[показать]
* * * Мой рыжий, красивый сын, ты красненький, словно солнышко.
Я тебя обнимаю, сонного,
а любить - еще нету сил.
То медью, а то латунью
полыхает из-под простыночки.
И жарко моей ладони
в холодной палате простынувшей.
Ты жгуче к груди прилег головкой своею красною.
Тебя я, как уголек, с руки на руку перебрасываю.
Когда ж от щелей в ночи крадутся лучи по стенке,
мне кажется, что лучи летят от твоей постельки.
А вы, мужчины, придете - здоровые и веселые.
Придете, к губам прижмете конвертики невесомые.
И рук, каленых морозцем, работою огрубленных,
тельцем своим молочным не обожжет ребенок.
Но благодарно сжавши в ладонях,
черствых, как панцирь, худые,
прозрачные наши, лунные наши пальцы,
поймете, какой ценой, все муки снося покорно,
рожаем вам пацанов, горяченьких, как поковка!
1965
* * * Отечество, работа и любовь —
вот для чего и надобно родиться, вот три сосны, в которых — заблудиться
и, отыскавшись,— заблудиться вновь.
* * *
Постарею, побелею,
как земля зимой.
Я тобой переболею,
ненаглядный мой.
Я тобой перетоскую,- переворошу,
по тебе перетолкую, что в себе ношу.
До небес и бездн достану, время торопя.
И совсем твоею стану - только без тебя.
Мой товарищ стародавний,
суд мой и судьба, я тобой перестрадаю,
чтоб найти себя.
Я узнаю цену раю, ад вкусив в раю.
Я тобой переиграю молодость свою.
Переходы, перегрузки, долгий путь домой...
Вспоминай меня без грусти, ненаглядный мой.
1970
* * *
Я полюбила быт за то,
что он наш общий быт,
что у меня твое пальто
на вешалке висит.
За тесноту, за тарарам, где все же мы в тепле, за то, что кофе по утрам варю лишь я тебе. За то, что хлеб или цветы,— привыкла я с трудом!— приносишь вечером и ты,
как птица в клюве, в дом.
Пускай нас заедает быт, пускай сожрет нас, пусть,— тот, где в твоих ладонях спит мой очумелый пульс. Тот, где до нас нет дела всем,
где нет особых вех,
где по-московски ровно в сем. он будит нас для всех.
* * *
Я похожа на землю,
что была в запустенье веками.
Небеса очень туго,
очень трудно ко мне привыкали.
Меня ливнями било,
меня солнцем насквозь прожигало.
Время тяжестью всей, словно войско, по мне прошагало. Но за то, что я в небо тянулась упрямо и верно, полюбили меня и дожди и бродячие ветры.
Полюбили меня — так, что бедное стало богатым,— и пустили меня по равнинам своим непокатым. Я иду и не гнусь — надо мной мое прежнее небо! Я пою и смеюсь, где другие беспомощно немы. Я иду и не гнусь — подо мной мои прежние травы..
.
Ничего не боюсь.
Мне на это подарено право. Я своя у березок, у стогов и насмешливых речек. Все обиды мои подорожники пыльные лечат. Мне не надо просить ни ночлега, ни хлеба, ни све
т
а,—
я своя у своих
перелесков, затонов и веток.
А случится беда —
я шагну, назову свое имя...
Я своя у своих.
Меня каждое дерево примет.
1960