Бабушка
Бабушка моя – Аполлинария Ивановна Смирнова (в девичестве Витевская), дедушка – Иван Васильевич Смирнов (его я совсем не помню, знаю только по рассказам мамы и бабушки) – родители моей мамы. Жили они в Самаре. Мама родилась в Крепости Кондурча Самарской губернии.
Бабушка Анисья Ивановна (?) и дедушка Георгий Прохорович Фомичёвы – родители отца, жили в Саратове, потом в Ленинграде. Папа родился в Саратове. Бабушку Анисью видела только однажды в Ленинграде, когда родители со мной приезжали туда в гости к родным папы.
Отец мой работал на КАТЭКе. Мать – в АГЛОСе химиком-лаборантом.
Мама, папа и я приехали ив Красновишерска в Куйбышев в 1936 году, когда местные жители уже успели привыкнуть к новому названию своего города, но по-прежнему называли себя самарцами. Здесь жили мои бабушка с дедушкой – мамины родители и их дети – мамина сестра Елена и братья Николай и Венедикт. Часто бывала у нас их двоюродная сестра Антонина Доброхотова. Сестры были очень дружны и говорили о себе, что они как чеховские три сестры.
В моих первых воспоминаниях наша семья – это мама, папа. бабушка и я. Бабушка – главная, потому что она мамина мама. Бабушка была почти главным человеком в моей детской жизни. Конечно, главной для меня была мама, но мама обычно была на работе, а бабушка почти всегда со мной. Я донимала её просьбами рассказать о ней самой, о моей маме и вообще – откуда мы.
«Свою маму не помню, она очень рано умерла во время эпидемии. Помню только, что, когда она умерла и её понесли обмывать, на пол упала длинная чёрная коса. Отец мой был пьяница, а твой дедушка добрый человек», – говорила бабушка. – Твоя мама раньше тоже была маленькой, как ты. Ты должна быть хорошей послушной девочкой. Вырастешь – всё поймёшь».
Она рассказывала, что у нас есть или были ещё родственники: мамин папа – мой дедушка Иван Васильевич, мамины братья и сестры – дети бабушки. Бабушка рассказывала мне, что у неё было семеро детей – моя мама Лида и тётя Лена, дяди Лёня, Коля, Вена и Серёжа. Был у неё ещё сын Женя, но он рано умер совсем молодым. Она объяснила мне, что у моего папы тоже есть родные, но они далеко, в Ленинграде.
Бабушка умела всё: мыть полы и посуду, стирать бельё и гладить его деревянным рубелем или тяжелым чёрным утюгом с раскалёнными углями внутри; она умела прясть, вязать, шить.
Дедушку я не помню. Мама рассказывала, что он очень любил меня, нянчился со мной, радовался моим первым шагам, первым словам, а я вот ничего не помню.

До войны
Мы – мама, папа, бабушка и я жили на первом этаже четырёхэтажного кирпичного дома, построенного для рабочих завода КАТЭК. По воспоминаниям мамы, ещё раньше мы жили в Серых домах и ей там не нравилось. Я этого совсем не помню.
Папа учил меня помнить свой адрес: 5-я просека, дом литер Б.
Наш дом стоял лицом к трамвайной линии. Подъезды в доме были сквозные, с выходами на две стороны, в сторону трамвайной линии и в сторону Волги. Напротив окон нашей комнаты был какой-то сад за забором, может быть, чья-то дача. Рядом стоял новенький деревянный домик с высоким крыльцом, а вдоль нашего большого дома росли несколько клёнов.
В квартире рядом с нами жила ещё одна семья – муж с женой. И ещё в одной комнате соседка Лиза, её все так звали и я тоже. Она часто приглашала меня к себе. Мне нравилось бывать у неё. Поражал граммофон с большой золотой трубой, на комоде стояли какие-то флакончики, коробочка с пудрой, маленькое золотисто-желтое яичко с голубой незабудкой на боку.
В нашей комнате помню стол у окна, кровать родителей, обитое красной материей старое дедушкино кресло, дедушкины большие настенные часы с боем, с двумя свисающими на цепях тяжёлыми медными гирями, которые для завода нужно было подтягивать, кажется, раз в неделю. Кресло потом заменил письменный стол с лампой под зелёным абажуром, над которым и висели эти чудные часы. На светло-золотистом циферблате часов по кругу стояли какие-то непонятные чёрные палочки. Бабушка сказала, что это римские цифры. «Бывают римские, вот как на этих часах, бывают арабские, ну, русские, можно сказать», – объясняла она и учила меня узнавать по часам время.
Поперек комнаты стоял шифоньер, который отгораживал бабушкину кровать, покрытую тонким мягким желтым с синими полосами одеялом. На полках узкого отделения шифоньера стояла посуда, в широком отделении висела одежда.
У бабушки над кроватью в углу была икона, вплотную рядом с кроватью стояла какая-то то ли тумбочка. то ли этажерка с церковными книгами, в которых мне нравилось рассматривать цветные картинки. Бабушка иногда шепотом читала их и не очень охотно показывала – говорила, что мне рано и я не пойму. Она верила в Бога, говорила, что Бог накажет за недобрые дела. Но мне рано всё знать.
Бабушка Читать далее...

Когда-то я мечтала, что на пенсии наконец-то вволю буду читать книги. Как бы не так!
Жизнь прошла. Мне идет 85-й год. Я с трудом передвигаюсь в кухне от плиты до крана, тону в грязи и отдыхаю за компьютером. Единственная моя радость - Лёнька, но ему уже столько же лет, сколько и мне. Но всё хорошо, пока мы вместе.
Вспоминая прожитое, я больше всего вспоминаю о тех, перед кем виновата. Прежде всего о родителях. В детстве на глупый вопрос "Кого ты больше любишь, маму или папу" я не задумываясь отвечала: "Папу!" Я виновата перед мамой и перед папой тоже. Часто не понимала их. Многого не знала. Вспоминаю родных: бабушку - мамину маму, братьев и сестер моих родителей. В детстве у нас в Кйбышеве на 5-й просеке часто бывали дядя Вена, дядя Коля с тётей Галей, приезжали из Курумоча дядя ясережа с тётей Ниной и девятилетним Юрой, моим двоюродным братом. Часто заходили тетя Леа и тетя Тоня. Их всех давно нет в живых. Виновата перед ними - мало думала о них, почти не помогала им. Всё о себе да о себе... Теперь со мной только их фотографии да немногие вещи, которые их помнят.
Виновата и перед многми знакомыми мне людьми - подружками, приятельницами. В моей взрослой жизни времени на них не зватало. Воображала когда-то, что на пенсииь будем с Верочкой Захаровой чай пить, а она умерла двадцать лет назад. И Наташе Смирновой в Белорецк письмо не написала...

В начале ХХ века в российских масонских организациях состояли представители различных политических партий, члены Государственной Думы. Масонские ложи были созданы и в некоторых городах Поволжья.
Керенского Ёлшин знал по Петербургскому университету. И Керенский, и Некрасов неоднократно бывали в Самаре, выступали здесь с чтением лекций. В ёлшинском архиве сохранилась листовка с программой лекции Н. В. Некрасова «Перспективы русского либерализма». В тот их приезд, о котором упоминал Ёлшин, они остановились в гостинице «Националь» на углу Саратовской и Панской улиц.
Судя по отрывочным записям дневника Ёлшина, летом 1914 года в Самаре были приняты в масоны пять человек, пятым был принят Н. А. Гладыш. Ёлшин с некоторым удивлением отнёсся к предложению Н. В. Некрасова и А. Ф. Керенского вступить в эту организацию, он считал, что масонские организации остались только достоянием истории, однако согласился вступить в масонское братство. Позже он подробно описал ритуал своего приёма в масоны 12 июня 1914 года на квартире князя Кугушева в доме Субботина (Дворянская, 30) .
Керенский, рассказывая в книге «Россия на историческом повороте» о русском масонстве, подчёркивал, что это была не совсем обычная масонская организация. Необычным было то, что общество разорвало все связи с зарубежными организациями и допускало в свои ряды женщин. Были ликвидированы сложный ритуал и масонская система степеней; была сохранена лишь непременная внутренняя дисциплина, гарантировавшая высокие моральные качества членов и их способность хранить тайну. Никакие письменные отчеты не велись, не составлялись списки членов ложи.
Ёлшину запомнилась процедура приёма. Он понял, что его знакомый однопартиец Алихан Букейханов тоже был масоном. Алихан выступил в роли посредника между приехавшими в Самару Некрасовым и Керенским и Ёлшиным. Он всё время как бы опекал Ёлшина: говорил, как вести себя, приносил и уносил «вопросный листок» для письменных ответов об отношении к себе, к семье и обществу, к государству и человечеству, завязывал ему глаза, так как по масонскому уставу нельзя видеть «делегацию Верховного Совета братства».
Потом надо было, стоя с завязанными глазами, повторять за Керенским клятву… Ритуал был похож на игру, а участников её было всего четверо: Керенский, Некрасов, Букейханов и сам Ёлшин. И некого было не видеть. Важнее и интереснее для Ёлшина, наверное, был разговор с Некрасовым «по разным политическим вопросам» на палубе парохода, когда они с Букейхановым сразу после приёма в масоны провожали гостей в Саратов.

23 апреля 2020 г.
Юрий Михайлик и его стихи
В начале шестидесятых, собираясь в нашей компании, мы, сидя за скромным столом (а иногда спокой-но обходясь и без этого), с удовольствием пели песни и читали стихи.

Posted By: Михаил Гаузнерon: October 04, 2018
Вероятно, у теперешних двадцатипятилетних это вызвало бы, мягко говоря, недоумение, но это было именно так. Пели Городницкого «Перекаты», «Моряк, покрепче вяжи узлы», «Жену французского посла»; Кукина «Если вы знаете, где-то есть город, есть город…», насмешливо-серьезные баллады Галича, «Где твои семнадцать лет» Высоцкого, про глобус, который «крутится – вертится, словно шар голубой», песни с туристской романтикой – про догорающий костер, в общем все, что нам нравилось, расслабляло, создавало хорошее настроение.

И вот однажды один из нас тихо, речитативом напел песню, от которой мы оторопели, настолько она отличалась от привычного и симпатичного нам набора. После нее петь про перекаты уже не хотелось. Вот эта песня:

Рота

Эта рота, эта рота, эта рота…

Кто привел ее сюда, кто положил ее на снег?

Эта рота, эта рота, эта рота

Не проснется, не проснется по весне…

Снег растает, снег растает, снег растает,

Ручейки сквозь эту роту по болоту побегут,

Но не встанет эта рота, нет, не встанет,

Командиры эту роту больше в бой не поведут.

Лежат все двести глазницами в рассвет,

А им всем вместе четыре тыщи лет.

Эта рота наступала по болоту,

А потом ей приказали, и она пошла назад.

В 43-м эту роту расстрелял заградотряд.

И покуда эта рота умирала,

Землю грызла, лед глотала, кровью харкала в снегу,

Пожурили боевого генерала

И сказали, что теперь он перед Родиной в долгу.

Генералы все долги давно отдали,

Ордена все получили и на пенсии давно.

Генералы мирно ходят городами

И не помнят эту роту, и не помнят все равно.

Лежат они повзводно, повзводно

С лейтенантами в строю и капитаном во главе

Лежат они подснежно и подледно,

И подснежники цветут у старшины на голове.

Лежат все двести глазницами в рассвет,

А им всем вместе четыре тыщи лет…

Какое-то время мы сидели молча, потом кто-то спросил об авторе песни. Вот тогда я впервые услышал имя поэта Юрия Михайлика. Он родился в 1939 г. на Дальнем Востоке, в поселке Ушумун Амурской области. Вырос в Одессе.

В 1961 г. Юрий окончил филологический факультет Одесского университета и работал в геологической экспедиции на Севере.

Мы бурим время, мы за веком век

вытаскиваем к солнышку наверх;

из немоты ползут, из темноты

тысячелетий тонкие пласты.

Ты вдруг увидишь, как сквозь дыры звезд

бессмертный свет вневременных глубин

опять коснулся красных пермских глин.

…Всего-то жизни, как песка в горсти.

Что сделано, то сделано. Прости.

Затем он пробовал быть моряком, но потом окончательно стал журналистом, работал в одесских газетах. И писал стихи. Это стало главным делом жизни. Юрий не только писал сам, но и помогал другим способным людям проявить себя: с 1964 по 1980-е годы руководил литературными студиями, о задачах которых сказал так: «Невозможно научить человека быть поэтом. Но если человек поэт, то, чтобы проявиться, состояться, стать им в подлинной мере, он может и должен научиться всему, что необходимо».

Вот что написала одесский поэт, прозаик, художник Белла Верникова: «Именно студия помогла многим одаренным людям в нашем городе в глухие 80-е годы обрести уверенность в своих силах, продолжать писать так, как ты считаешь нужным, пусть в стол, но не чувствуя себя при этом человеком подполья со всеми его разрушительными комплексами».

Михайлик не учил студийцев писать стихи. Он учил их чувствовать, отличать, замечать глупость и фальшь. Стихи Михайлика печатали в разные годы журналы «Новый мир», «Юность», «Звезда», «Огонек», киевская «Радуга, альманах «Дерибасовская-Ришельевская», журнал «Артикль» (Тель-Авив) и другие издания. Юрий Николаевич – автор двенадцати книг стихов и пяти книг прозы.

Меня с Юрием знакомили, но запомнившегося личного общения не было, потому и своих собственных воспоминаний о нем у меня нет. Я буду приводить высказывания людей, близко его знавших, а главное – цитировать его стихи; они говорят об авторе больше самых интересных воспоминаний. Я их взял в основном из сборника «Перемена времен», изданного в 2012 г.

***

Рифмуется все, что угодно,

любая из рифм хороша,

пока молода и свободна,

легка и беспечна душа.

Не знает она, не гадает,

какие придут времена,

сама по себе совпадает

с дыханием мира она.

Наивным шальным озареньем

присвоив неведомый ритм,

не знает законов паренья,

а просто парит и парит.

***

Да, в империи, на юге, в эмпирее,

где от солнца, как от бабелевской прозы,

смуглы девушки, лукавы брадобреи

и томительны июльские стрекозы.

Очень теплые строки посвятила Юрию Николаевичу искусствовед и писатель Валентина Голубовская: «Даже этих томительных июльских стрекоз было достаточно, чтобы почувствовать зной одесского июля – с Читать далее...

Странно - не сохранилась вчерашняя упадническая запись о старости, нездоровье, одиночестве; о том, что в мире мира нет... Видно, забыла "опубликовать". А сегодня еще появилась информация о грядущей пандемии... Впомнила пушкинское:
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

В телешоу "60 минут" после сообщения о неожиданном визите Медведчука и Бойко в Москву один из украинских экспертов попросил наших уступить и смириться с предлгами "В" и "Из" и произносить словосочетания "в Украине", из Украины"...
Рискнула написать комментарий по этому поводу. По-моему, тщательно соблюдаемые и охраняемые украинцами версии сочетания предлогов с названием их страны, - следствие определённой русификации их сознания. Ведь именно для русского языка характерно употребление этих предлогов при геогафических названиях государств. Во второй половине ХХ века украинцам вдруг показалось, что привычные выражения "с Украины", "на Украину" каким-то образом ущемляют их национальное достоинство. Мне кажется, что наоборот, это в русском языке закрепились и узаконились украинские словосочетания. По-русски не говорят "с Польши", "с Эстонии", "с Латвии". Именно под влиянием украинского языка и южжнорусских говоров у нас говорят "на Донбассе" вместо "в Донбассе", "на селе" вместо "в селе". Русский предлог "с" - прямой аналог украинского "з". Русский и украинский языки сформировались из единого, общего - древнерусского, старославянского. У нас много общих слов, мы прекрасно понимаем язык друг друга. И оба эти предлога живут в обоих языках. И в России говорят "на Смоленщине", "на Харьковщине", "на Полтавщине". Наконец, мы говорим "на Руси"...
Почти два десятка лет после войны прожила на Украине, учила в школе украинский язык и ни разу не слышала, чтобы кто-то кому-то сделал замечание, что надо говорить "в Украине", "из Ккраины". Все нормально по-русски говорили. Это было, конечно, давно. Это было в моей стране и в Одессе, в городе, который я тоже считала своим.

13 января. Вот и очередной новый год. 2019.
Странные вещи происходят в нашей библмотеке. Вдруг начальство объявило неактуальной выставку к 200-летию чапанного восстания. Хорошо, что я не работаю. В то же время плохо - чувствую себя ненужной. Хотя всё равно от меня ничего не зависело. Оглядываюсь на прошлое и думаю: а так ли нужно было то, что мы делалли? Споры, дискуссии, бесконечное и бессмысленное препирательство, страх администрации перед вышестоящими начальниками. Обидно за людей, которые тратят дорогое время га бессмысленные попытки доказывать очевидное.
Пять лет прошло с тех пор, как ушла с работы. Меня уж большинство не помнит. Теперь я стала ценить прфсоюзную работу, которая мне так мешала. Все эти собрания, соцобязательства, соревнование, наставничество очень раздражали, мешали работе. Зато теперь, когда меня ежегодно поздравляют с праздниками, я чувствую, что и меня иногда вспоминают, ценю это занудное дело поздравлять стариков. Это же такая радость - хоть минутку увидеться и словом перемолвиться со знакомым человеком...

Николай Павлович Анннаев самарский краевед сохранил записки своего деда.
"Кажется это было необычайно давно и было как будто не со мной, а с кем-то другим. Редко и нехотя заглядываю я в этот уголок памяти: жизнь из него уже отлетела, остались лишь ее слезы, - как обгорелые пеньки на пепелище, А между тем, как много впечатлений жизни я впитал в себя тогда!.." (ГАСО. Ф.4978, оп.2, л.16)

ЕГОР НИКИТИЧ АННАЕВ

Теперь уже мало кто из самарцев знает, где были Аннаевская дача и кумысоле-чебница, Аннаевская просека, Аннаевский затон, Аннаевские пески, Аннаевский овраг, Аннаевская гостиница. А в XIX веке для каждого самарца эти названия были знаковыми и связывались с именем купца первой гильдии Егора Никитича Аннаева. 1 января 1851 года он был свидетелем и участником празднования открытия Самарской губернии в только что построенном тогда доме купца Ивана Макке. Это в его доме на Алексеевской площади располагалась одна из лучших самарских гостиниц, здесь же была открыта первая в Самаре постоянная книжная лавка. С его именем связано строительство самарской кирхи.
Егор Аннаев родился 11 апреля 1826 года в Астрахани. Он рано осиротел: мать умерла вскоре после его рождения, а через четыре года от холеры умер отец. На воспитании соляного пристава Фабрициуса, отца матери Егора, осталось пятеро внучат (четырехлетний Егор и его четыре сестры: Елизавета 12 лет, Екатерина 10 лет, Анна 8 лет, Любовь 6 лет).
В 1897 году отошедший от купеческих дел Е.Н. Аннаев написал воспоминания о своей жизни, о начале самостоятельной предпринимательской деятельности. Егор Ни-китич автобиографические записки начал воспоминаниями о деде: "Дедушка мой был немец, русский подданный Христофор Фабрициус, женат был на польке. От этого бра-ка Христофор имел дочь Марию Христофоровну, выданную им замуж за армяно-католика Никиту Аннаева, которые и были моими родителями. Дедушка Фабрициус служил близ Астрахани, в Енотаевке, соляным приставом. Скончался он 11 марта 1833 года. По смерти дедушки мне было семь лет. Я помню, на похоронах на гробовой крышке была прикреплена треуголка. После его смерти была получена ему за беспо-рочную тридцатипятилетнюю службу пряжка".
Наряду с семейными альбомами, коллекцией портретов исторических деятелей и прочими реликвиями эти воспоминания бережно хранились в семье Аннаевых. Внук купца, местный композитор и краевед Николай Павлович Аннаев, сыгравший опреде-ленную роль в развитии самарского краеведения, передал мемуары деда и свои иссле-дования по истории семьи в областной архив, а некоторые предметы быта – в област-ной музей краеведения.
После смерти деда младших сестер Любу и Аню взяли на время добрые люди, Екатерину увезла в Москву ее крестная мать Марья Андреевна Сабонжогло, а Егоруш-ка остался со старшей сестрой Елизаветой, в пятнадцать лет вышедшей замуж за нем-ца-колониста Ольденбурга.
В 1835 году Ольденбурги решили переехать в Саратов. Елизавета взяла туда с собой Аню и Любу, а брата оставила у дальних родственников обучаться портняжному мастерству. На всю жизнь у Егора Аннаева сохранятся тяжелые воспоминания об этих своих воспитателях, которых он назовёт в своих мемуарах тиранами, а время учения у них будет считать годами мучений, пыток и издевательств.
АСТРАХАНЬ – НИЖНИЙ НОВГОРОД
В мае 1837 года жизнь сделала еще один крутой поворот. В Астрахани вдруг появился итальянец Массера, которого местные жители считали английским лордом, и передал местному ксендзу письмо от жены симбирского купца Екатерины Никитичны Макке. Она просила ксендза разыскать её брата, одиннадцатилетнего сироту римско-католического исповедания, Егора Никитина Аннаева, которого хотела взять к себе в Симбирск.
Хозяева Егора были поражены тем, что "ничтожного мальчишку" разыскал та-кой важный иностранец, да и сам Егор не мог взять в толк, куда, к кому и зачем ему надо ехать. Забитый мальчишка сестру Екатерину, которая вызывала его к себе, помнил смутно, но всё же решил, что бог послал ему ангела-хранителя в ее лице.
Путь Егора в Симбирск лежал через Нижний Новгород. Его взял с собой со-бравшийся на Нижегородскую ярмарку купец Осип Иванович Айвазов. Записки Е.Н. Аннаева содержат подробные и живописные сведения о поездке от Астрахани до Ниж-него Новгорода.
Пароходы по Волге в то время еще не ходили, и армянское купечество для пере-возки товаров нанимало извозчиков. До Саратова товар везли татары, а от Саратова до Нижнего – русские извозчики. На дорогу от Астрахани до Нижнего уходило два ме-сяца. Чтобы вовремя попасть на ярмарку, выезжали в конце мая.
Татары пригнали табун лошадей, запрягли их в груженые двухколесные арбы, и большой обоз – двенадцать повозок – тронулся в путь. Осталась позади на другом бе-регу Астрахань. Впереди расстилалось необъятное пространство степей. На горизонте небо опиралось на землю, и казалось, что вот доедут они до этого края земли и упрутся в небесный свод.
Мальчика переполняли новые впечатления. Несмотря на тяжелую сиротскую жизнь и жестокое обращение с ним хозяев, было Читать далее...

Это цитата сообщения Alina_Mix Оригинальное сообщение

Для хорошего настроения

Для хорошего настроения:)

Очень милые малыши.

Говорят, надо любить себя и повторять, что всё хорошо, что жизнь прекрасна и что сама я хороша. А я не могу. Всегда ругаю себя, понимаю, что была беспросветной дурой, воспитанной на сентиментальных романах, необразованной, невоспитанной, дикой, непрактичной, ленивой. Жизнь прошла, "мне бесконечно жаль моих несбывшихся мечтаний". В детстве верила, что будущее прекрасно, верила взрослым, родным, учителям. Верила в коммунизм. А когда перестала верить, оставалась только любовь. Но мне кажется, что моя любовь не очень-то нужна была. Теперь всё в прошлом - глупые мечты и несбывшиеся надежды.

Время к нам беспощадно. Кажется, не так давно прошло моё военное детство, школы, университет, мечты о любви, работе, хорошей квартире. Куйбышев, Чернушка, Одесса, снова Куйбышев (Самара). В детстве меня воспитывала бабушка. Родители, сколько помню, всегда были на работе. В то счастливое время. когда все мои родные были живы, наша семья *мама, папаМне, видимо, не хватало любви в детстве. Только в моих первых воспоминаниях сохранились мимолётные картинки маминой нежности, ласки, когда мы с ней каким-то образом оказывались вместе дома одни. Должно быть, мама, стараясь воспитать меня скромной и послушной, а я росла неуверенной и робкой.

Всегда сторонилась начальства. В школе - от природной робости. На работе - от нежелания отделиться от тех, кто работает рядом. Может быть, поэтому оказалась в местном комитете однажды единственной, проголосовавшей против решения дирекции (речь шла об отработке 12 минут: рабочая неделя была 42 часа, при пятидневке и 8-часовом рабочем дне терялось 2 часа в неделю, за неделю накапливалось времени как раз на санитарный день, что библиотекарей не радовало, а дирекцию устраивало; я проголосовала так, как хотел коллектив, а остальные не рискнули). Директором тогда бала Елена Михайловна Рябова, прекрасный специалист и хороший человек. Она очень по-доброму относилась ко мне, считала меня перспективным работником. Ей нравилось, что я с хорошим настроением прихожу на работу, что люблю Экзюпери. Видимо, непосредственное начальство (Р.С. Ерёмина, Л.Ю. Сычёва) тоже хорошо отзывалось обо мне. Аля Васильевна Ладанова, в своё время бывшая заведующей отделом комплектования, вспоминала, как Рябова говорила ей, что нужно дать должность главного Розе Фёдоровне Исаевой перед выходом на пенсию, чтобы пенсия у неё была побольше. Она была требовательным директором, что в то же время не мешало ей быть очень человечной.
Директором, который принял меня на работу, был Яков Трофимович Журавлёв. Участник войны, заслуженный работник культуры, партийный секретарь, гроза заведующих. Специалист. У меня принимал ежеквартальники. Он и был первым инициатором этого издания.
После Журавлёва директором стала Рябова, после неё - Дубцова. Валерия Ильинична - добрый и мягкий человек, самый мягкий директор за время моей работы до Лидии Алексеевны Анохиной. При Дубцовой в семьдесят каком-то году я первый раз подала заявление об увольнении. Раскритиковали меня начальники за попытку провести исследование по готовности библиотекарей вести краеведческую работу. Мне и в голову не приходило, что анкету о чтении библиотекарей (то ли два, то ли три вопроса) надо было согласовать с дирекцией. А у меня текущих дел навалом, отчёты о командировках, подготовка "четвергов" (всё ложилось на меня - от переговоров с участниками, до расстановки столов и стульев в зале. Уставала как собака).
Потом была Вера Александровна Иванова. Тоже хороший специалист, твёрдый, даже жёсткий человек. Она всё время меня подозревала в иронии, особенно на политзанятиях, но тоже хорошо ко мне относилась, насколько могла.
После неё года полтора исполняла обязанности директора Людмила Геннадьевна Завальная. Потом был конкурс, очень недолго, но впечатляюще директорствовали Т.М. Кузьмишина, потом Т.А. Колоколова.
С 2008 года до февраля 2016 - Лидия Алексеевна Анохина. Может быть, потому что я в это время я ушла с заведования сектором, мне она казалась человеком, руководителем, вполне соответствующим требованиям нашего времени. А ещё я была ей очень благодарна за то, что она пригласила в библиотеку Ирину Леонидовну Сабельникову (Анохина тогда не была ещё директором, работала в методическом, а я была завсектором, и Сабельникова пришлась очень кстати краеведческому сектору, жаль, что ненадолго).

Когда я начала работать в библиотеке, среди здешней молодёжи часто звучали два уменьшительных имени - Верочка Захарова и Милочка Родина. Их мамы тоже работали в нашей библиотеке. Не слышала, чтобы других библиотекарей называли уменьшительно-ласкательными именами. С Верочкой мы года три работали вместе в отделе абонемента. Тогда она заканчивала заочно московский институт культуры. Мы стали приятельницами, бывали друг у друга дома, вместе ездили дикарями в Одессу, в Крым и на Кавказ. Вера была остроумным человеком, любила рассказывать анекдоты. Я была уверена, что когда мы станем пенсионерками, будем ходить друг к другу на чай. Она умерла пятнадцать лет назад.
А на днях умерла Мила Родина, Людмила Фёдоровна. Это она когда-то пришла к нам в абонемент и передала мне предложение Л.Ю. Сычёвой перейти в библиографический отдел. Сама она перешла в библиографический из читального зала и работала библиографом по художественной литературе. Коммуникабельная, разговорчивая, очень миловидная. Аля Васильевна Ладанова говорила, что Мила в молодости была похожа на ангелочка. После ухода на пенсию Сычёвой Родина стала заведовать информационно-библиографическим отделом. Она была хорошим и добросовестным специалистом, трудолюбивым и добрым человеком.
Светлая память им обеим.

            Воспоминания библиотекаря абонемента

В библиотеку я пришла поздно, когда мне было уже за тридцать. До этого жизненные обстоятельства заставили меня поработать после одесского университета и учителем, и корректором, и копировщицей, и инженером по технической информации. Работу обычно находила по объявлениям. Если бы меня кто-нибудь спросил тогда, где хочу работать, я – филолог по образованию – выбрала бы какой-нибудь литературный музей. Но литературные музеи не приглашали сотрудников, а вот Куйбышевская областная библиотека в 60-х годах время от времени по радио давала такие объявления. Работать с книгами хотелось всегда. Тем более, что очень интересно проходили здесь краеведческие "четверги", на которых можно было познакомиться с интересными людьми, многое узнать о знаменитых самарцах, о прошлом и настоящем  города и области.

Однажды рискнула прийти по объявлению о приёме на работу в библиотеку. Сотрудники из регистратуры посоветовали подойти к проходившей в  этот момент мимо заведующей читальным залом. Та с недоверием посмотрела на меня и, узнав об образовании и о том, где работаю, популярно объяснила, что библиотеке нужны специалисты с библиотечным образованием, работа сложная, в две смены, едва ли это меня устроит, да и зарплата маленькая. Я поняла, что не подхожу, но примерно год спустя опять по радио услышала объявление о том, что нужны библиотекари. На этот раз попала к директору.

В кабинете директора мне бросился в глаза висевший на стене чертёж фасада нового здания библиотеки. Директор, поймав мой взгляд, объяснил, что планируется строительство, что работники нужны, спросил об образовании, о работе, семейном положении и сказал, что позвонит мне. Через несколько дней позвонил:

–    Почему не приходите?

–    Жду ответа, примите ли.

–    Пишите заявление и автобиографию. Придёте – заполните анкету.

–    Когда выходить на работу?

–    С 1 мая.

Это было в апреле 1967 года.

Директор библиотеки Яков Трофимович Журавлёв принял меня младшим библиотекарем отдела абонемента русской литературы. Сначала про себя удивилась: работая инженером по техинформации в проектно-конструкторском бюро, я училась на курсах по этой специальности, имела представление об УДК и о работе с техническими документами, думала, что с такой подготовкой меня рациональнее использовать в патентно-техническом отделе. Позже поняла, что вакансии в библиотеке чаще всего бывают в читальном зале и на абонементе.

Впрочем, абонементу я очень даже обрадовалась. Как читатель знала многих сотрудников этого отдела – Лидию Тимофеевну, Марию Иосифовну, Лиду Величко, Валю Гаврилову, с благодарностью прислушивалась к советам по выбору книг Ирины Фёдоровны Осиповой, Веры Фёдоровны Захаровой.

Через два месяца после сдачи библиотечного техминимума (аттестационную комиссию возглавляла будущий директор библиотеки Елена Михайловна Рябова) я стала библиотекарем, через два года – старшим библиотекарем.

Отдел абонемента книг на русском языке делил большое помещение зала на первом этаже левого Дворца культуры на площади Куйбышева с отделами книг на иностранных языках и нотно-музыкальным. Иностранным отделом заведовала Ольга Дмитриевна Кузнецова, а музыкальным – Анна Александровна Лобода. Отделы разделялись стеллажами,  шкафами и кафедрами выдачи.

Первое, что я увидела на библиотечной кухне – в отделённом книжными стеллажами от фонда закутке, – сделанная от руки таблица с часами работы и фамилиями сотрудников, пестревшая многочисленными исправлениями. Заведовала абонементом тогда Вера Жановна Дёмина, интеллигентная женщина, замученная постоянными планами, отчётами и не менее постоянной сменой сотрудников и необходимостью всё время вносить изменения в график работы.

Вскоре после моего прихода заведующей отделом была назначена приехавшая из Минска Раиса Степановна Ерёмина, а Вера Жановна перешла в другой отдел. Раиса Степановна была опытным, энергичным работником, чётко понимавшим задачи советской библиотеки как идеологического учреждения. Она умела руководить нашим достаточно разнородным коллективом, заставлять нас содержать в порядке книжный фонд, организовывать нужные выставки, проводить обзоры новых книг, делать выезды на передвижные пункты и в сельские библиотеки для оказания библиотекарям методической помощи.

При Р.С. Ерёминой была сделана первая известная мне попытка научного исследования – изучения чтения различных групп специалистов, пользующихся абонементом. Для удобства наблюдения за

Читать далее...

Пора убирать ёлку, которую мы нарядили 31 декабря. Не выходя из дома умудрилась вдрызг простудиться. Мало мне артрита, артроза, варикоза... Сижу за компьютером Какие чудные кошки были сегодня в программе Мясникова. Как жаль, что мы не можем позволить себе кошку. Мы старые, я уже не справляюсь с домашними обязанностями, и Лёня болеет. И мысли пасмурные, как погода. Врача из поликлиники вызвали, а она не пошла к нам - говорит, что с приступами астмы надо скорую вызывать. Посоветовала эуфиллин.

Всё хорошо, пока мы не одни и пока не зависим от других.

Её все называли Верочкой. Мама её - Зинаида Васильевна Захарова - работала в областной библиотеке, и после десятого класса Верочка стала работать там же. Поступила на заочное отделение московского института культуры. Впрочем, оказалось, до института она закончила Бузулукский библиотечный техникум. Она мне не рассказывала, я только помню её в 1967 году с маленьким аккуратным значком МГИК на платье. Мы подружились, не очень близко, но бывали друг у дружки дома. Вместе (она и мы с мужем) ездили дикарями в Крым. Когда она вышла замуж, они приходили к нам с Натаном Овсеивичем. Я была уверена, что, когда выйдем на пенсию, будем ходить друг к другу в гости на чай. Когда я строили эти планы, пенсионеры имели право работать только два месяца в году. Но она умерла в 1999 в 59 лет, а я ближе ни с кем уже не сходилась, разве что с Людмилой Петровной Сонкиной, но она ушла из библиотеки в университет, пути наши разошлись совсем

Прошло два года с тех пор, как ушла из библиотеки. Думала, что буду бывать там Хотя бы раз в месяц. Не была ни разу. Трудно влезать в транспорт. Стала старой и неуклюжей. И не хочу, чтобы меня такой видели. Иногда мне звонят с бывшей работы.
Алла Михайловна устроила мне чтение рукописи Александра Сергеевича Т. Стихи на стихи не тянут, но жизнь людей в них отражена искренне, достоверно. В них вся биография автора, комсомольского и профсоюзного работника, честного и наивного человека. Стихи для семейного чтения, для узкого круга друзей, для коллег по работе по поводу юбилеев.

Это цитата сообщения изяма Оригинальное сообщение

Очень интересно. Спасибо большое!