Двадцать седьмого июня я неожиданно стала старше на год. Вытянулась в длину, говорю тише, но по существу, книги читаю нужные, в игрушки не играю больше, спокойно прохожу мимо качелей, не обижаю бабушку, не влюбляюсь в не тех мальчиков, отращиваю волосы, попутно окрашивания их в светлый и, вообще, старательно пытаюсь стать кем-то другим. Не старой Женькой Прокопьевой, что смеется на всю улицу и страшно злится, если проигрывает. Будто новый виток, новая волна началась. И мне непременно надо встать у самого гребня, подстроить под себя, взять в уздцы и начинать движение, только теперь не хаотическое, а логически осмысленное и непременно направленное, нацеленное на результат. Надо бы прекратить поиски своего «Я», поскольку оно давно должно было бы быть найдено, вскрыто, тщательно изучено и взято на вооружение. Надо определить ху из ху, перестать ошибаться в людях, бросить подружек, что предают, больше времени проводить с семьей. Выучить английский. Прочитать «Войну и мир» и Хэмингуэйя, научиться готовить борщ с пампушками и много чего еще. Дел много, планов. А я как-то неожиданно стареть начала, боюсь, как бы чего не успеть, не доделать или сделать неправильно. Начала задумываться о времени, страшиться, пугаться, прятаться под махровое одеяло и горько плакать о нем, о времени, которое не щадит старую бабушку, которое оставляет запавшие глаза, пелену морщин и полное смятение от увиденного. Теперь у меня есть шестнадцатилетний опыт оседлания жизни. Что-то получалось, больше – нет. Стралась исправить. Иногда была до неприличного слабой, убегала. Говорили, надо вернуться. Я возвращалась, но не прощала. Я все помню. С кем-то была грубой, чьи-то чувства не берегла, за что прошу прощения, прошу поцеловать меня в макушку, снова прижать к себе и любить, как раньше. Многое не ценила, теперь пытаюсь осознавать ценность всего, что происходит вокруг. Стараюсь не создавать себе кумиров, чаще не выходит, но кумиры, по крайней мере, с каждым днем какие-то все более реальные, близкие и родные по духу. Зато почти не верю. Ни во что и никому. Это жаль. Это обидно. Ногти не грызу – победа воспитательных мер надо мною. Зато раньше двух не засыпаю, никогда не высыпаюсь и дико устаю. И времени вечно не хватает, и вечно опаздываю, прихожу за минуту до начала, запыханная сажусь на дальний ряд и, по сути, в самом действе участия не принимаю. Изредка переговариваюсь с соседями, обсуждая происходящее на сцене, больше молчу, слушая, питаюсь чужим опытом и эмоциями, болею, как за себя, а если болею, полоскаю горло и жую таблетки ровно по расписанию. Надо лечиться. Говорит мне Саша, но он шутит. Он, Илья, Ромка, кое-кто из подружек считают, что у меня проблемы с головой, я объясняю им, что я просто оригинальная. Хотя возможно они правы. Молю Бога, обойти меня стороной. Он молчит в ответ. А я привыкла к его постоянному молчанию. Он умело жонглирует событиями и людьми моей жизни, время от времени подкидывает испытания, как дрова в костер, я грожу ему пальчиком, пытаясь справиться и стать сильнее. Дую на огонь, чтобы не потух и не перестал греть. Ведь главное, не очерстветь. Не пасть жертвой стереотипов. Пока получается, наверно. А Он закрыл уши ватой и делает вид, что не слышит моих молитв. Я бросаю религию, начинаю страшно ругаться и богохульствовать, тут же каюсь и прошу меня простить. Он знает о моей импульсивности и, кажется, прощает. Я учусь быть покорней и добрее. С этим трудно. Это только на практике и только к тем, кто заслуживает. Таких мало, поэтому пока все делаю с ученическим старанием, но довольно плохо и скудно. Жизнь впереди, не считая шестнадцати лет, разминки, которые я так бездарно потратила.