Володя полюбил отчима, как родного отца и не отходил от него. Вместе они возились с мотоциклом, а я посматривала на них в окно, репетируя очередную репризу или песню к концерту.

С завистью смотрел Иннокентий на моего Володю, восседающего на плечах у моего мужа, который изображая коня, ржал, фыркал и подпрыгивал, от чего парень заливисто хохотал уже ломающимся подростковым голосом. Мой сын здорово вырос, хорошо учился и был очень добрым. Он полюбил отчима, и был рад тому, что у него теперь целых два папы. Несмотря на то, что Иннокентий был гомосексуалистом, он безумно и страстно мечтал о том, что бы у него были дети, пусть и незаконные. Этот ненормальный был зациклен на детях и продолжении себя. Ну, охота ему было себе подобных моральных и физических уродов плодить, в чём он и преуспел потом, как потом выяснилось. Об этом ещё расскажу.

А пока расскажу о своём первом муже. Я оставила его брошенным и обманутым в далёком 1991-м году, когда убежала с бродячими артистами, потом трагически погибшими. Жаль. Обидела хорошего парня. После развода со мной он так и не женился. Очень растолстел и уже лысеть начал. От его светло-русых кудрей ничего не осталось. Его трудно было узнать. Мы виделись редко. Только тогда, когда пересекались из-за сына. Развод он тяжело пережил, но трудности 90-х помогли ему забыть обиду, и теперь всё было позади. Мы чувствовали себя дальними родственниками. Вот так мы и жили тогда. В это прекрасное время…

А, между тем, тот поп, что служил сейчас вторым священником, попал в серьёзную историю. Как будто, это напасть всех тех, кто служит в этой нелепой пряничного вида, церкви. Когда-то, в далёком прошлом, этот отец Николай был неземной красавец, антипод Иннокентия до операции. Его тогда окружала толпа подобострастного народу. Теперь же всё было не так, поклонников уже не было. Поп стал ехидным и желчным, любил вворачивать в разговор то, что Иннокентий с прохладцей стал относиться к своим обязанностям, плохо служить, запускать лапу в церковную кружку. Он бы ещё рассказал о том, как Байкер его имел по полной, и ещё человек десять его имели! Впрочем, он мог об этом и не знать. А если знал бы, то непременно бы всё это рассказал! Хотя мог и по другой причине умолчать. Эта тема для него больная. С некоторых пор он сам уже не мог никого иметь. Отец Николай остался без «одного места». Это все знают, но молчат, потому что без «одного места» нельзя работать священником. Об этом расскажу ниже. Словом, новый поп был совсем не лучше Иннокентия. В народе о нём ходили такие разговоры, что он во-первых, нежно дружил с ним. Поговаривали, что у них была не только нежная дружба, но и столь же нежная взаимная любовь. А потом они, якобы, поссорились, так как Иннокетний увлёкся Байкером, а Николай лишился мужского достоинства. Но это только так говорили.

Во-вторых, раньше отец Николай имел какую-то странную власть над людьми. У него была целая армия фанатов, как правило, это были истеричные и экзальтированные женщины старше 35 лет. И, вот, одна из фанатичек была одинокой женщиной и многие годы мечтала только об отце Николае. Потом неизвестно, от кого, (поговаривали, что от Иннокентия) родила ребёнка и решила от всей души подарить этого малыша своему кумиру – отцу Николаю. Но у того своих было к тому времени полно, он не принял сей странный дар от психически неуравновешенной дамы. Закончилось это очень плохо. Лучше бы ему тогда принять чужого малыша. Но кто же знал, что всё вот так закончится…

Тогда в женщину эту вселился легион бесов, и она принялась истязать новорожденного малыша. Изрисовала ребёнка с ног до головы синим маркером, а потом чуть, было, не откусила ему носик, и еле-еле удалось потом докторам этот крошечный носишко несчастному младенцу пришить! Ужас! Кошмар!

Потом случилось новое ЧП. Ребёнка из больницы похитил ни кто иной, как его полоумная мамаша. Все сбились с ног, его разыскивая. Пока искали, эта сумасшедшая женщина (на суде она утверждала то, что действовала, как под гипнозом) отнесла ребёнка на пустующую квартиру своей соседке, которая оставила ей ключ, что бы та цветы поливала.

               Дома у этой уехавшей соседки она не унималась и дважды бросила ребёнка на каменный пол! А однажды, пыталась выколоть ему глаз, но ей помешало случайное вторжение органов опеки. Соседи вызвали, почуяв неладное, так как часто слышали из квартиры крики. Она уже шла к малышу с ножницами, как вдруг в дверь позвонили. Потом начали ломать. Пришлось открывать. Но когда они вошли, эта дама выскочила из квартиры с младенцем и побежала снова к отцу Николаю.

В другой раз, после очередного отказа Николая принять в дар младенца, идиотка эта плеснула на малыша очень горячей водой, чуть не ошпарив. Ребёнку повезло, что кипяток немного остыл! Её собрались лишить за все эти «подвиги» родительских прав ещё после укушенного носика. Но она снова и снова бежала к Николаю.

               Несколько раз она этого малыша приносила попу, надеясь, что он его заберёт, но он её гнал прочь. Именно после каждого отказа Николая, она начинала издеваться над новорожденным младенцем.

               Скрываясь от полиции и органов опеки, она устроилась в ближайший городок дворником с жилплощадью, выходила на прогулку с ребёнком только под покровом темноты, покрасив коляску чёрной краской, что бы её было хуже видно.

               Однажды, выйдя днём за продуктами, на несколько минут, оставив малыша одного, эта психически-больная женщина была узнана бдительной гражданкой. Точнее, гражданка эта бдительная что-то перепутала и решила, что перед ней не опасная мамаша-садистка, а мошенница, которую тоже показывали по телевизору. Она просто забыла, кто из этих двоих очень похожих между собой женщин по какому делу проходит и, вызвав полицию, сказала им не то. Как на грех, лица двоих женщин были очень похожими, и полицейские разобрались не сразу. Они приехали и, скрутив, забрали эту женщину, продержали около троих суток, несмотря на её вопли о младенце дома. Ей не верили. Малыш, слава Богу, не умер от жажды или голода. Соседи услышали крики, ребёнка забрали в приют, а женщину эту поймали, осудили и лишили родительских прав, когда она пришла за ним, пытаясь объяснить, что её в полиции продержали ни за что, но опять она была узнана по ориентировке. Тогда она уже окончательно помешалась, сшила из тряпочек куколку, наподобие ребёнка, положила в люльку, нянчила его. Священника, отца Николая, этого самого, пригласила крестить, тот не понял сразу, кто его позвал, и пришёл. Вошёл в комнатку, где была люлька, и увидел в ней куколку вместо ребёнка, и крестить, конечно, отказался. Тогда эта женщина бросилась на него с очень острым ножом и ранила его в пах так, что он навсегда перестал быть мужчиной. Мужское достоинство Николая она тут же обварила кипятком. Отец Карамболь потерял сознание от болевого шока и чуть не умер на месте. Осознав, что натворила, эта женщина, вызвала скорую помощь. Вернуть попу мужское достоинство хирурги не смогли. Он навсегда остался кастратом. Но это спасло эту даму от наваждения. Безумие сразу покинуло её, как и других фанатиков Николая. После кастрации он навсегда утратил свою способность влиять на людей, и все его многочисленные поклонники от него тут же разбежались.

               Женщину эту посадили, из тюрьмы она вышла пораньше за хорошее поведение и полное раскаяние. Она долго писала во все инстанции, что психически здорова, но находилась под гипнозом Николая, призвала в свидетели нескольких бывших его фанатов, и теперь с ужасом вспоминает, как могла она так жестоко издеваться над своим малышом и как могла дарить его какому-то попу. Действительно, когда её кумир утратил мужское достоинство, её фанатичная любовь перешла на малютку. Он в это время находился в доме ребёнка и лежал в палате для грудничков со шрамиком на носике, шишечкой на лобике и прочими повреждениями.

               С большим трудом, за очень крупные взятки, эта дама вернула себе все прежние права, в том числе и родительские. Она забрала своего ребёнка, уехала в Москву, и там стала хорошо зарабатывать, построила дом, стала предпринимателем, разбогатела, создала партию под названием «Дорога на запад». Партия эта призывала к западной культуре общения, имея в виду английскую вежливость, любовь к животным, французскую галантность, немецкие аккуратность и подход к работе.

Она стала баллотироваться на выборах в президентское кресло. Если бы не выплывшее на поверхность, её прошлое, раскопанное конкурентами и чёрными пиарщиками, то, как знать, может быть, сейчас её выбрали бы, но в результате, её кандидатуру сняли, а партию объявили вне закона.

               Вот, такой рассказ. Его узнала из очень надёжного источника. Мне его одна знакомая женщина рассказала. Конец этой истории узнала уже в этом году, и тоже от наших общих знакомых, которые клялись и божились, что это всё было в действительности, и они ни капельки не приврали.

               Дальше - больше. Я вдруг заметила то, что раздвоилась. Другая часть меня вдруг материализовалась и зажила совершенно самостоятельной жизнью. Она получила паспорт с именем Дорофея. Выглядела Дорофея не очень похожей на меня. Она была какая-то жилистая, с каштановыми волосами и немного обезьяньим лицом. Вся какая-то нервная и не вполне психически здоровая, какая-то, скажу даже, умственно неполноценная.

С этого дня мы с Дорофеей вместе решили тщательно разработать план действий по освобождению моего мужа от докучливых домогательств похотливого и сумасшедшего попа, но без потерь. Вечером мы приехали сначала в клуб Пропаганда. Пиво попили, посидели. Потом поехали к Доре в особняк. У неё отец был гробовщиком, его убили в период передела собственности, а особняк остался. Её мать жила в Москве, в роскошной квартире, а особняк принадлежал Дорофее, где она отчаянно бездельничала и предавалась разврату. Курила кальян, пила коньяк, ела шоколад, фрукты и дорогой сыр, словом наслаждалась молодой жизнью в роскошном особняке. Но тут в дверь позвонили. Накинув на плечи халат, Дора спустилась вниз и впустила двоих бородатых пьяных Художников. Выпили, нанюхались кокаина, а потом началась оргия, все они сплелись в любовном экстазе на широченной постели. Доре было необходимо сполна испить чашу всех наслаждений.

Лимонарь, веснарь и вязкая лимонная текучесть вечного кайфа

Лима-лима-лимонарь, типа, блин, хоботарь, клыка клыкович, тромба-тромбович! А лимон-лимонок-лимонарь-лима-лим! Как веснарь, дудок! Веснарец, лимонист, лимонец… И… Вязкая текучесть! Она поразительно вязкая, эта восхитительная текучесть! И он – большой и весноватый лимонарь! У-лю-лю-лю-лю-лю-лю-у-у-у!!! А он – крупный, лимонный веснарь! И это рассказ о невыносимом, убийственном счастье, которое кажется многим ничтожным счастьицем меня-червя, но на самом деле это буйство ослепительной радости и крик сердца! А-а-а-а-а-а-а-а!!! – сердце орёт, орёт сердце!

               Радуюсь, смеюсь и парю над утренним и весенним городом в эйфории от непознанного и безумно-сладкого, счастья вязкой текучести на лимонарь, а вокруг – веснарь!  Плыву в лимонной текучести, вцепившись в лимонарь, а сверху – веснарь, и снизу веснарь, и внутри меня веснарь и сладкий лимонарь.

               А за мной друг за дружкой вереницей идут маленькие, не очень, средние, большие и не очень Ягуноиды. И со мной вечный веснарь, и лимонарь, и все мы умираем от счастья и лёгкости бытия. И всё это без всякой анаши, без герыча и кокса.

               Лимонарь – это вам, господа, не морква! Не морква, господа! Да-с, милостивые государи! Именно так-с! Не морква! Жду вечного кайфа. Вечный кайф! Вечный кайф! Вечный кайф!!!

________________________________________________

 

В то время, как мы вчетвером ещё собирались в клуб, поп, как ведьмак на метле, нёсся в Москву очередной раз искать любовника. Несчастный, сходящий с ума всё больше и больше, поп, не находил себе места, мучаясь от того, что его Любимый не с ним. Где искать его? Он стоял перед закрытой дверью в его квартире, и судороги сотрясали его лицо и тело. Но его не было дома, он ждал нас в клубе. Вскоре мы туда приехали, и встретились. Музыка играла приятная. Тёмное пиво было вкусное, картофель фри и рыба божественные. Нам было весело. Никто не знал, что Дорофея – другая часть меня! Вот смеху-то!

Вот так мы тогда жили. Это было лучшее время… было…

Ну, а потом случилась настоящая катастрофа, лишившая меня остатков разума. Из красивой девушки превратилась в больную старую птицу с подбитым крылом. Вот, как это случилось.

 

Катастрофа

Моя подруга и другая часть меня, Дорофея, начала свою деятельность по отваживанию Иннокентия от моего мужа. Она каким-то хитрым образом с ним сблизилась, они пили вместе. О чём они говорили, я не знала, но Иннокентий отныне стал завсегдатаем особняка этой милой и очень весёлой барышни. Мне же было хорошо. Я закончила, наконец-то, цирковое училище, распределений в те годы не было, хотя мне и предлагали поехать на Камчатку, где должна была работать в местном цирке, но я отказалась, пустилась в свободное плавание и пока отдыхала с мужем и сыном. На Володе такая же косуха, как на отчиме, на голове у него бандана, на ногах – кожаные штаны и сапожки в точности, как у моего Любимого.

Дорофея взяла Иннокентия на себя. Почему он не послал её подальше за её ужасное поведение, я не понимала. Если бы со мной так разговаривали, то я бы точно послала. Когда он начинал убеждать её в том, что Байкер его любит, она смеялась ему в лицо. Смех этот доводил его до бешенства. Он вцеплялся в неё, начинал трясти и всё повторял и повторял в исступлении: «Да! Он любит меня! Ты знаешь, как он меня ласкает, когда мы с ним наедине! И целует меня, вот так целует… долго-долго! И сюда, и здесь, и потом вот сюда… Он – гомосексуалист, к женщинам равнодушен. Он не может меня не любить! Не может!» Но Дора только смеялась, от чего он бросался на неё, крича: «Ну что ты хохочешь? Что ты ржёшь? Не смей ржать!» Но она не унималась и хохотала, несмотря ни на какие пощёчины от взбешённого психа. Она откровенно потешалась над ним, зная, кого по-настоящему любит Мужчина-Леопард. Формально и фактически я была его женой, а поп был явно лишним. Но он не хотел это принимать и понимать.

Байкера любили все. Оба Художника, Дора... Он тоже всех любил и просто сказал: «Люблю всех!»

И вот, этот день настал. Точнее, это была ночь. Вечером мы все собрались в особняке Дорофеи, выпили. Обиженный Инокентий пытался устроить истерику, на него никто не обращал внимания, только иногда говорили ему: «Уймись, выпей лучше…». Никто не заметил того, как он вышел из дома, и, не разбирая дороги, пошёл в лес. Там он стонал и рвал на себе одежду и волосы. Но никто ничего об этом не знал. О нём все позабыли. Только Анна, вставшая в 4 часа утра и пошедшая за грибами, обнаружила его, спящим на подстилке изо мха под соснами.

Мы после обеда вернулись в село, сидели теперь на крыльце Кузьмичёвой дачи и смотрели на яблони, обсыпанные большими красными яблоками.

- Интересно, где он сейчас? Как бы чего не вышло… – сказала муж, - В последнее время он стал невыносим. Ты, главное, смотри, ему про то, куда мы поедем, не проговорись! А то весь наш план сорвётся, он с нас так просто не слезет.

Мы посидели ещё полчаса, молча, обнявшись и продолжая смотреть туда, где скрылся поп.

- Волнуешься за него? – глядя на мужа, спросила я.

- Нет, я знаю, где он – на нашем месте. Хочешь, верну его?

- Не обязательно. Если ты хочешь этого…  Послушай, я всё это время, пока вы вдвоём были, хотела у тебя спросить: хорошо тебе было с ним?

- Он - потрясающий любовник! И к тому же, этот несчастный очень сильно влюблён в меня. Едва ли кто-нибудь будет любить меня так же. Прости меня, что так говорю, но это - правда. Он сейчас сидит на нашем месте… Только съезжу к нему, успокою, и привезу его назад.

Он говорил и не верил тому, что говорит.

- У меня, что-то сердце не на месте, в последнее время какая-то тоска навалилась. Что-то страшно мне. Не хочу тебя одного отпускать. Может быть, ты возьмёшь меня с собой? – предложила  я.

- Ему это будет неприятно. Он ждёт меня одного, хочет попрощаться…  Думаю, что в последний раз перед нашим с тобой бегством от него, у нас будет длительная близость… Прости…  Но мне жаль его.

- Побудь со мной ещё немного, а потом поедешь.  Тревожное состояние какое-то…  Ты там с ним до утра пробудешь! Он не отпустит тебя, истерику устроит. А тебе бы отдохнуть…  поспи немного.  Завтра – тяжёлый день!

Мы вошли в дом, разделись и легли в постель, но нам обоим впервые хотелось не полового сношения, а именно близости. Именно физической близости – прижаться телами, от ступней до лбов и, крепко обнявшись, лежать так и никак не расставаться. Он вошёл в меня, впившись в губы, и ему не хотелось заканчивать, как можно дольше. Я всматривалась в его красивое лицо, проводила пальцами по его соболиным бровям, точёному носу с тонкими, подвижными ноздрями, красиво очерченному рту, тёмным усикам, бородке. Глаза его были карими, миндалевидными,  шея полная, со складочкой под подбородком, полнота его была приятная, полные груди, крепкие ягодицы, мощные плечи…  Я старалась всмотреться в него, и впитать в себя его образ, его запах, запомнить звук его голоса…

Он тогда никуда не поехал, потому что мы заснули и проспали до утра. А бедный батюшка всё это время, не переставая, ждал своего Байкера. Но тот его долго игнорировал. И тогда, что бы ещё раз увидеть любимого, он решил симулировать неизлечимую болезнь, сказав, что ему перед смертью хотелось бы хоть капельку тепла. Он знал, что Байкер, несмотря на устрашающий вид, в глубине души очень добрый, нежный и жалостливый парень. На это и был расчёт.

Как же отговаривала его ехать, зная коварство Иннокентия! Но тот пригорюнился, в его красивых карих глазах блеснули слёзы. Он снова сказал мне то, что так, как любит его этот человек, его никто ещё и никогда не любил. «Готов умереть от твоей руки», «Готов терпеть любую боль...» - цитировал он мне строки его писем, на что, досадливо отмахиваясь, отвечала, что поп порочный и зацикленный на себе, не любит никого и не способен любить вообще. Но Мужчина-Леопард поехал, дав обещание, что всего один раз навестит больного человека.

Я, словно бы предчувствовала что-то нехорошее, и мне не хотелось, что бы он уезжал. Мы поспали, забывшись коротким обморочным сном, проснувшись одновременно.

- Как же не хочется ехать! – говорил он, раскинувшись на прохладной простыне.

- Может быть, всё-таки, останешься? Чёрт с ним, побесится – вернётся! Сколько ему можно нам жизнь портить?  Надо его на место поставить!

- Мы с тобой исчезнем сразу после этого. Навсегда. Но сейчас мне надо к нему съездить. Забыла, что он припадочный? Вдруг у него там припадок случился? Один в таком состоянии он мог покалечиться…

О том, что отец Иннокентий – эпилептик, знала уже давно. Он скрывал это, только такое не скроешь.

- Да и чёрт же с ним! Я ненавижу эту сволочь! Он ненормальный! Он псих! Пусть он издохнет! Он всем здесь надоел! Проклятый гомик! Ещё немного побудь со мной! Ещё чуть-чуть! – зарыдала я, спрятав лицо у него на груди. И он укачал меня, как ребёнка, укрыл одеялом, подождал, пока засну, тихо оделся и вышел во двор. Моросил дождь. Он выкатил свой байк на дорогу, что бы звук мотора не разбудил меня. Было тихо. Только шум усиливающегося дождя.

Иннокентий в это время, пережив сильный припадок, лежал с разбитым лбом и царапиной через всё лицо, в глубоком обмороке, распростёртый, на траве, и его поливал дождь.

В это время двое самых любимых для него людей были в глубоком забытьи, но у обоих из под сомкнутых век текли слёзы.

А я не спала. Вышла на крыльцо, как только он завёл мотоцикл. Мучаясь недобрым предчувствием, проводила друга своего распрекрасного и совершеннейшего, долго ещё смотрела вслед удаляющемуся мотоциклу с оседлавшим его мощным седоком. Всё дальше уезжал он от меня, а я всё глядела и глядела на его широкую спину, на которой ветер трепал его волосы, убранные в конский хвост, на его руки, вцепившиеся в руль и расставленные колени...

Он, тоже, словно бы, чувствовал беду. Успел выпить пиво, и у него слегка кружилась голова. Долго не мог найти ключ, а когда нашёл, дверной замок заело. Ему очень не хотелось ехать, его мотоцикл не хотел заводиться. То были знаки, что ехать не надо. Но Байкер поехал всё равно.

На полной скорости он нёсся по шоссе, к ненавистному попу, от которого только сплошные несчастья. К нему, мужчине, который его больше всех на свете любил, навстречу ему, помочь, так как тот умолил его приехать, солгав, что ему нужна помощь. И добряк не смог ему отказать, как ни старался. Он торопился, ехал на предельной скорости, как сумасшедший, желая помочь человеку в несчастье. Но не знал этот несчастный того, что никакой беды не случилось, попу просто охота было, наконец, увидеть своего любимого. Байкер ехал к нему, сумасшедшему человеку, который его больше всех на свете любил, навстречу ему, помочь, приласкать в последний раз и привезти домой. Он торопился, ехал на предельной скорости, желая, наконец, увидеть своего друга здоровым и поскорее его обнять.

Но из-за поворота на огромной скорости выскочил здоровенный джип с обдолбанным сынком богатого папаши за рулём и с разгону столкнулся с несущимся навстречу мотоциклом. Искрящие осколки разбитого байка подлетели высоко над дорогой. Большое тело Байкера подбросило, как бумеранг, и, перекувырнувшись,  он взлетел в самое чёрное небо. Он умер в полёте. На землю он опустился уже мёртвым. И кровь его сверкала рубиновым цветом в свете фар, стекая в лужи от дождя и пролившихся автомобильных жидкостей.

В храме было многолюдно. Прекрасный труп Мужчины-Леопарда лежал в гробу такой божественно-красивый, что от его лица невозможно было отвести глаз. Вся церковь наполнилась рыданиями. Служили отец Николай и какой-то Иеромонах из соседнего храма. Отпевать позвали другого священника, так как отец Иннокентий едва пришёл в себя после сильнейшего припадка и лежал дома в полумёртвом состоянии.

Я сходила с ума от горя и такой вопиющей несправедливости. Как мог Господь отнять у неё такого любимого и такого потрясающего Мужчину?! Жить стало невмоготу. Хотелось умереть.  «Пусть Иннокентий убьёт меня, иначе я его убью!» - в тоске думала я. На отпевании были все мои друзья, подруга Дорофея. Один из Художников нарисовал Покойника для меня. Другой обнимал меня за плечи и никак не мог утешить.

Иеромонах возглашал: «Со святыми упокой!..» своим хриплым баритоном и в своём клобуке походил на чёрного ворона. Его голос совсем не воспринимался прихожанами, слетавшимися в храм, как бабочки к огню на фальцет своего настоятеля. Рыдали все. Даже алтарники и бесстрастный иеромонах прослезились.

Я была не в себе. Стояла на коленях, вцепившись в гроб, сотрясалась от неудержимых рыданий, и не могла утешиться в своём страшном горе. Хорошо, что поп на отпевание не пришёл. Я ненавидела его люто и не простила его. Это к нему поехал мой любимый, и погиб он из-за него. Я боялась при встрече насмерть растерзать его. Но рано радовалась. На кладбище Иннокентий нас уже ждал. Он был пьян.

Красавца в гробу опустили в могилу. «Не надо его закапывать! Он там задохнётся! Не надо его хоронить!» - кричал обезумевший Иннокентий, когда меня попросили бросить первый комок земли на гроб. Ему хотелось ногтями вырвать из своей груди сердце и бросить к нему в могилу. Он чуть не бросился туда сам, но его удержали. Потом он лежал у него на свежей могиле и грыз кладбищенскую землю… Меня куда-то повели под руки, что бы я не убила лежащего на могиле Иннокентия. Его тоже подняли и куда-то потащили. Меня посадили на лавочку и дали мне воды, хотя я бы выпила водки. Слава Богу, они на время оставили меня одну. Когда все разошлись, я встала, подошла к свежему захоронению, припала к могиле Любимого и кричала, кричала, кричала...

 

…Гимн погибшему прекрасному Байкеру.

Падение (стихи в прозе). Саше Соколову посвящается.

               Он упал в почерневшее небо, в разверзшихся разноцветных облаках и умер в полёте. Опустился на землю уже мёртвым.

               Прекрасный Божественный Кентавр, Солнечно-Лунный... Байкер-Единорог, летящий на запад солнца к прекрасной Божественной абстракции в небе, где Солнце и Луна соседствуют, в лиловом мареве - фиолетово-лиловые облака... Он был таким, что при его появлении поднимался ветер из ароматов цветущих лугов и все теряли сознание при виде него. А теперь его нет, он умер в полёте, и навсегда замолкла песнь июльского луга, "птицы Найтингейла на берегу Божественной Леты". "Ветку Акации и Нимфею" кладу на его могилу, а затем уношусь прочь за "Насылающим ветер", и наши велосипедные звонки перекликаются в зарослях акаций дачного посёлка в Подмосковье. Теперь нет Мужчины-Леопарда, Крылатого Всадника, который Сама Любовь, но я продолжаю путь свой, где живёт Любовь, всеобъемлющая и божественная, рождающая Крылатых Всадников, несущихся на Железных волках, и пока они есть - есть всё, не станет их - ничего не станет...

Погиб трепетный и полубезумный Василиск, мужчина-Леопард, Божественный Кентавр! Его унёс Чёрный Ангел, и тоска навсегда вползла в моё сердце.