появлялась на работе. Работали всю весну, всё лето, когда была страшная жарища и духотища, и я в вонючем городе так и плавилась от нестерпимого зноя. Но в помещении, расположенном прямо под крышей, не было кондиционера, и я просто промучилась три месяца лета так, как будто находилась в пыточной камере. Никогда в жизни я так не радовалась осенним холодам! С осени до весны там было ещё терпимо, но все они там курили, и отравляли не только воздух, но и жизнь. Было невыносимо, и я удивляюсь, как смогла там работать больше года.

Ежедневно, по нескольку раз в день меня гнусно обливали дерьмом! Когда придраться было не к чему, эта начальница, патологическая скотина, говорила мне гадости просто так, например, по поводу того, что одета не так и по поводу моей внешности.

Будучи безобразной толстухой, она завидовала мне чёрной завистью, так как у меня подтянутое тело, модельная фигура, породистое лицо, роскошные волосы, и на 33 года я никак не выгляжу. Лет на 10 смотрюсь моложе паспорта. Эта дамочка не могла на меня спокойно смотреть. Особенно её бесило то, что я хорошо ем, а не сижу на бесконечных диетах. На диеты-то я время от времени, конечно же, садилась, но пока работала там, мне это не было нужно. Я вдруг стала сильно худеть и даже стала опасаться за своё лицо, не перестанет ли оно быть молодым после быстрого похудения, поэтому старалась кушать больше. Да и энергия была нужна. Я таскала с собой из дома два термоса, с чаем и с бульоном, контейнер с бутербродами с котлетами или сосисками, и старалась есть незаметно. Когда меня заставала начальница, она ехидно говорила: «В 50 лет Вы не будете пролезать в двери!» Сама она еле пролезала в двери сейчас, когда ей было всего 28 лет! Выглядела на 40-к, а питалась, как воробей, одними листьями салата, красной капусты, шпинатом, да пила зелёный чай и воду без газа. Ничего не помогало, поэтому эта уродливая женщина, мать-одиночка (от которой бежали все), была чудовищно зла на весь мир.

Собрала вокруг себя эта мадам работников себе под стать. Большего террариума я в жизни не видела. Одна сотрудница была всего на год моложе начальницы, и, как сестра, похожа на неё. Так же почти ничего не ела, но была толста, как сарделька, такая же противная рожа, и в точности такой же мерзейший характер. Таких стервозин надо было поискать. Тоже мамаша-одиночка, скандалистка и истеричка.

Третья была соплячка малолетняя. Хохлушка. Как только восемнадцать стукнуло, сразу в Москву. Блядь и врунья. Ни слова правды. Весь день прогуляет (случайно видела её, когда ехала с работы на байке с каким-то пацаном) и, вот, вдохновенно, с мельчайшими подробностями врёт про, якобы, больной зуб, и как она ездила его лечить в платную клинику, так как не москвичка. Пока она врала начальнице, а та, развесив уши, её слушала, я, не отрываясь, смотрела врушке в глаза с кривой улыбкой. Но та и глазом не моргнула. Врала и не краснела.

Против меня она настроила всех работяг, наговорив им обо мне гадостей. В результате чего, они стали надо мной издеваться. Курили в лицо, несмотря ни на какие просьбы, охранники перестали пускать туда моего мужа, про которого эта малолетняя дрянь тоже всем наговорила гадостей. Мне она прозрачно намекала на то, что у него, дескать, должна быть любовница. Сама же она (блядь, и есть блядь) вешалась на шею всем женатым парням-работягам. Пренеприятнейшая особа!

Мужчины у нас в бригаде были такие противные! О! Неопрятные, похотливые, хамоватые пошляки, постоянно сыплющие скабрёзностями. Не знала, куда от них деваться. Обсудят всю, с ног до головы, стоит прийти в чём-то новом, в новой обуви, с новой причёской или же сумочкой. Ну и гадюшник! Хуже баб. Правда, что бы быть хуже наших баб – это надо очень постараться.

Из сумки все они постоянно тырят карандаши, лапшу Доширак, сахар и туалетную бумагу! И даже деньги! Мелочь из кошелька и мелкие купюры. Когда это обнаружила, стала класть купюры в лифчик, а мелочь ссыпала в карман джинсов. И при этом они хранили полнейшее сознание собственной правоты. Когда сказала им: «даже ребёнок знает о том, что нельзя без спросу брать чужие вещи», то они на меня обиделись и обозвали «жадной». Нет, я просто не знаю, как на это реагировать…

То есть, там ни на минуту не могла расслабиться, постоянно ожидая какой-нибудь подлости, очередной подножки. Это всё несказанно выматывало.

Необходимы были силы для преодоления этих трудностей. А где их взять, силы-то эти? Где?! Так в храме же Божием!

В Доме Господа моего! Там Святой Дух войдёт в меня, и я вновь обрету силы, что бы всё это выносить.

Давненько же не была в храме, у отца Андрея на исповеди. И не причащалась тоже очень давно. Пришла в храм и сразу увидела его. Когда пришло время исповеди, и он, как обычно, занял левый аналой, встала к нему в самый конец очереди, что бы последней исповедоваться. Очередь была, как всегда, длинная, в ней стояли тощие, аскетического вида, молодые люди. Да и сам отец Андрей всегда был тощ, как лист бумаги. Как и собиралась, я подошла к исповеди последней, когда был уже поздний вечер, и мы с отцом Андреем были в храме вдвоём. Наконец, он отпустил мои грехи, и я поехала к себе, что бы ранним утром прийти причащаться.

В этот период ходила в этот храм почти каждые выходные. И лишь храм держал меня на плаву. Как свойственно нервным, впечатлительным людям, я тут же увлеклась «святой жизнью», была