купцом. Затем он открыл в Самаре магазин иностранных вин и колониальных товаров, винные магазины в Саратове, Оренбурге и Бузулуке.
В отношениях с покупателями Аннаев был терпелив и внимателен. "Нужно быть с покупателем как можно внимательней и разговорчивей, – отмечал он, – с каж-дым дружить и просить каждого, чтоб он рекомендовал вас всем своим приятелям, че-рез что можно приобрести большое знакомство и тем усилить торговлю, а это самое важное дело... Так и должно неутомимо действовать, чтоб заслужить себе доброе имя и популярность фирмы".
Ему принадлежали участки городской земли на Алексеевской площади, на Дво-рянской и Заводской улицах. Около 52 десятин земли он арендовал в верховьях Пост-никова оврага. Этот участок Аннаев обсадил березами, разбил на нём яблоневый сад, устроил два пруда, в которых развел карасей, и, построив жилые и хозяйственные по-мещения, стал сдавать их внаем.
В 1850-х годах он построил дом на Алексеевской площади и открыл в нём гос-тиницу. Её оценивали в 48 тысяч рублей серебром. В этом доме, на втором этаже той его половины, что примыкала к Дворянской улице, был зал, где проводились балы и благотворительные вечера, выступали заезжие музыканты и артисты.
В конце 50-х годов он приобрел у города участок земли на Вислом Камне и вы-строил здесь знаменитую Аннаевскую дачу. Через год после начала работ на Вислом Камне Аннаев начал заниматься строительством католического храма.
В 1875 году он подал прошение в городскую управу о разрешении строительства двухэтажного каменного дома для размещения водочного завода, складов и оптовой продажи спирта, вин и водки на углу улиц Заводской и Николаевской.
В 1882 году, во время генеральной проверки торговых и промышленных заве-дений в Самаре, приказчик Аннаева Осип Севастьянович Желалов дал сведения прове-рявшим, что годовой оборот завода составляет 85 тысяч рублей, а чистая прибыль – 6 тысяч. В то же время ренсковый погреб на Алексеевской площади давал Аннаеву 10 тысяч прибыли, а магазин иностранных вин и колониальных товаров на Соборной ули-це в доме Шихобалова – 3 тысячи. Был еще у Аннаева ренсковый погреб на Троицкой площади в доме Борщева. 15 тысяч прибыли приносила гостиница.
В 1860-х годах Аннаев был членом губернской земской управы. С 1870 года он четырежды избирался гласным городской Думы.
Большой любитель садоводства, он вместе с П. В. Алабиным и купцом И. Л. Са-ниным входил в комиссию для заведования Струковским садом.
Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Е. Н. Аннаев состоял членом правления Самарского общества Красного Креста, вместе с другими самарскими куп-цами делал значительные пожертвования обществу попечения о больных и раненых воинах. Жена его Екатерина Павловна тоже не чуждалась общественной деятельности. Она работала в дамском комитете Красного Креста, была попечительницей Николаев-ского детского приюта.
Не получивший никакого систематического образования, Аннаев обладал неза-урядной энергией, предприимчивостью и практической смёткой, определенным эстетическим вкусом и способностями к живописи и музыке. И большим трудолюбием. Результатом его деятельности было не только благополучие собственной семьи, но и значительный вклад в развитие, благоустройство и культуру Самары.
Фортуна непостоянна. Не всё удавалось в общем-то удачливому самарскому купцу. Например, долгая история со строительством католической церкви закончилась вынужденной передачей почти построенного здания лютеранской общине. Произошло это так.
В июле 1858 года самарский второй гильдии купец Аннаев подал губернатору прошение о разрешении на его, Аннаева, крепостном месте и за его счет постройки каменной римско-католической церкви. После долгой переписки, в августе 1861 года он получил разрешение и заказал проект архитектору Еремееву.
В марте 1862 года Департамент проектов и смет в Петербурге, рассмотрев чер-тежи, не одобрил проект и предложил внести изменения. Только в августе этого года удалось приступить к строительству здания церкви по измененному проекту. Костел строился на углу Дворянской и Предтеченской улиц.
Аннаев в это время был уже купцом первой гильдии. Наступил 1863 год. Поль-ское восстание сделало невозможным открытие католического храма в Самаре, и Егор Никитич подарил вчерне построенное здание евангелическо-лютеранскому совету, ко-торый и закончил строительство и отделку.
П.В.Алабин писал об этом в книге "Двадцатипятилетие Самары как губернского города": "...в 1863 году самарский купец первой гильдии Егор Никитич Аннаев, по завещанию своего умершего родственника [И. И. Макке – Н.Ф.], выстроил на лучшей улице города – Дворянской прекрасный каменный храм с намерением устроить в нем католическую церковь, но, в обстоятельствах от него не зависевших, встретив препятствие к приведению своего намерения в исполнение, должен был в конце 1864 года это вчерне оконченное здание уступить евангелическо-лютеранскому попечительству для устройства в нем храма этого исповедания".
26 сентября 1865 года в Самаре была освящена евангелическо-лютеранская цер-ковь Святого Георгия.
В 1880-х годах Егор Никитич стал испытывать серьёзные материальные затруд-нения. Говорили, что его состояние пошатнулось вследствие больших затрат на содер-жание и непрерывное строительство дачи, – особенно много средств требовало укреп-ление берега и обустройство зигзагообразного спуска к Волге.
В 1886 году умерла Екатерина Павловна. Аннаеву было тогда 60 лет. 1 сентября 1887 года он вынужден был продать свою дачу инженеру А.М. Фальковскому. Фрукто-вый сад пришлось заложить присяжному поверенному В. М. Аргентову за 10 тысяч, а дом на Алексеевской площади – купцу П. С. Аржанову за 60 тысяч рублей. Несомнен-но, сказалось на положении дел купца введение государственной монополии на вино-торговлю.
В 1900 году бывший купец первой гильдии Егор Никитич Аннаев был причис-лен к разряду самарских мещан.
ДЕТИ И ВНУКИ АННАЕВА
От второго брака Егор Никитич имел четырех дочерей Екатерину (1866–1894), Елену (1867–1903), Марию (1869–1944) и Анну (1870–1943) и двух сыновей Павла (1868–1937) и Владимира (1873–1914).
В дореволюционных самарских справочниках есть сведения о том, что Анна Егоровна содержала на Николаевской улице в собственном доме фотографию "Рем-брандт".
Павел Егорович Аннаев унаследовал гостиницу отца. Гостиница находилась уже не в том здании, что построил Егор Никитич (тот дом пришлось продать), а в доме Д. Е. Челышева в северо-восточном углу площади. В торгово-промышленном справоч-нике "Вся Волга" на 1910–1911 годы рекламировались роскошно отделанные номера европейской гостиницы П.Е. Аннаева напротив памятника на Алексеевской площади с электрическим освещением, телефоном и ванной, отличный ресторан с опытным пова-ром и винами лучших русских и европейских погребов. Во время обедов и ужинов в ресторане играл венский струнный оркестр.
Павел Егорович был женат на крестьянке Евдокии Викторовне Круткиной. В 1913 году он разорился, отсидел семь месяцев в долговом отделении тюрьмы, перешел из купцов в мещане. Зарабатывал на жизнь конторским трудом, а в конце жизни рабо-тал ночным сторожем.
Владимир Егорович Аннаев, окончив пять классов Самарского реального учи-лища, поступил на правах вольноопределяющегося в стоявший в Самаре Гурийский полк. В 1894 году он окончил Казанское пехотное юнкерское училище. В 1904–1905 годах участвовал в Маньчжурской кампании. Был художником-любителем. На выстав-ке самарских художников в 1907 году были выставлены пять его работ. Критика отме-чала, что они написаны свежо, светло и радостно. В 1913 году Владимир Егорович был произведен в капитаны. Во время первой мировой войны он погиб, командуя батальо-ном. Это случилось 14 октября 1914 года.
Дети дочерей Е. Н. Аннаева Екатерины и Елены уехали из Самары задолго до 1917 года.
Внук Егора Никитича Николай Павлович Аннаев (1902–1990) успел до рево-люции пройти пять классов реального училища. В 1926 году окончил землеустроитель-ный техникум и стал работать по специальности землемера-землеустроителя. Он унас-ледовал от деда любовь к музыке и живописи, с нотной грамотой познакомился в 29 лет на музыкальных рабочих курсах при Самарском музыкальном техникуме, в 36 лет окончил музыкальное училище имени Гнесиных и стал преподавателем музыкальльной грамоты и сольфеджио в московской детской музыкальной школе.
Участник Великой Отечественной войны (топограф в штабе стрелкового пол-ка). В связи с болезнью в 1943 году демобилизовался в Куйбышев, здесь был мобили-зован в военизированную охрану заключенных (проработал в охране по писарской час-ти до 1948 года). В 1948–1962 годах преподавал в детской музыкальной школе № 3 г.Куйбышева. Он автор более 50 музыкальных произведений.
С 1962 года, выйдя на пенсию, Н. П. Аннаев стал изучать архивные документы и литературу по истории Самары. Он составил жизнеописание своего деда и передал его в областной архив. Николай Павлович помогал архиву в создании личных фондов известных самарских музыкантов. Он систематизировал материалы краеведческой кар-тотеки К. П. Головкина. В архиве Самарской области образован "Фонд Николая Павло-вича Аннаева, самодятельного композитора, собирателя-коллекционера документаль-ных материалов по истории музыкальной жизни города Самары – Куйбышева".
С 1968 года Н. П. Аннаев становится секретарем только что образовавшейся общественной организации местных краеведов – историко-краеведческой секции при Куйбышевском областном музея краеведения. Он был постоянным читателем област-ной библиотеки, неоднократно выступал здесь на музыкальных вечерах и заседаниях клуба краеведов, передал в библиотеку часть своих рукописей.
Правнуки и праправнуки Егора Никитича живут в Польше. В 1967 году в Куй-бышев из Гданьска приезжала Елена Петровна Попова, дочь Елены Егоровны Варламо-вой, урожденной Аннаевой. Тогда она разыскала своих двоюродных сестер и брата. Те-перь никого из Аннаевых в Самаре не осталось.
С исчезновением в Самаре аннаевских построек – дачи, завода, гостиницы – уш-ла в прошлое и топонимика, связанная с именем купца Аннаева, но в истории города должна сохраниться память о нем.