Часть вторая

Байкер. Начало Любви

Лето кончилось. Я с головой (которая болела у меня всё сильнее и чаще) нырнула в учёбу. Что бы объяснить попу наличие в квартире циркового реквизита, хула-хупов, колец, мячей и прочего, солгала ему, что помимо учёбы, стала ходить в студию на актёрское мастерство, пантомиму и… цирковое искусство. Говорила ему о том, что там для меня отдушина, с детства мечтаю об этом, так хорошо в этой студии, что просто не могу без неё жить. При этом добавляла сущую правду о том, что моя голова, о проблемах с которой поп Иннокентий уже знал, перестаёт болеть, когда я этим занимаюсь. Потом думала постепенно настроить его на цирковое училище. Нельзя было без подготовки объявлять ему об этом сразу же. Поп сначала был против моих «посещений студии», но, видя то, как мне это нужно, сдался. Хотя и продолжал попытки отвадить меня от этих занятий. Надо было приучить его к моей профессии постепенно, а потом, отдав ему долг, уйти. Я думала уйти в свободное плавание, стать бродячей циркачкой или сколотить свою труппу, с которой буду разъезжать по свету.

Учиться было интересно, я просто наслаждалась жизнью. Сбылась мечта. Я буду клоуном! Ура! Эх, если бы не эти головные боли! Раньше у меня никогда не болела голова… Знать, старею.

Но в один из дней со мной случилось то, что можно было ожидать. А именно – любовь или сумасшествие. Думаю, что и то, и другое. Я случайно увидела ЕГО в клубе, когда отмечала днюху одной из приятельниц. Вот, как это было.

Вечеринка закончилась, было очень поздно, но уходить, почему-то было не охота, и я всё медлила. Села на высокий стул у стойки бара, заказала коктейль и в задумчивости стала потягивать его из трубочки, слушая забойную музыку тяжёлого рока.

И вдруг, словно бы бешеный ветер ворвался в распахнувшуюся дверь, и прокуренный, душный воздух клуба стремительно стал заполнять одуряющий аромат цветущего луга, мотоцикла, кожи, мужского тела, марихуаны и ещё целый букет всяких запахов, и все повернулись ко входу, и повисло молчание, слышное даже сквозь звуки тяжёлого рока, и сразу несколько человек рухнуло в обморок. Прямо ко мне шёл ОН!

Это был рослый, широкоплечий мужчина под два метра, с татуировками на мощных бицепсах. В его идеально-красивом ухе блестела серьга. Он имел уже круглый пивной живот с кучерявым пушком, который он не прятал под одеждой, расстегнувшись до низа, но полнота только украшала его и не лишала стройности его сильное тело. Байкеру было лет двадцать пять - тридцать, он был полным, над круглым, как яблоко, пузом - большие груди. Длинные его волосы, убранные в роскошный хвост были тёмными и густыми. Красивое его лицо украшала фигурно выбритая бородка.

Глядя на меня своими бархатными карими глазами, парень протянул мне руку и сел на соседний стул. Так состоялось наше с ним знакомство. Прекрасный Байкер стал моим. С этого дня стала с ним разъезжать с бешеной скоростью на мотоцикле, который, разогнавшись, взлетал.

Между нами возникла какая-то телепатическая связь, мы встречались, не договариваясь, в самых неожиданных местах. Например, на заброшенной стройке, куда однажды забрела, неизвестно, зачем, словно бы, ноги сами понесли туда. Я приехала в Москву ещё утром, побыла в училище, потом в села в троллейбус, задумалась и засмотрелась в окно. Троллейбус остановился на конечной остановке, у какого-то пустыря и лесного массива.  Я вышла и навстречу солнцу пошла по шоссе всё дольше и дальше от города. Свернув где-то, в районе Братцево, на тихую какую-то улицу, всю изрытую замороженной стройкой, я шла, пока не вышла к полосе леса и цветущей лужайке перед ней, в центре которой возвышался остов брошенного, недостроенным, здания. Как завороженная, шла к этим руинам, пока меня не захлестнула горячая волна любви и запаха чертополоха.

Из недостроенного дома выходил, двигаясь, как пантера, самый прекрасный мужчина в мире, сама Любовь. Это и был мой красавец… прекрасный, рослый мужчина в расстёгнутой чёрной косухе, обнажающей его мощный торс. Длинные его ноги были обуты в сапожки, литые бёдра обтягивали кожаные штаны. Лицо у парня было очень красивое. Большие карие глаза, точёный нос, красиво очерченный рот.

Он взял меня под руку и посадил на свой мотоцикл, и мы помчались по вечернему шоссе на закат…

Теперь, после занятий, проводила время только с Любимым. Поцелуи Красавца доводили до обморока. Так хорошо не было ещё никогда… Он был божественен.

После знакомства с ним, словно бы, помешалась. Ходила, погружённая в себя, в глубокой задумчивости и ничего меня не интересовало. Даже головные боли поутихли

Однако, не всё было так безоблачно и просто. У меня появился соперник, и это был ни кто иной, как поп Инокентий. Как он познакомился с моим Байкером, так и не узнала. Увидела то, что у него теперь появился мотоцикл. Он часто надевал байкерский прикид из чёрной кожи. А однажды, зайдя в храм, увидела странную картину. Всё лицо отца Инокентия и даже его уши были в бинтах, а на носу – гипс. Сказали, что он упал на мотоцикле. Мотоцикл стоял во дворе храма, новенький, сверкая деталями, и на нём не было ни единой царапинки. К ноябрю повязки с лица священника были сняты, гематомы и отёки сошли, и все так и ахнули. Лицо священника изменилось до неузнаваемости. Во-первых, он здорово помолодел, а его нос приобрёл красивую форму. Глаза стали больше, лицо стало гораздо более узким и вытянутым, подбородок мужественным, кожа чистой, уши уже не торчали в стороны, а имели аккуратную форму. Стало ясно то, что отец Иннокентий сделал себе на редкость удачную пластическую операцию, что его кардинально преобразило. Кроме того, он побывал в салоне, где его прекрасно подстригли, подправили ему бородку и он стал носить модную, хорошую одежду. Рясу носил только атласную, с бархатом, лиловых, глубоких пурпурных и светло-серых цветов. Крест купил себе тоже красивый – из перегородчатой эмали. Всё это меня очень заинтриговало, и я решила выследить его, чем это, интересно, он занят и что за загадочная у него жизнь. Как раз у нас были зимние каникулы, и у меня появилось время на слежку, пока Володя был в детском саду.

И вот, что узнала об отце Иннокентии, сфотографировала и засняла на видеокамеру. Теперь у меня был на него компромат, и я могла уже не скрывать своё цирковое училище, не работать, а исправно получать от него деньги. Теперь знала об отце Иннокентии всё. И вот, что узнала. Прежде всего то, как состоялось их с Байкером знакомство. Байкер, ещё в сентябре, зашёл в храм, где служил отец Иннокентий, что бы встретиться со мной. Иннокентий его увидел и поплыл. Зная то, что у него слишком неудачные внешние данные, что бы такой красавчик обратил на него внимание, а за деньги такой упакованный парень тоже вряд ли согласится, тут же сделал себе давно задуманную пластическую операцию, купил мотоцикл, и, как только зажило лицо, стал преследовать Байкера. В успех он не очень верил, так как Байкер не был замечен за отношениями с мужчинами, но решил попробовать. Забыв обо всём только что праведный батюшка с даром провидения, превратился в одержимого и устремился за любимым.

Он следил за ним, ездил на мотоцикле с байкерами, если среди них был Он. Я виделась с любимым урывками, так как у меня учёба и сын, да и в церкви надо было работать, почти ничего не зарабатывая, так как поп вычитал из зарплаты долг за квартиру, а остальное шло на коммунальные платежи, помощь маме и, конечно же, на Володю. Волосы мои отрасли, и я вернула им прежний цвет, но маме сказала чётко и с расстановкой о том, что уже не буду жить по её указке и одеваться так, как она хочет. Надела кожаные штаны, косуху, а в мамином народном стиле одевалась теперь лишь в церкви. Там это было вполне уместно, хоть я и выделялась из толпы своей яркостью, и была эффектной, как матрёшка.

Весной мы с Байкером уже запланировали женитьбу на конец лета, а Иннокентий всё искал с ним встреч, давно уже зная о наших отношениях и даже о грядущей свадьбе. Его не останавливало ничего.

Был конец апреля. Иннокентий почти что спятил на фоне своей любви, и ещё не знал, что будет с ним, но его неодолимо влекло к этому человеку, ему не давало покоя любимое кареглазое лицо. Его на всю жизнь поразил этот молодой, сильный, огромный мужчина с татуированными мощными бицепсами. Его кожаные, в заклёпках, сапожки со шпорами тоже нравились влюблённому попу.

               Поп въехал в Москву и, лавируя между автомобилями, напрямик поехал в центр. Своего любимого обидчика он нашёл на удивление быстро, словно бы чувствовал, где он находится каким-то шестым чувством, как собака идёт на запах. Подъезжая к смотровой площадке перед университетом на Воробьёвых горах, он увидел парня издалека. Он был рослым и очень заметен издали. Иннокентий направил свой байк прямо на него и дал по газам. В это время Вожделенный садился на мотоцикл пружинящий от его грузного тела. Обернувшись, увидел приставалу. Встретился с ним взглядом и резко тронулся с места, стремительно набирая скорость. Батюшка тут же пустился за ним в погоню. Вожделенная кожаная спина, длинный кучерявый хвост треплет ветер, эротично разведённые колени… упругие, сильные, накаченные бёдра… «Я тебя поймаю сейчас!» - азартно думал священник, настигая отчаянно удирающего от него Байкера. «От меня не уйдёшь!»

               Солнце садилось, на небе образовалась потрясающая Божья абстракция. Оранжевые полосы пересекали фиолетово-лиловое небо. Бог – величайший художник-абстракционист! Они ехали на Запад, выезжая из города. Темнело, и Байкер, снизив скорость, заехал в какой-то закуток у руин долгостроя, и там остановился.

Иннокентий влетел туда на полной скорости и резко затормозил. Он пошёл, было, к мужчине-Леопарду, но тот скрылся в недостроенном здании, и вражина рванулся за ним. Было темно, он ничего не видел и брёл в темноте на ощупь. В тишине и мраке он ощутил где-то рядом тепло и его головокружительный мужской запах. И тут большие, горячие ладони схватили его за горло, и мощное тело прижало к стене. Лицо мужчины было так близко, что поп чувствовал его несказанно приятный запах и слышал удары своего и его сердец. Ему больше всего на свете хотелось сейчас провалиться в это наслаждение с головой, ничего не помня, ни о чём не думая, как в омут. Но он не торопил события. Глаза его привыкли ко мраку с помещении, и он поедал Мужчину глазами и растягивал удовольствие от созерцания любимейшего существа… Вдруг нож блеснул перед его лицом, и наконец, батюшка-мужеложец услышал волнующий бас этого потрясающего Мужчины:

- Зачем ты ехал за мной? И ты думал, что сможешь справиться со мной? Ну, что же, давай сразимся один на один! Идём!

Они поднялись на самый верхний этаж, лестница была длинная, он стал тяжело дышать, Байкер дышал всё так же ровно. На крыше прекрасный, как бог войны, Красавец, освещённый последними красными лучами заходящего солнца, спросил:

- Ты ещё не раздумал драться со мной?

Иннокентий, молча, помотал головой и решительно сбросил подрясник, оставшись в одних штанах и сапогах, байкер сбросил косуху, тоже обнажив свой мощный торс борца сумо.

Два байкера, одним из которых была я с видеокамерой, прибывших сюда раньше, и притаившиеся в укромном месте, сделали на каждого из них ставки. Бой начался. Противники кинулись друг на друга и, сцепившись, покатились по крыше. С удивлением Байкер заметил, что поп тренирован, достаточно ловок, с ним придётся повозиться, и победа на раз-два не дастся. Он и не хотел быстро закончить драку. Он решил поиграть «в поддавки». Но этого не очень-то и потребовалось, так как соперником поп оказался достойным. Иннокентий тяжело дышал, но не хотел сдаваться, хотя противник был моложе, крупнее, тяжелее и сильнее. Но обоим не хотелось причинять друг другу травм и увечий. Влечение подавляло агрессию. Их тела блестели от пота, и поднимающийся от них пар дрожал в прохладном вечернем воздухе. Наконец, Байкер всем своим огромным телом навалился на священника, прижав его к полу. Его пальцы снова впились ему в горло, и нож опять замаячил перед лицом Иннокентия. Оба часто дышали. Поп лежал, придавленный и чуть придушенный, и ему хотелось, что бы Байкер никогда не слезал с него.

-  Хочешь меня? – спросил Байкер

- Да, я хочу тебя, я обожаю тебя! – прошептал Иннокентий неожиданно для себя, содрогаясь от неудержимого желания, и слёзы хлынули из его глаз, - Люблю тебя! Безумно хочу тебя! Бери же меня скорее!..

Пальцы разжались, нож упал, отброшенный, и звякнул об пол, и их губы слились в долгом поцелуе. Мы, молча, смотрели на их соитие и не в силах были оторваться от этого зрелища. Я всё засняла на видео и сфотографировала. После их первого соития, мы спускались с крыши отмечать боевую ничью. Мы, конечно же, совокупились, что бы мне не было обидно то, что мне изменил Байкер с моим начальником, выпили пива и сели на мотоцикл. Звук нашего отъезжающего байка нарушил тишину окраины со стрёкотом первых кузнечиков.

Те, на крыше, нас, наверно, не услышали. Руки отца Иннокентия ласкали волосы, лицо и тело Мужчины-Леопарда, сплелись их ноги и руки, соединились груди, языки, волосы. С наслаждением, изнывающий от страсти, поп вдыхал его  запах, пил его слюну, пот и сперму, истерически подвывая и не сдерживая стонов удовольствия, слёзы текли по его лицу.

Уже несколько дней, и сегодня вечером тоже, ждала любой неожиданности. Услышав звуки мотоциклов, в смятении вскочила. По двору, припарковав байк, шёл Байкер, а с ним – поп! Испуганно сжалось сердце. Что будет? Неужели они просекли про то, что я их видела, сфотографировала и записала на видео?..

Кошкой запрыгнула в шкаф и там затаилась. Шкаф был старый, одна дверца была застеклённой, и, что бы не видеть одежду на вешалках, затянула «окошко» тюлем. Таким образом, видела всё, что происходило в комнате, меня же за тюлем видно не было.

Они вошли. Байкер, открыл баночку пива, сел в кресло и закурил. Заиграла музыка из плеера, и поп Иннокентий начал исполнять чувственный танец, сбрасывая с себя по одной детали одежды. Как ни странно, двигался под музыку он не плохо. Тело его оказалось мускулистым, плечи широкие, руки большие. К нему присоединился Байкер. Он сначала скинул косуху, обнажив свой мощный торс с татуировками на мускулистых плечах. Выглядело это очень красиво. Я смотрела на них, не отрываясь, расширив глаза. Потом они полностью обнажились, и слились в развратном танце. Байкер во всей красе своей мощной наготы, исполнял демонический танец, поднимая попа, как в балете.

Наконец, они опустились на обширную кровать, и началось… Байкер вошёл в него, он закричал, сотрясаясь всем телом, потом поп в него вошёл, а потом снова сверху его оседлал Байкер. Извиваясь под ним, поп визжал от несказанного удовольствия. Потом они заснули вповалку на кровати, обнявшись.

Я, стараясь ничем не скрипнуть и не зашуршать, вышла из шкафа, оделась, взяла сумку, увидела рюкзачок Иннокентия, нашла там бумажник, выхватила из него пачку купюр и проворно их спрятала в лифчик. Затем тихонько выскользнула из квартиры, медленно повернув ключ в скважине, что бы их не разбудить. В припрыжку выскочив из подъезда, пошла гулять. Хотелось осмотреть город. Проголодавшись, зашла в забегаловку, где подкрепилась, а потом пила кофе и курила, чем давно не занималась. В 90-х можно было безнаказанно дымить везде. В кафе, на детских площадках, у метро, в рабочем помещении, а в ночных клубах было совсем не продохнуть. Дым застилал глаза, вызывая слёзотечение. Подремав в кино на каком-то старом советском фильме, пошла домой, купив по дороге мороженое.

Дома Байкер был уже один. Вопросов я не задавала, так как не верила в то, что видела. Вести съёмку я не могла, они могли бы услышать звуки затворов или писк видеокамеры, доносящиеся из шкафа, поэтому я была не уверена в том, что всё это произошло в действительности, а мне не приснилось, когда я заснула в кино. Тем более, Байкер вёл себя естественно, в комнате было идеально убрано, кровать была не измята. Он был совсем не усталый и встретил меня очень радушно. Мы выпили немножко пива и пошли кататься.

В 90-х все ездили пьяными, менты не тормозили, а байкеры не надевали шлемов, разве что, немецкую каску с рогами или шлем советского танкиста или лётчика. Мой Байкер ездил в чёрной бандане с белыми черепами и скрещенными косточками.

На мощном байке мы с ним, летели над Москвой в небе, полном огней. Так же летал Марк Шагал вместе со своей женой Беллой, коровами, козами, собаками, бабами с вёдрами и зеленолицыми евреями со скрипками… Часто вместе клубились. Никто не знал, что он добрый, кроме меня. Со мной он был добрым. С другими – не очень. С несчастным полоумным Иннокентием он был страшно жесток. И самым ужасным было то, что я ему в этом помогала. Мне совсем не было жаль человека, сделавшего для меня столько хорошего! Он дал мне работу, приютил, обогрел, помог купить квартиру, а я с ним так…

Я сдала экзамены за второй курс, перевелась на третий и ушла на каникулы, решив недельку отдохнуть с любимым, прежде, чем ехать за сыном. Итак, батюшка и наши с Байкером происки.

И вот, однажды мы с Байкером решили зло подшутить над Иннокентием. Мы заманили его в клуб, назначив ему свидание там от имени его обожаемого Байкера. Ожидание было долгим. Поп, сильно выпивший накануне, выпил какую-то воду, так как в горле у него пересохло. Вода эта ударила ему в голову, и он сразу же почувствовал себя абсолютно пьяным.

И вдруг в клубе появился ОН!!! Причём, во всей красе! Он вошёл, как ураган, как светоч, повернув к себе головы всех, кто был в клубе. Он шёл прямо на Иннокентия, пока тот, пьяный в зюзю, не увидел ЕГО! «О!!!» - только и простонал поп. Перед ним стоял... давно ожидаемый и вожделенный Железный Волк! Василиск! И по спине попа забегали мурашки. Их глаза встретились, и у порочного, как выяснилось, священника от взгляда Василиска закружилась голова, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ему безумно хотелось навсегда быть ему рабом, у его ног находиться постоянно.

          Грешный поп теперь думал только об этом человеке. Он рывком расстегнул на шее пуговицу подрясника. Ему не хватало воздуха. Он тяжело и хрипло дышал, как астматик, и в глазах его бегали искорки. Иннокентий ничего не видел вокруг, кроме этого дивного ВИДЕНИЯ, явленного ему, как по волшебству. К ним через весь зал шёл потрясающе-роскошный мужчина.

Батюшка этот давно уже узнал о моих полётах на мотоцикле в ночном небе с остатками заката но, почему-то, не взбесился и не стал бросаться ни на кого из нас в ярости. Он, молча, пожирал его глазами. У него по всему телу пробегала дрожь волнения. Пот градом катился по его лицу, перед глазами медленно плыли цветные круги, и он был готов идти за этим Мужчиной на край света, и что бы этот путь никогда не закончился. Судорожно сглатывая, поп, как загипнотизированный, шёл к объекту своего вожделения. Он не помнил, как садился с ним на его байк, дорогу не запомнил вообще. Начинало светать. За широкой спиной парня, обняв его полный стан руками, зажмурившись с глупой улыбкой и прижавшись щекой к его спине, поп-медвежонок коала нёсся по просыпающемуся городу на мотоцикле.

Я села на байк Иннокентия и ехала следом за ними, что бы видеть всё, что произойдёт в притоне, куда увозил батюшку проказник-Байкер. Мне стало жаль попа. Он ехал, счастливый, и улыбался. Я видела его профиль на чёрной спине байкера. Видела его счастливую улыбку. Он не знал того, что скоро произойдёт. Не знал. Совесть меня мучила, но я сосредоточилась на дороге, опасаясь от них отстать.

Красавец был богат плотью, и у него было всё – высокая мощная шея, как у коня, широкая спина, огромная грудь, мускулистые бёдра, обтянутые кожаными штанами и крутой зад. Густые его волосы приятно щекотали лицо Иннокентия, обдуваемое утренним ветром, и тот украдкой их целовал. Нежность хлынула в его сердце, и по щекам потекли слёзы. Бедный поп надеялся на то, что этот байкер любит его, и не хотелось ему никуда приезжать - так бы и ехал, вцепившись в этого парня и вдыхая неповторимый аромат его волос.

          В районе, где находился притон, поп был впервые, и не знал, где это. Сразу несколько неодетых девиц встретило их зазывными восклицаниями: «Ой! мальчики! А это ещё кого к нам привели? Батюшка! Отпусти нам грехи!» Обступив его, они со смехом стали щекотать его, лезли под рясу, кто-то сорвал с него наперсный крест, толкнули его на широкую кровать и облепили, как осы – забытую на дачной террасе розетку с вареньем. Сладкое счастье запретного неожиданно свалилось на гадкую его головку. Но он его не получил, потому что среди этих обкуренных и пьяных людей не было уже Байкера! Он куда-то исчез, оставив попа одного, на расправу каким-то молодым и сильным людям, со всех сторон облепивших его. Он отбивался, извивался, вывёртывался, пронзительно визжа, но ничего не смог сделать, как ни барахтался в куче горячих тел. И как он ни пытался освободиться, силы оказались не равны, и уже сразу несколько пьяных девиц и парней держали его и раздевали. Одна уже отплясывала в его рясе, другая нацепила подрясник. Чей-то массивный зад уселся ему на грудь. «Ай! Ай! Попал я, попал! Отъимеют теперь меня здесь по полной!» – подумал Иннокентий, и потерял сознание. Так имели батюшку несколько людей. Долго имели они его. После этого он потом долго сесть не мог, а ходил мелкими шажками, отклячив попу.

Мне тогда надоело снимать на видео всё, что происходило с Иннокентием, сложила камеру в кофр и, Байкер повёз меня к матери, что бы забрать Володю в деревню. Думаю, Иннокентий будет рад, увидев во дворе свой мотоцикл, но вопрос: сможет ли он на него сесть после всего. Думаю, доедет, как-нибудь.

Поп ничего мне, естественно, не рассказал. Ему, понятное дело, не хотелось посвящать в это кого-либо. Но по его физиономии и противным глазкам было видно, всё то, что приключилось с ним.

Мы с Володей жили в домике Кузьмича, 2-3 раза в неделю приезжая мыться в квартиру. Байкер приезжал к нам и мы с ним со смехом вспоминали о том, как подшутили над батюшкой, привезя его в притон, где его несколько человек унижали по-всякому. Смеялись и над тем, что поп, дескать, влюблён в Байкера без памяти, и всё, что он захочет, для него теперь сделает. «Вот это да!» - восхищённо подумалось мне, - «Этот всех способен покорить!» А я, зато, теперь только получала от попа деньги, формально числясь хранителем ризницы. Это было написано в моей трудовой книжке «Хранитель», и мне нравилось это название. Буду Хранителем, пока цирковое училище не закончу, а там получу работу по специальности или пущусь в свободное плавание. Но пока ещё лето, очень тёплое и солнечное, но не жаркое…

Умопомрачение

Помрачился ли мой ум, точно не знаю, но меня стали посещать какие-то видения, типа снов наяву и слышались какие-то голоса, были головные боли, что особенно мучило меня, помрачало моё счастье лишь физическое состояние, а именно – головные боли. Они становились всё чаще и всё интенсивнее. Однако, я не очень встревожилась, решив, что последние годы очень много работала и почти не отдыхала, спала часа по четыре, и то и по три, отсюда и боли. Что же, теперь буду отдыхать. Иннокентий понимает то, что со мной надо дружить, а не загружать работой. И я стала больше спать, высыпаться, стала меньше пить пиво и гулять в клубах. Но так трудно изменять привычкам…

Когда, сидя дома, закончила утренний туалет, оделась и поехала в Москву, где тут же направила свои стопы в клуб. Байкер уже был там и подсел ко мне. Мы обнялись, потом он угостил меня коктейлем. Поболтали ещё об Иннокентии.

               Тот до сих пор ходил мелкими шажками и выпятив зад, ничего вокруг не видя, как лунатик. Богослужения в церкви пропускал, забывал ход службы, путался, совсем забросил приход, перестал платить работавшим на него людям, от чего они стали роптать и разбегаться. Но попу было не до чего. Он зачастил в Москву, в тот самый клуб, где поджидал Байкера. Иннокентий собирал всю информацию о нём по крупицам, что бы найти его и, пусть даже, унижаясь перед ним, выпросить, как милостыню, хоть какой-нибудь знак внимания, хоть что-нибудь, хотя бы какую-нибудь личную вещицу в качестве фетиша. Он даже простил ему то, что этот парень цинично подставил его под групповое надругательство.

               А в это время в той безмолвной деревне, где мы обитали тогда, поползли уже слухи о том, что поп теперь любит байкера. Слава Богу, пока ещё никто в это не верил, но каждый счёл своим долгом это обсудить, хоть и со словами: «Ерунда, не правда, не может этого быть!», но, всё равно, передавалась эта версия из уст в уста, а поведение ополоумевшего батюшки лишь подтверждало эти догадки.

Между тем, дождаться взаимности от Байкера батюшка никак не мог. Поэтому продолжал свои поползновения по завоеванию его сердца и души. Он не мог так легко отступиться от своего плана. Принялся писать ему одно за другим подробные и длинные любовные письма и стихи с комплиментами.

Я же вела себя с ним, как с лучшей подружкой. Ходила с ним в кино, на концерты, в музеи, просто гулять в парк. Во время этих прогулок, поп неустанно говорил со мной о нём, о Байкере.

Мне было известно всё о том, что происходило между попом и Байкером. И не только это. Что именно? А вот, что! Поп совершил невозможное, что бы нравиться ему.

В одном из писем он предложил ему уехать вместе с ним в Швейцарию. И мой жених призадумался и заколебался. Меня это не обидело, потому что я ему верила и знала о том, что он очень хороший человек. Пусть едет в свою Швейцарию, обустраивается там, а меня потом к себе вызовет.

Поп ехал по шоссе в Москву. Он искал Байкера, о ком думал все эти дни. Видел сны, где он целует Байкера, думал только о нём, и ему хотелось говорить о нём со мной. Ему пришлось признаваться себе в том, что он безумно любит мужчину. Обиженный на его коварство, он решил наказать его за то, что по его вине над ним издевалось несколько человек, за то, что тот его избегает. Но при этом он его безумно любил и хотел увезти на край света, спрятать там ото всех, и только один с ним быть. И вот, он нашёл его в клубе, и не смог оторвать глаз от этого дивного ВИДЕНИЯ, явленного ему, как по волшебству. Сейчас, ещё немного, и они будут вместе. И Байкер с кривой усмешкой протянул к нему руки, после чего тот бросился ему на шею. И оба надолго исчезли.

Поп очнулся в каком-то незнакомом дворе на скамейке. Он осмотрел себя и увидел, что полностью одет и крест на месте. Из карманов ничего не пропало. Он поднялся и пошёл на улицу, а с улицы – в ближайшее метро. Опустошённый и разбитый он ехал домой, и ему казалось, что все на него осуждающе смотрят и видят его насквозь. Что на этот раз придумал его коварный возлюбленный, никому не было известно, и даже страшно себе представить то, что могло происходить. Похоже, батюшка попробовал дурь и увидел какую-то страшную галлюцинацию, после которой стал заговариваться.

После всего, что произошло, он предал своему видению другой смысл.  «Почему я так хочу этого парня? Я его обязательно найду… Господи! Что я говорю?! Что со мной?! Но я сошёл с ума от страсти к этому красавцу…».

Убийственно было то, что поп не знал, когда ещё придётся свидеться с предметом страсти. С той ночи видений Иннокентий потерял покой. Мысли об этом Красавце не давали ему ни спокойно жить, ни нормально исполнять службу, он боролся с этими мыслями, но они всё не отступали. Они донимали его постоянно, мешая спать, он вскрикивал и просыпался весь в испарине и со спермой на простыне.

Моя навязчивая идея брать от жизни все радости, дошла до абсурда, и я даже считала себя обязанной нюхать кокс, попивать, гулять, танцевать и заниматься сексом, в коем достигла виртуозного мастерства. Я ещё не осознала того, что мне этого уже не хочется, так как детское желание пойти поперёк папы закончилось, а в моей жизни был маленький Володя и появился Мужчина-Ветер…

Боясь попа Иннокентия с дьявольскими глазами, приехала в село, на работу лишь через две недели. Поп ничего не сказал. Ему не хотелось верить в то, что его Красавец любит не его, а меня, и он предпочитал не видеть очевидного. Он вспомнил этого Мужчину  и горячая волна прошла по всему его нутру, и, склонив голову мне на плечо, он горячо зашептал:

- Где же ты была? Скажи, я обижал тебя, и поэтому ты от меня ушла? Скажи! Я больше тебя не обижу. Не могу без тебя! Не бросай меня. Сейчас мне необходим друг. Я так одинок…

Он припал к моей руке губами. Я расчёсывала его волосы гребнем. Он умолял не оставлять его одного, обещал выполнить все желания, только бы я не покидала его.

Никакой воскресной школы уже не было. Поп помогал мне готовиться к экзаменам, помогал учиться в училище, искренне думая, что помогает мне учиться в педагогическом институте. Так прошёл год. Я готовилась к дипломному году. А родителям моим туго пришлось. Мама, живя с родителями и бабушкой Варей, сильно нуждалась, много работая и отдавая всё внуку. Тогда время было, конечно, очень сложное. Но я жила легко, несмотря на то, что иногда впроголодь. Я этого просто не замечала, погружённая в мир цирка и любви к самому прекрасному и самому странному мужчине в мире. А, вот, старшему поколению в 90-х пришлось туго. Особенно пострадал некогда преуспевающий отец.

Несчастный мой отец в изменившейся стране совсем потерялся. Он не знал, что теперь ему делать, когда рухнула вся его система ценностей. Он не знал, как ему быть после того, как его ушли на пенсию, а институт, где он работал начальником отдела, закрыли. Он остался один в большой четырёхкомнатной квартире, слонялся по комнатам, постоянно куда-то звонил, писал, куда-то ходил то жаловаться, то протестовать… лишь раз в неделю его навещала изрядно постаревшая бабушка Варя, его мать, готовила и убирала. Больше его не беспокоил никто. Знать его никто не хотел, слышать и видеть. Я тоже не хотела навещать отца. Лишь однажды, когда скорая помощь увезла его в больницу с сердечным приступом, я попросила у нашего старосты грузовичок, что бы на нём вывести из квартиры все нужные мне вещи. Слава Богу, отец не стал менять замки, и я беспрепятственно попала в свою квартиру.

Когда вошла, меня поразило то, какая это неуютная квартира. Чрезмерно много книг, громоздкой мебели… в моей комнате почти ничего не изменилось со времени моего побега, разве что, мама вывезла кроватку Володеньки и все его вещички. Мои же остались в неприкосновенности, и как лежали, так и лежат. Я взяла свой симпатичный журнальный столик, тумбочку, пуфик, секретер, подушки, одеяло, одежду, бельё и книги. С кухни забрала любимую посуду, из шкафчиков – любимые полотенца и постельное бельё. Быстро стащила всё это вниз, мы погрузили мебель, тюки и узлы в кузов грузовичка, и машина с рёвом тронулась. Мы поехали на мою новую квартиру. Какой же маленькой, но чистой и уютной казалась она мне после того, как я видела родительскую. Сколько же там хлама! Здесь же лишь самое необходимое. Две кровати, себе и Володе, секретер, тумбочка, шкаф… С любовью наводила я у себя порядок и уют.

«Однушкой» квартирка считалась лишь по названию. У нас была очень большая кухня, которую сделала комнатой, подвинув стол ближе к плите, раковине и прочим кухонным делам. Поставила там секретер и свою кровать. Причём, секретер я поставила так, что моё спальное место было отгорожено на тот случай, если к Володе придут ребята и им понадобится кухня. Таким образом, получилась вторая комната. Третьей комнатой сделала, так называемую кладовку. Там не было окна на улицу, но было окно, выходящее на лестничную клетку, таким образом, можно было видеть всё, что происходит за дверью. Дом был экспериментальный, ещё от Мос-Проекта. Похоже, такие дома массово строить не стали. То ли вышестоящими инстанциями раскритикована была такая планировка, то ли из-за пресловутых 90-х, когда начался в стране бардак. Подобных домов в Москве и других городах ни разу не встречала. Комната моя была очень хорошая. Она была квадратной, да ещё и с нишами в стенах для мебели и полок. Кроме того, она была с эркером, из-за которого я эту квартиру и купила, а со стороны кухни был выход на лоджию. Так эта лоджия была остеклена и выглядела ещё одной комнатой. Если туда поставить электрообогреватель, то и зимой там вполне можно жить. А если отодвинуть часть стёкол, то получится либо летняя веранда, либо большой балкон с видом на деревья. Словом, эта квартира была настоящими райскими хоромами. И за неё я простила попу Иннокентию наглое домогательство до моего без пяти минут мужа. А мужу, почему-то легко простила измену с ним. Вероятно, моё совковое воспитание помогло. Если бы поп был женщиной, то я бы этого не простила, но воспринимать, как соперника в любви мужчину совершенно не умею, хотя и не понимаю таких отношений. Зачем моему любимому надо было его трахать, до сих пор не понимаю, ведь у него же есть я! Может быть, я чего-нибудь не понимаю?.. Впрочем, я отвлеклась от рассказа об отце. Остановились мы на том, что он попал в больницу.

Потом отца, подлечив, выписали из больницы. Он вышел постаревшим, угрюмым и затворился в квартире, некого туда не пуская. Бабушка Варя, здорово сдавшая с тех времён, как после смерти дедушки Ивана, переехала из деревни в Москву, его навещала, следила за ним, вместе с мамой опекала его в больнице и, конечно, не выдержала. У неё случился инфаркт, и в больницу попала на этот раз она. После этого она долго восстанавливалась, все деньги уходили на реабилитацию. Она была так слаба, что из дома уже не выходила. Случай этот повлиял на папеньку неожиданно разрушительно. Его крыша съехала окончательно. Теперь в том, что он сошёл с ума, сомнений ни у кого не было, и мне стало страшно из-за того, что мне могли бы передаться его гены, а, значит, и у Володи могут быть такие же проблемы.

Мама ходила в прохудившейся обуви и не меняла единственное пальто уже более 10 лет. Причём, носила она его и осенью, и зимой, и весной. Дома были перебои с едой, отец давно уже не подавал никаких внешних признаков жизни. К телефону не подходил.

Однажды она решалась зайти к нему и тут же, зажимая нос, позвонила на санитарно-эпидемиологическую станцию и вызывала спец. службу. Люди приехали в каких-то скафандрах с противогазами и вывозили из квартиры тонны мусора, которые обезумевший мой отец натаскал с помоек и жил в мусоре, прорывая в нём норы. Из этой норы его выманили на кусок хлеба, он, отощавший и обросший, с когтями, оттуда вылез, и его тут же повязали санитары, прибывшие из психиатрической больницы. Отец бесился, истошно визжал, выкатив глазищи из орбит. Один раз ему удалось вырваться из рук санитаров, и он жестоко избил маму. Грязно ругаясь, он выскочил из дома и тут же побежал к мусорным бакам. Но ему это не позволили, поймали, схватили крепко и отправили в психлечебницу, связав смирительной рубашкой, как буйного. Квартиру обработали чем-то едким и пахучим, а после этого туда просто невозможно было войти почти месяц. Пахло химией и на лестнице, и даже во дворе. Но соседи не очень ругались, так как жуткий запах тухлятины от мусора, принесённого в квартиру, был просто невыносим.

До плохого времени оставалось два года. А пока мы с Иннокентием находились в состоянии любовного помешательства. Мы не могли не думать о предмете своего вожделения и, сидя рядом, любуясь закатом, каждый был глубоко погружён в себя. В конце концов, Иннокентий опившись какой-то палёной водкой, принялся громко выть на полную луну, кто-то вызвал перевозку, и его отправили в психлечебницу вслед за моим отцом, а я три дня пролежала с мокрой тряпкой на лбу – так голова разболелась. Я стала слышать какие-то голоса. Потом начались галлюцинации, и я всерьёз обеспокоилась тем, что меня тоже того гляди повезут в смирительной рубашке вслед за ними, и дала себе слово, что мне надо будет обязательно показаться врачу. Потом вспомнила о том, что водку эту тоже пригубила и забыла о визите к врачу надолго.

Я училась на третьем курсе и регулярно выступала на Арбате. На место «заболевшего» отца Иннокентия, временно пришёл молодой, серьёзный поп. Староста начал за мной посматривать, и мне пришлось закончить сачковать, а создать видимость работы. Даже нарыла каких-то музейных тряпок из бабушкиного комода и стала на собрании уверенно рассказывать о том, как их реставрирую и пропитываю раствором от моли и жучков. Пустить пыль в глаза умела с детства. С моим-то папой нельзя было этому не научиться. Приходилось хитрить.

Однако, мои прекрасные, милые, дорогие, любимые 90-е, было самым лучшим временем в моей жизни, их не забуду никогда. Я была ещё так молода… Красива… Но